Дело патриарха Тихона и суд над епископами убедили Сталина в том, что Менжинский может поставить показательный суд, как режиссер ставит пьесу, где каждый актер заучивает тщательно сочиненный текст. Когда Сталин решил избавиться от лишних иностранных и дореволюционных спецов, чтобы партия осознала, что любое несогласие, любое независимое мнение неприемлемо, даже смертельно, и чтобы публика поняла, что все сбои в хозяйстве происходят от подрывной работы врагов, он поручил Менжинскому организовать процессы. Конечно, «шахтинское дело», «дело Промпартии», суд над меньшевиками были плохо отрепетированы по сравнению с показательными судами Большого террора, потому что ни Менжинский, ни Ягода не применяли к обвиняемым физического насилия и не смогли убедить каждого из них, что настоящее правосудие в СССР уже вымерло. Но показательные суды, которые Менжинский инсценировал, требовали от следователей ОГПУ, чтобы они отбросили даже рудиментарные понятия о справедливости, нравственности или даже правдоподобии.
Из всех документов, опубликованных в России за последние пятнадцать лет, может быть, самыми значительными являются записи посетителей сталинского кремлевского кабинета, начиная с 1924 г. до его смерти. Мы видим, что различные представители правительства и партии вызывались к Сталину в Кремль, но гэпэушники приходили чаще и оставались дольше. Записи показывают также, что Сталин, пока он боролся за единоличную власть, чувствовал себя достаточно хорошо защищенным, чтобы в период 1924–1926 гг. ежегодно брать отпуск на целый месяц. Он не боялся потерять контроль, хотя полностью зависел от курьеров и зашифрованных телеграмм от Молотова в правительстве и от Ягоды и Менжинского в ОГПУ. Убедившись, что противники потерпели поражение, Сталин мог спокойно обдумывать для постановки в ОГПУ сценарии гораздо более грандиозные, чем прежние.
К 1926 г. Сталин не сомневался, что ОГПУ столько же зависело от него, сколько он от ОГПУ. Последнему больше не у кого было искать покровительства. С одной стороны, главари ОГПУ не были полностью сталинскими людьми, в том смысле, что не Сталин их назначал. Пройдет десять лет, пока Сталин не сосредоточит в своих руках все назначения в ОГПУ, как уже произошло с ЦК и политбюро. Менжинский, Ягода и их заместители тем временем еще получали удовольствие от общения и даже дружбы с интеллектуалами Бухариным и Рыковым. Когда Сталин окончательно расправится и с Бухариным, и с «правыми», ему придется выкорчевывать таких интеллигентов и из рядов ОГПУ и заменять их головорезами и роботами из партийного аппарата.
4. Сталин: партия соло
Вряд ли какой-либо другой человек прожил жизнь, так мало сочувствуя людям; и самое удивительное в его истории – сила того влияния, которое он оказывал на умы тех, в ком он так редко позволял себе видеть нечто большее, чем орудие собственного честолюбия.
Подготовительные меры
В середине января 1928 г. поезда везли и Сталина, и Троцкого на восток. Разница была в том, что Сталин ехал по собственной воле, а Троцкий – по принуждению. Сталин начинал первый год единоличной тирании, управляя страной без союзников; для Троцкого начиналась ссылка и путь к забвению. Как сумел Сталин перехитрить и заставить замолчать людей, более образованных и красноречивых, чем он, лучше знающих теорию политики и экономики, имевших за плечами тридцать лет заговоров и оппозиции, более известных, а иногда и более приемлемых для советского народа?
Главным методом Сталина было притворство. Он был подобен жулику, который делает вид, что его надули. Три силы – ортодоксальный марксизм Зиновьева и Каменева, либерализм Бухарина и Рыкова, воинственность Троцкого – боролись за власть после смерти Ленина. Каждая из этих сил смотрела на Сталина и его подручных как на серых и посредственных людей, которых надо завербовать, чтобы обезвредить двух остальных противников. Зиновьев и Каменев, уверенные в том, что они-то и есть идеологические наследники Ленина, протянули руку Сталину, чтобы ослабить Троцкого. После того как Троцкий был удален, Бухарин, Рыков и другие «мягкие» социалисты поддерживали Сталина против Зиновьева и Каменева, чтобы мог продолжаться нэп.
К 1928 г. Зиновьев и Каменев, как и Троцкий, уже выбыли из состязания, и Сталин с Кагановичем, Молотовым и Менжинским получили возможность сосредоточиться на Бухарине. Развернувшись на 180 градусов, они намеревались обращаться с крестьянством именно так, как того хотели Зиновьев, Каменев и Троцкий, – отнять у крестьянства зерно и свободу, а крестьянские богатство и труд употребить для создания индустриализованного и милитаризованного тоталитарного общества. Ни Зиновьев, ни Каменев не будут играть роли в этой индустриализации, а Троцкий был навсегда отлучен от Вооруженных сил. Больше не было нужды в союзе с Бухариным, и Сталин начал игру, которая продлится десять лет и кончится для Бухарина пулей в затылок.
Ловкость, с которой Сталин избавился от ленинских товарищей, претворяя тем временем большую часть их идей в жизнь, показывает, во-первых, как глубоко он проник в слабости человеческой природы и, в особенности, в чрезмерное самолюбие власть имущего интеллигента и, во-вторых, как хорошо он овладел всеми рычагами власти, более всего рычагами разведки. С начала ключевого для него 1928 г. Сталин наращивал и власть, и волю, чтобы уничтожить не только ленинское политбюро, но и миллионы крестьян, интеллигентов и рабочих. Его паранойя уже не ограничивалась ничем.
Осенью 1927 г., кроме улицы или полулегальных типографий, существовала только одна площадка, где Троцкий еще мог оспаривать Сталина, – Коминтерн. Троцкий повторял иностранным коммунистам то, что Ленин говорил в своем завещании о Сталине и Бухарине: «Личное несчастие Сталина, которое все больше становится несчастием партии, состоит в грандиозном несоответствии между идейными ресурсами Сталина и тем могуществом, которое сосредоточил в его руках партийно-государственный аппарат» (1). Куусинен и Бухарин отбили эту атаку, Сталину не пришлось даже раскрывать рта. Коминтерн единогласно исключил Троцкого из своих рядов.
Сталин позволил Троцкому и Бухарину спорить друг с другом до изнеможения, а потом поручил Менжинскому доконать Троцкого. В ноябре 1927 г. Сталин представил в ЦК фантастические и сенсационные сведения, собранные Менжинским. ОГПУ, как оказалось, располагало данными о том, что Троцкий и «оппозиция» готовят переворот (2). Заговорщики намеревались захватить Кремль, главпочтамт и радиостанции и взорвать железные дороги. К тому же оппозиция подстрекала мятежников в ленинградских и украинских гарнизонах. Менжинский пошел гораздо дальше, чем Сталин: его доклад рекомендовал срочную «ликвидацию» главарей оппозиции, «пока не поздно».
Сталин отложил ликвидацию и сохранил невозмутимый вид. Через три месяца ОГПУ вынесло Троцкому приговор: «В соответствии с законом, карающим любого за контрреволюционную деятельность, гражданин Лев Давидович Троцкий высылается в город Алма-Ата. Срок пребывания там не указывается. Дата отправления в ссылку – 16 января 1928 года».
Поклонники Троцкого давно осыпали Сталина протестами. Возьмем, например, анонимное письмо 1927 г.:
«Не посылайте мое письмо в ГПУ, его я сам строчу. Зря Вы и Ваши сотрудники ругают Троцкого. Вам передают, что рабочие его ругают, неправда, неправда. Товарищ Сталин, кричу Вам об этом из глубин партии. Троцкого рабочие любят больше, чем Вас, и Зиновьева, и других. […] Троцкий – борец, он – сила и честный член партии. […] При таком гнилом ленинизме, занятом Вами, мы скоро свалимся» (3).
Последняя спонтанная демонстрация в Москве (следующая будет только через шестьдесят лет) состоялась у вокзала, где стоял поезд Троцкого (хотя Троцкий все еще сидел дома): избили десяток гэпэушников. Через два дня ОГПУ забрало Троцкого. Сталину послали телеграмму в Сибирь: «Пришлось употребить насилие и вынести его на руках, так как он отказался идти, заперся в комнате, и надо было сломать дверь». Троцкого сопровождали жена, старший сын Лев и тридцать сторонников.
Когда Троцкий приехал в Казахстан, Сталин уже осуществлял в Сибири экономическую программу опального вождя. Он насилием решал главную проблему, возникшую в результате нэпа, – «ножницы». Одно лезвие «ножниц» – это падающая цена на зерно, из-за чего крестьяне не хотели ни продавать, ни сеять лишнее зерно; второе лезвие – нерасторопность заводов и фабрик, где рабочие под руководством неопытных кадров производили товары низкого качества и в недостаточном количестве: один метр хлопковой ткани стоил столько же, сколько пуд пшеницы. Крестьяне могли выживать, не покупая городских товаров, но рабочие без зерна обойтись не могли. Уже в 1927 г. «ножницы» привели к тому, что основные продукты выдавали только по карточкам. Сталин, понимающий только политику кнута без пряника, решил, несмотря на ужас Бухарина и правых, не повышать ни производительности фабрик, ни цен на зерно. Он решил террором заставить крестьянство отдать государству зерно и деньги, конфисковать то, что они скрывали, и арестовать тех, кто прятал зерно или торговал им.
Чтобы добиться такой цели, надо было поделить крестьянство на три категории: на богатых «кулаков», подлежащих ликвидации; на бедняков, которым достанется земля; на середняков, которые останутся в прежнем положении. Кулаком считали любого крестьянина, пашущего или пасущего больше, чем он мог, используя труд только своего семейства; бедняком – того, кто потерял свою землю или не мог жить тем, что он выращивал, и нанимался к кулаку. Середняком – а именно на середняка делал ставку Бухарин – считался тот, кто производил достаточно, чтобы выживать и еще платить налоги.
Сначала грабеж кулака и середняка, организованный Сталиным, сработал: изъяли сразу целый миллион тонн зерна и спасли города от голода. Но в областях Сибири и Южной России крестьяне поняли, что те семь спокойных лет, когда в поте лица им удавалось собирать хорошие урожаи, канули в прошлое.