Из полученных указаний от представителей японского Генерального штаба Киму было известно, что он предназначался для особой работы на военное время. Как говорил Кавабе, в период военного времени Ким должен был руководить большим по размаху участком работы и завербованной на этот случай агентурой. Помимо этого, в его задачу также входила парализация контрразведывательной работы НКВД против японцев с тем, чтобы облегчить деятельность разведывательного аппарата японского Генерального штаба455.
А. Е. Куланов – российский востоковед, писатель, исследователь жизни и деятельности Кима – считает, что судьба этого человека содержит много загадок. С этим сложно не согласиться. Во время войны Ким работал переводчиком в спецпропагандистской организации НКВД в Куйбышеве, оставаясь заключенным. В конце 1945 г. его дело было пересмотрено, срок наказания сокращен до уже отбытого. 29 декабря он был освобожден.
Кроме того, в феврале 1959 г. он был реабилитирован. Необходимо отметить, что проходившая в это время реабилитация была не пустой формальностью, как в 1990-х годах, а детальным изучением всех обстоятельств дела.
«Дело Мельникова». В начале 1937 г. был разоблачен еще один резидент японской разведки. 28 апреля Н. И. Ежов сообщил И. В. Сталину о полученных им материалах в отношении заведующего службой связи ИККИ Б. Н. Мельникова, члена ВКП(б) с 1916 г., которые указывали на его причастность к шпионской деятельности в пользу Японии и приверженности к троцкизму. Он просил разрешение на арест Мельникова. Сталин санкционировал эту просьбу, написав резолюцию: «Мельникова и „окружение“ надо арестовать»456.
2 июня 1937 г. Сталину из НКВД СССР был направлен протокол допроса Бориса Николаевича Мельникова, бывшего заведующего Отделом службы связи Коминтерна. По его показаниям, он был завербован японцами в 1918 г. и с 1924 г. вел активную шпионскую работу в пользу японской разведки. Будучи руководящим работником НКИД, Мельников снабжал японскую разведку шифрованными телеграммами, секретными материалами по рыболовной конвенции и японским концессиям.
За время своей работы в качестве заместителя начальника Разведупра Штаба РККА, Мельников выдал японской разведке агентуру Разведупра по Маньчжурии, Китаю, Германии, Чехословакии и Ирану457. По показаниям Б. Н. Мельникова от 16–17 мая 1937 г. проходили семь человек: Клетный, Асков, Янковская, Яковлев, Орлов, Климов, Давыдов458. После перепроверки его показаний ставился вопрос об аресте этих лиц459.
Мельников460 показал, что в плен к японцам он попал в октябре месяце 1918 г. Его взяли в тайге, примерно в 200 километрах от города Зеи Амурской области, куда отступали части Красной армии. В то время он служил в качестве старшего адъютанта Сибирского верховного командования. Вместе с ним попали в плен: Вележев Сергей Григорьевич; Кларк Павел Иванович и его сын Павел; Фрид (зять Кларка); два брата Матвеевы Николай и Евгений; трое рабочих, фамилии которых он не помнит, и его брат Владимир Мельников.
В плену они пробыли два с половиной месяца – с конца октября 1918 г. по начало января 1919 г. После взятия в плен всех их повезли в гор. Зея и некоторое время содержали при штабе полка. Затем отправили в Хабаровск, в штаб дивизии, где всех их японцы завербовали. О процессе вербовки они все делились между собой и решили: для того чтобы освободиться из плена, надо дать согласие на сотрудничество с японской разведкой.
Вербовал всех адъютант штаба дивизии Ямазаки. Он отобрал подписки, которые были написаны по-японски. Устно она была переведена на русский язык. Смысл ее сводился к тому, что вербуемый обязался работать в пользу японцев. Подписывались все своей настоящей фамилией. Ямазаки дал задание Мельникову поехать во Владивосток, связаться с местной нелегальной партийной организацией и освещать ее. Это задание он дал потому, что он знал, что Мельников коммунист. Ямазаки предложил не говорить никому о его пребывании в японском плену, а после установления связи с Владивостокской партийной организацией явиться к японскому консулу во Владивостоке и сообщить ему, что пришел от адъютанта штаба дивизии Ямазаки за получением указаний.
Мельникову было выдано удостоверение от штаба дивизии, в котором было указано, что все его документы отобраны штабом дивизии. На самом деле никаких документов у него при взятии в плен не было и это удостоверение, по существу, являлось фиктивным. Денег Ямазаки не дал, у Мельникова были свои, которые не были отобраны.
Во Владивостоке Мельников пробыл 6-10 дней. Все это время он жил на вокзале, иногда в ночлежке. Никакой связи с парторганизацией не устанавливал, потому что хотел выехать в Китай, куда вскоре и уехал. В Китай Мельников выехал нелегально на пароходе «Тверь» при помощи матросов. Был в Чифу и Циндао, где пробыл недолго, оттуда поехал в Ханькоу к своему дяде Мельникову Дмитрию Михайловичу, управляющему торгового дома Литвинов и Ко.
После того как дядя устроил Мельникова в гостинице, на другой день они решили пойти вместе к русскому консулу. Мельников должен был раскаяться во всех своих «грехах» (имелась в виду его советская работа) и на этом основании просить оставить его в Ханькоу и не направлять на территорию, занятую войсками атамана Семенова. После предварительного разговора дяди с консулом они пошли к нему. Консулу Мельников дал подробное показание о своей советской деятельности и изложил ему свою просьбу. Через два дня он написал прошение, где указал, что был советским деятелем, что он заблуждался. Прошение кончалось просьбой об оставлении в Ханькоу.
Дядя, которому Мельников передал прошение, обещал собрать о нем хорошие отзывы, а также написать их и от своего имени. Со слов дяди было известно, что в Ханькоу жила семья Наквасиных, которая положительно отзывалась о Мельникове. С Наквасиным Мельников учился в реальном училище в Троицко-Савске. В бытность его председателем Троицко-Савского Совета эта семья обратилась к нему с просьбой выдать этой семье разрешение на выезд в Китай, что он и сделал.
Примерно в 20-х числах марта дядя сообщил, что посол отказал в прошении. Было решено отправить Мельникова под конвоем во Владивостокскую тюрьму. На следующий день за ним пришел русский полицейский, который доставил его в Шанхай, там он был заключен в тюрьму. Из Шанхая через несколько дней был доставлен во Владивостокскую тюрьму, где просидел 10 месяцев – с 1 апреля 1919 г. по 31 января 1920 г.
Как и все другие политические заключенные, Мельников не допрашивался. Никакого следствия и суда по его делу не было. Он должен был сидеть до «созыва» учредительного собрания. Мельников был освобожден после свержения Колчака 31 января 1920 г. После освобождения был назначен членом военного совета Приморья и Дальнего Востока. В этой должности в первый период работал под фамилией Брагин. Членом военного совета он был до японского выступления 4–5 апреля 1920 г. В это время он в числе 60 человек был вновь арестован японцами. Из членов военного совета с ним сидели Лазо и Луцкий. Все сидели под чужими фамилиями. Мельников под фамилией Перевалов, Лазо под фамилией Козленко, а Луцкий под фамилией Луков. Кроме них, сидели секретарь областного комитета партии Сибирцев, командир бронемашины Петров, начальник военного контроля Ангарский, председатель следственной комиссии Похвалинский, Зон, Сугак и другие.
При заключении под стражу японцы переписали их фамилии и в дальнейшем ежедневно производили переклички. 8 апреля утром Лазо, Сибирцев, Петров и Луцкий были вызваны по их вымышленным фамилиям и отправлены неизвестно куда. Как впоследствии стало известно, все они были казнены. Всю остальную часть, в том числе и Мельникова, отправили в казармы, где они просидели до 11 апреля, после чего были освобождены.
Лазо, Сибирцев, Петров и Луцкий были казнены, потому что при опросе японцев выступили вперед как командиры и, очевидно, были доставлены в японский штаб. По-видимому, они были опознаны и казнены. Мельников вместе с ними вперед не выступал, остался в толпе бойцов и не был опознан.
После освобождения Мельников был отправлен Приморским областным комитетом на Амур, где назначен комиссаром штаба Амурского фронта, позже комиссаром 2-й амурской армии и членом Реввоенсовета Восточного фронта. В феврале 1922 г. откомандирован в Разведуправление Сибири, где начальником в то время был Вележев, бывший с ним в 1918 г. в плену у японцев.
Попал он в Разведупр Сибири с приездом Блюхера. В это время Реввоенсовет восточного фронта был расформирован, Мельников был сначала откомандирован в Читу, откуда по просьбе Вележева был назначен к нему заместителем. На работе в Разведупре в Сибири он пробыл около двух месяцев. После реорганизации Разведупра был направлен в Москву, где работал начальником восточного сектора Разведупра Штаба РККА (с июня 1922 г. по май 1923 г.).
В это время Мельников никакой работы для японской разведки не вел. С 1918 г. он потерял с ними связь и сам ее восстанавливать не собирался.
В июне 1923 г. Мельников был назначен резидентом Разведупра в Харбине, где формально являлся секретарем советского консульства. В мае 1924 г. он неожиданно встретил в Харбине на улице Ямазаки, который вербовал его в 1918 г. в Хабаровске. Они узнали друг друга. Ямазаки предложил Мельникову пойти в ресторан и там напомнил о подписке и предложил работать для японской разведки. Мельников согласился. Ямазаки в то время работал в качестве руководителя японской разведки в Харбине и служил в ЯВМ.
Он интересовался работой Мельникова за шесть лет, истекшие с момента его вербовки в Хабаровске. Упрекал его в том, что он не поддерживал связи с японской разведкой. Ямазаки потребовал сведений о личном составе консульства с характеристиками сотрудников, интересовался тем, кто являлся резидентом ГПУ и Разведупра. Просил добыть шифры консульства, шифрованную и секретную переписку, сведения о политике СССР на КВЖД и списки лиц, уезжающих в Советскую Россию.