Ежов опустошил НКВД, как вскоре опустошит партию, армию, интеллигенцию и советские города. Сначала он снял с постов самых выдающихся чекистов, не всегда сразу расстреливая их, но иногда на время отправляя их в глушь. Как только Ежов занял свое место, видный чекист секретно-политического отдела И. В. Штейн покончил с собой. Сразу после ареста Ягоды схватили Глеба Бокия, который так жестоко терроризировал Петроград и Туркестан. Георгий Молчанов, которого Ягода назначил главой секретно-политического отдела ОГПУ, был арестован за месяц до ареста Ягоды: он был расстрелян «в особом порядке», то есть без формального допроса, без суда и без приговора, после того как его избили коллеги Николай Николаев-Журид, латыш Анс Залпетер и вологодский палач Сергей Жупахин (все трое сами будут расстреляны через год). Красавца Молчанова пытали так мучительно, что, надо полагать, смерть стала для него избавлением. Всеволод Балицкий, которого Сталин одно время считал возможным наследником Ягоды, был расстрелян как польский шпион.
Ни тонкий ум, ни соседство со Сталиным по даче в Зубалове, ни добровольная помощь в свержении Ягоды не спасли Якова Агранова. Зря он помогал Ежову в течение первых месяцев работы и репетировал с Радеком и Пятаковым показания на предстоящем суде: его три раза переводили с одного поста на другой и наконец, в июле 1937 г., арестовали. Ефим Евдокимов, который по инициативе Сталина допрашивал Ягоду, тоже получил неожиданную награду: в мае 1938 г. его перевели в Наркомат водного транспорта, который уже приобретал репу тацию смертной камеры чекистов. В конце концов Лаврентий Берия истребит Ефима Евдокимова вместе со всеми чекистами, которые благодаря Берия начали свою карьеру на Северном Кавказе. Матвей Погребинский, начальник Управления НКВД по Горьковскому краю (Нижний Новгород), застрелился, когда узнал об аресте Ягоды; через несколько дней заместитель главы контрразведки у Ягоды, И. И. Черток, выбросился из окна и разбился насмерть. Даже один из любимцев Ежова, комиссар государственной безопасности третьего ранга Владимир Курский, который получил пост Георгия Молчанова, покончил с собой в июле 1937 г.: он впал в отчаяние, когда получил приказ допросить и убить Зинаиду Гликину, брошенную любовницу
Ежова. Последний аристократ в НКВД, барон Пиллар фон Пильхау, был арестован как польский шпион. Из ста десяти высокопоставленных чекистов, подчиненных Ягоде, Ежов арестовал девяносто, расстреляв большую часть. Еще 2273 чекиста были арестованы и, по расчету Ежова, 11 тыс. были уволены.
Чистка НКВД прежде всего убрала нерусских. Евреи и те, у кого были связи с Германией и с лимитрофными государствами (Польшей, Румынией, Балтийскими странами), от которых коммунисты не могли ждать защиты или заступничества, были обречены. НКВД дорого поплатился за былой космополитизм. В бытность Ягоды руководителем были расстреляны всего два видных чекиста – Яков Блюмкин и его друг Рабинович, но многие нерусские чекисты задумывались над будущим и уходили в другие сферы. Уходили напрасно – везде, в экономической или культурной сфере, отыскивали знаменитых латышей, таких как Петерс, и поляков – Мессинга и Уншлихта (18), и они погружались вслед за бывшими коллегами в забвение.
Рядовых энкавэдэшников, если им везло, просто увольняли или переводили: арест и расстрел были вообще участью высших кадров. Всю службу безопасности охватила паника. Новый НКВД – и Берия закончит то, что начал Ежов, – выглядит совершенно другим. 1 октября 1936 г. из 110 кадровых офицеров только 42 были русские, украинцы или белорусы; 43 объявили себя евреями, и было 9 латышей, 5 поляков и два немца. К сентябрю 1938 г., когда уже заходила звезда Ежова, было 150 кадровых офицеров, но из них большая часть – 98 – были русские; уже не было латышей, был всего один поляк, а евреев было только 32. Через год Берия повысил число русских до 122 и сократил число евреев до шести. Единственными неславянами оказались двенадцать грузин, которых Берия привез в Москву (19).
Ежов русифицировал НКВД, потому что Сталин явно воскресил русский шовинизм в советской политике. Заграничные операции НКВД, сильно пострадавшие, когда Сталин, в угоду Гитлеру, прикрыл сеть советских шпионов в Германии, полностью провалились после того, как переводчики балтийского, немецкого или еврейского происхождения были уволены или расстреляны. Ежов избавился от Абрама Слуцкого, руководителя иностранного отдела НКВД, посредством смертельной инъекции, так как арест мог бы встревожить подчиненных Слуцкого, и они перебежали бы к врагу. Потом Ежов арестовал Артура Артузова, полушвейцарца, полуэстонца, соседа Ягоды и самого лучшего контрразведчика в СССР.
К тому же Ежов устроил в НКВД классовую уравниловку. У Ягоды было больше белоручек, а под Ежовым больше людей из рабочих и крестьян. Для Ягоды работали бывшие дворяне, буржуи, даже один поп-расстрига и один балтийский барон; Ежов всех перестрелял. Уровень образования кадров НКВД соответственно падал. 35–40 % чекистов окончили лишь начальную школу (Берия улучшит положение, введя двухлетние курсы грамоты и арифметики), но тем не менее Ежов сократил пропорции кадров с высшим образованием с 15 до 10 % (Берия, наоборот, будет вербовать интеллигентов, так что к 1939 г. у трети кадров НКВД будут университетские дипломы).
Из-за чисток молодые офицеры начали быстро подниматься по службе, а новых людей призывали из комсомола и детских домов. С 1937 по 1939 г. средний возраст старшего энкавэдэшника упал с 42 до 35 лет. Преимущество молодых над старыми, славян над неславянами, крестьян над образованными горожанами отражало сталинское пристрастие к людям без прошлого и без сторонних привязанностей.
Те немногие, кто оставался на посту в НКВД, несмотря на громкие смены руководства, были коварными везунчиками, умеющими прятаться в глуши и как можно реже давать знать о себе в центре. Примером служит Дмитрий Орлов, который надзирал над выселенными кулаками в степях Северного Казахстана и оттуда не выезжал. Некоторые энкавэдэшники сразу поняли, что вызов в Москву, якобы на новое назначение или чтобы получить награду, на самом деле означал смертный приговор. Удивительно только, что очень немногие из них прилагали усилия, чтобы избежать такой судьбы. Кое-кто просто кончал с собой после звонка от Ежова, например Василий Каруцкий, начальник Управления НКВД по Западной, Смоленской, Московской области, или (в конце ежовщины) Даниил Литвин, которого поздравили с тем, что он расстрелял почти 50 тыс. ленинградцев в 1938 г. Бежали единицы, например Генрих Люшков, который в густом тумане перешел маньчжурскую границу, будто бы на свидание с агентом, а потом работал на японцев, пока они не избавились от него в 1945 г. Комиссар украинского НКВД Александр Успенский инсценировал собственное самоубийство, получил новые документы и пять месяцев метался по всей Европейской России, ночуя у бывших любовниц или друзей, пока его не поймали в камере хранения на какой-то станции на Урале.
Чаще всего энкавэдэшники, как их хозяин Ежов, алкоголем и садизмом глушили в себе страх за собственную жизнь. Они ненавидели тех невинных, которые не хотели ни в чем признаться, ибо тот следователь, который не мог добиться признаний, часто сам шел за своим заключенным в подвал. Никто уже не звал Ежова «ежевичкой»; о нем отзывались не иначе как о «ежовых рукавицах».
В 1937 г. Сталин разрешил применение физических пыток, и ужасам Лубянки с энтузиазмом подражали во всех провинциальных центрах (20). По архивам, например, новосибирского НКВД можно представить себе, до какой степени невиданные и ужасные жестокости обесчеловечивали людей (21). Ежов сам хвалил Новосибирск как второй самый эффективный город (после Москвы) с точки зрения выявления шпионов, вредителей и враждебных обществу элементов из населения. В Новосибирске были иностранные консульства, к тому же туда сослали троцкистов и кулаков – легко было выполнить и перевыполнить норму арестов. В апреле 1937 г. Ежов отправил туда подопечного Ягоды, Льва Миронова, чтобы арестовать как можно больше врагов в гарнизонах и железнодорожных депо области. Через два месяца замучившегося Миронова арестовали и в августе 1937 г. заменили Карлом Карлсоном, латышом, бывшим заместителем наркома внутренних дел УССР и фактически заместителем Ежова. К январю 1938 г. и Карлсона арестовали; его заменили опытным человеком, Григорием Горбачом, который почти до конца года держался за место, наводя террор на коллег, отыскивая врагов не только среди населения, но и в недрах местного НКВД (22). Горбача заменили майором Иваном Мальцевым, самым безумным из всех и обреченным на смерть в ГУЛАГе.
В Новосибирске энкавэдэшники были повязаны кровью: все офицеры участвовали в массовых казнях, называемых «свадьбами». Офицер Константин Пастаногов донес на своего дядю, но не решался его расстрелять: он выжил только потому, что Лев Миронов неожиданно сжалился над ним. Особые и секретно-политические отделы новосибирского НКВД из-за внутренних чисток лишились половины работников. Ряды пополняли рекрутами, для которых составление протокола было гораздо труднее, чем избиение жертвы, которая должна была подписать этот протокол. Ежову пришлось выслать на помощь экстренным порядком пятьдесят курсантов из московской школы НКВД.
Пределы истребления
Что наделали маленькие поросята,
Чтобы их резали год за годом, только чтобы
Содержать в роскоши этих лис?
Знает ли священный Дракон
В девяти кругах своего пруда,
Что лисы грабят его и пожирают его поросят,
Или не знает.
Весной 1937 г. террор распространился с партийного руководства на городское население. Ежов назначил лимит арестов, казней (категория 1 – всего 73 тыс.) и тюремные сроки (категория 2 – без малого 200 тыс.) на каждую область (23). Эту операцию рассчитывали провести за четыре месяца, начиная с 5 августа и расходуя 75 млн рублей (главным образом на оплату железнодорожного тарифа). Место и дата расстрела не подлежали разглашению.