Польша причинила НКВД больше головной боли, чем все остальные завоеванные восточноевропейские страны, вместе взятые. В Болгарии сфальсифицировали выборы, чтобы к концу 1945 г. пришли к власти коммунисты Георгия Димитрова с советскими советниками. В Чехословакии, где даже социал-демократы обожали Сталина, как вождя славян, и СССР – как единственную страну, не предавшую в Мюнхене чехословаков (о присоединении Прикарпатской Руси к Советской Украине они забыли), остатки довоенной компартии вместе с московскими чехами, К. Готвальдом и В. Клементисом, смогли обойтись почти без помощи НКВД и отстранить социал-демократов Эдуарда Бенеша от власти. Сначала коммунисты захватили Министерство внутренних дел, а потом выдворили или убили тех политиков, которые им мешали. Красная армия и – уникальный случай! – даже НКВД вызвали искреннюю радость чешского населения, когда они выселили три миллиона немцев из Судет, передав землю чешским крестьянам, а заводы – Красной армии, которая их разобрала на части и перевезла в СССР.
К концу 1944 г. НКВД назначил своего человека, Георге Георгиу-Дежа, вождем Румынии. Как и в Чехословакии, понадобилось три года, чтобы избавиться от политиков-некоммунистов. (Один министр, Георге Татареску, объяснил: «Некоторых мы посадим, других мы ликвидируем, остальных мы выдворим».) В отличие от Польши или Чехословакии, решили сохранить этнический состав Румынии: венгероязычный запад не чистили, а многие румынские евреи остались в живых. Сталин заставил Георгиу-Дежа на какое-то время дать по министерству еврейке Анне Паукер и венгру Василе Луке (потом он прикажет их репрессировать).
Венгрия, как союзник Германии, требовала особого внимания. Британские и американские члены Союзной контрольной комиссии препятствовали советизации Венгрии. Поэтому в 1945 г. в Венгрии провели настоящие выборы, и крестьянская партия пришла к власти. Еще два года казалось, что Венгрию постигнет счастливая судьба Финляндии, где, ввиду возможности серьезного сопротивления и плохих отношений со Швецией, Сталин раздумал применять силу. Венгрию, однако, союзники уже негласно отнесли к советской сфере влияния, и вскоре НКВД начал теми же дозами, как в Чехословакии, заменять своими коммунистами настоящих представителей народа.
Работники бериевского НКВД имели кое-какие представления о тех странах, которые собирались поработить. Смерш Абакумова, такой же невежественный, как его шеф, приехавший с Красной армией в Венгрию, допустил серьезные просчеты, которые имели для советской иностранной политики последствия не менее губительные, чем убийства в Катыни или расстрел еврейских антифашистов. В Будапеште Абакумов арестовал Рауля Валленберга, шведского консула, спасшего несколько тысяч венгерских евреев от газовых камер. Советские разведчики подозревали, что Валленберг посредничал в переговорах о сепаратном мире между немцами и американцами. Имя его было уже известно: до войны Валленберг помогал Советам в бартерной торговле ценными металлами и в переговорах между СССР и Финляндией. Ордер на арест Валленберга подписал Николай Булганин, тогда заместитель наркома обороны. Когда в мае 1946 г. Смерш упразднили и Абакумов стал наркомом госбезопасности, Валленберг все-таки остался в плену. Если верить Судоплатову, Валленберга с пристрастием допросили в Лефортове, а потом перевели в Лубянку. Так как он ответил отказом на предложение стать агентом НКВД, Молотов и Вышинский поручили токсикологу НКВД, профессору Григорию Майрановскому, ввести Валленбергу смертельную инъекцию. В тот же день, 17 июля 1947 г., тело Валленберга сожгли. Весьма невнятно было объявлено, что с Валленбергом случился инфаркт, хотя до этого Деканозов уже проболтался шведам, что консул сидит на Лубянке. Еще тридцать лет об убийстве Валленберга, как о Катыни, советские власти лгали, но в этом случае документация или уничтожена, или так засекречена, что даже следов ее до сих пор не удалось обнаружить (28).
Главной задачей Берия в 1945–1946 гг. было установление советской власти в каждой завоеванной стране. Задача Абакумова была такой же масштабной, хотя и менее проблематичной: Смершу нужно было вернуть из Центральной и Западной Европы на родину около четырех миллионов советских граждан (и некоторых еще более злосчастных неграждан). Самым многочисленным контингентом оказались 1836000 военнопленных. Несмотря на болезненное состояние, их сразу перевезли в фильтрационные лагеря и оттуда чаще всего отправляли в ГУЛАГ, как «изменников родины». Потом Смерш проглотил и другую категорию перемещенных советских граждан, украинских и русских женщин (были и мужчины), вывезенных немцами на принудительный труд. Из этих вдвойне несчастных репатриантов смогли остаться на Западе только те женщины, которые вышли замуж за иностранцев и успели родить не менее двух детей.
В интересах Вооруженных сил СССР Берия выпустил столько народа из ГУЛАГа, что население лагерей упало с двух миллионов в январе 1941 г. до одного с лишним миллиона в январе 1946 г. Смерш вернул и репрессировал столько советских граждан, что к концу 1949 г. население ГУЛАГа достигло рекордного числа – 2 561 351. Как в 1938 и в 1942 гг., так и в 1947 г. ГУЛАГ уже не справлялся с содержанием такого количества узников: годовая смертность поднялась до 4 %. Только в 1947 г. умерли 66 830 заключенных.
Абакумов особенно жестоко обращался с советскими гражданами и с этническими русскими, которые сражались на стороне гитлеровцев. В отличие от поляков и венгров, служивших в немецкой армии, их считали не военнопленными, а изменниками. Русская освободительная армия, сформированная генералом Власовым из военнопленных, была целиком передана Абакумову, хотя британцы и американцы отлично знали, что власовцев расстреливают в фильтрационных лагерях в Австрии и на верфях в Одессе. Власовцы к концу войны перешли на сторону союзников: они освободили Прагу от немцев и на острове Тессел в Голландии объединились с голландскими партизанами. Выдача власовцев Абакумову была сомнительна с юридической и жестока с нравственной точки зрения.
Хуже того, в июле 1945 г. союзники передали в Юденбурге и Санкт-Валентине в Австрии 50 тыс. казаков и белогвардейцев, вместе с их женами и детьми, которые никогда не были советскими гражданами. Правда, некоторые казаки, воевавшие на стороне гитлеровцев, были повинны в страшных зверствах, особенно против сербов, но объектом сталинского возмездия стала целая община. Мужчин убили, не довезя до ГУЛАГа; к октябрю 1945 г. женщины и дети уже были в Восточной Сибири. После 1949 г. их следы исчезли. Казачьи командиры, подчиненные генералу фон Панвицу, были допрошены Абакумовым; их показания читали Молотов и Сталин; как и Власова с главными власовцами, всех повесили в начале 1947 г.
Аромат свободы
К середине XX в. стало трюизмом, что российское правительство, проиграв войну, делает населению уступки, а одолев внешнего врага, неблагодарно набрасывается на собственный народ. В 1945 г. Сталин растоптал надежду народа на то, что за верность и страдания он будет награжден доверием государства и свободой.
В западных областях России и Украины, не говоря уже о Прибалтике, советская власть столкнулась с проблемой, уникальной для тогдашней Европы: часть населения тосковала по немецкой оккупации. Все немецкие администраторы оккупированной территории убивали евреев и коммунистов, и многие обходились с остальным населением, как с рабами. Некоторые, однако, особенно в Прибалтике и в Псковской и Ленинградской областях, показали местным горожанам и крестьянам, что такое добросовестная администрация. Крестьяне обрабатывали землю на правах собственности, и налог, который требовали немцы, часто был посильным. Школьные учителя могли преподавать историю, литературу и религию более объективно, чем при Советах. Врачам оказывали уважение. Советской власти надо было теперь искоренить такое впечатление. Мир, который наступил по всей Европе после безоговорочной капитуляции немцев, оказался к востоку от Эльбы иллюзорным. Сталин вдруг повернул свою военную машину против собственных национальных меньшинств, против граждан Восточной Европы, пытающихся восстановить довоенную независимость, и, наконец, как в 1930-х годах, против своей собственной, как ему казалось, разнуздавшейся интеллигенции. Важнее всего стало выкорчевывание буржуазных мыслей, насаженных в советских умах англо-американскими союзниками.
Красная армия, однако, вела себя, благодаря политике Сталина, совсем не как орудие социализма. То, что осталось от немецкой промышленности и инфраструктуры, было разобрано на части и перевезено в СССР, как начальный этап репараций. Были экспроприированы не только промышленное оборудование, но и галереи и музеи (вывозили, впрочем, и то, что немцы награбили в России). Когда советские солдаты насиловали немецких женщин и отнимали часы, велосипеды, фарфор и одежду, они просто подражали государству. Офицеры набивали целые поезда трофеями: автомобилями, сервизами, книгами, даже стадами скота. Сталин говорил, что он не смотрит на изнасилование как на преступление (29) и терпим к повальному грабежу, заметив однажды, что если придется арестовать офицера Красной армии, то повод всегда найдется. Криминализация советской армии и хозяйства началась в 1945 г. СССР наводняли иностранная валюта и потребительские товары: американская военная помощь – от джипов до подержанной обуви; немецкие трофеи – от элитного скота до фотоаппаратов. Черный рынок, фактически вымерший в середине 1930-х, расцвел. Никакие угрозы со стороны Сталина или его соратников не могли остановить этот процесс. Таким же образом криминальный мир, которому ежовщина причинила столько вреда, паразитировал на послевоенных неравенстве и беспорядках. Города кишели дезертирами, демобилизованными солдатами, грабителями, освобожденными из ГУЛАГа: в 1947 г. в СССР было совершено не менее 10 тыс. убийств и сотни тысяч грабежей и разбоев.
Союз с западными демократиями подорвал коммунистическую идеологию; реанимация Русской православной церкви, однако, оказалась единственным явлением, которым Сталин сумел воспользоваться в собственных целях. Когда на Пасху 1942 г., по приказу Сталина, вдруг зазвонили церковные колокола, впечатление, произведенное на население, было огромным. 5 сентября митрополит Сергий с двумя епископами, все в мирской одежде, были приняты Сталиным. После этой беседы церкви вернули часть ее собственности, дали субсидию и разрешили печатать Библию. Андрею Вышинскому поручили поиски цензора, который очистил бы Библию от антисоветчины. Вышинский нанял драматурга Николая Вирту, которому Церковь заплатила полмиллиона рублей за то, что он объявил и Ветхий и Новый Завет ничуть не противоречащими партийной идеологии.