Как-то принято считать, что любимый еврейский металл — это золото. Мол, как утверждают анисемиты всех мастей и оттенков, евреи всегда тяготели к торговле, к финансовым операциям и золото прямо-таки липло к их рукам. Это, конечно, не более чем злонамеренное преувеличение, поскольку в условиях сильнейшего стеснения и ограничения прав торговля была для евреев способом выжить.
Если же судить по трудовым подвигам советского еврейства, то нужно сделать совершенно другой вывод. Евреи больше склонялись к черному металлу — чугуну и стали, любили его плавить, резать, точить и сваривать. Среди занятий, в которых советские евреи достигли выдающихся успехов, были металлургия, металлообработка, машиностроение. Колову сказать, везде, где евреи добивались эмансипации и равноправия, будь то Советский Союз, США или Израиль, у них проявлялась очень большая склонность к науке и технике, к изобретательству и созданию всевозможных полезных устройств и механизмов. И первая страна, где евреи массово проявили эти дремавшие в них способности к науке и технике, — это СССР.
Мы уже говорили в первой главе о том, что евреи внесли огромный вклад в разработку и производство вооружений во время войны. Конечно, было бы большой ошибкой думать, что это все произошло только с началом войны. Столь активное и значимое участие евреев в оборонной промышленности есть закономерный итог рассмотренной выше «еврейской пятилетки» и бурного развития еврейского промышленного пролетариата в СССР. Еврейские рабочие, инженеры и ученые росли и развивались вместе со всем народным хозяйством, принимали участие в разрешении всевозможных хозяйственных задач, накапливали опыт и навыки.
Еврейское участие в индустриализации СССР есть тема своеобразная. С одной стороны, она более или менее разработанная, есть хорошие работы Л. Л. Мининберга или Иосифа Кременецкого. Но с другой стороны, эта история, так скажем, личная. История отдельных людей, практически не поставленная в контекст общих событий, а иногда даже исходящая из ошибочной и, прямо скажем, клеветнической концепции «государственного антисемитизма». Получается интересное положение, когда еврейские и антисемитские авторы практически одинаково изображают участие евреев в промышленности, как отдельных людей, которые почему-то вдруг заняли руководящие посты, только по-разному это оценивают. У еврейских авторов это хорошо, а у антисемитских авторов это, естественно, плохо.
Свернуть с этой дороги нелегко, но нужно, поскольку подобная трактовка серьезно искажает понимание сути происходивших тогда событий, в частности, из нее совершенно непонятно, почему столько евреев оказалось на руководящих постах в промышленности и что их туда привело.
В истории еврейского участия в индустриализации СССР можно условно выделить две волны. Первая волна — это те евреи, которые пришли в советское хозяйство и науку в первые годы революции. Как правило, они имели дореволюционное образование и были тесно связаны с большевиками, очень активно участвовали в революционных событиях. Вторая волна — это уже советский набор конца 1920-х и начала 1930-х годов. Их жизненный путь был несколько сложнее. Начинали они рабочими на фабриках и заводах, потом получили высшее образование, как правило, в годы первой пятилетки. Во вторую пятилетку они принимали самое активное участие в подъеме технического уровня советской промышленности, и из них в конце 1930-х годов, перед войной, были выбраны многочисленные руководящие кадры для заводов, институтов и организаций, тесно связанных с оборонным производством.
Мы рассмотрим судьбы этих двух волн на примере их наиболее ярких представителей, в контексте тех научных и народно-хозяйственных задач, которые он решали.
Из господ в товарищи
Первым и одним из наиболее ярких представителей еврейской научно-технической интеллигенции СССР был, конечно, Абрам Федорович Иоффе, или «папа Иоффе», как его иногда звали ученики и коллеги. Он полностью заслужил это прозвище, поскольку является, по сути дела, отцом всей советской физики с ее выдающимися достижениями.
Иоффе родился в 1880 году в семье купца второй гильдии, что открывало для него многие дороги. Поскольку еврейские купеческие семьи не имели ограничений в выборе места жительства, то Иоффе поступил в Петербургский технологический университет, который окончил в 1902 году. В том же году он выехал в Германию, где поступил в Мюнхенский университет, который окончил в 1905 году, работал там под руководством известного германского физика Вильгельма Рёнтгена. Рёнтген был уже знаменимым ученым, открывшим рентгеновское излучение, уже получил Нобелевскую премию 1901 года, став первым физиком, удостоенным этой награды. Иоффе под его руководством проработал недолго и в 1906 году вернулся в Петербург, в Политехнический институт. Однако эта практика сыграла решающую роль в его дальнейшей научной деятельности.
Иоффе, может быть, так и остался бы одним из профессоров, но случилась революция, которая вытолкнула его на новые высоты. Советская власть отчаянно нуждалась в ученых для решения острейших народно-хозяйственных задач. Начавшаяся Гражданская война отрезала Советскую республику от источников сырья, требовалось увеличить производство вооружений и военных материалов. 16 августа 1918 года Совнарком учредил в ВСНХ Научно-технический отдел для скорейшего внедрения изобретений и научных достижений в производство. Иоффе был одним из ученых, которые включились в реализацию этого важнейшего дела.
Причем «папа Иоффе» занимался сразу тремя направлениями. Во-первых, чисто практическими делами. В 1919–1923 годах он был председателем Научно-технического комитета петроградской промышленности, решавшего в исключительно сложных условиях задачи поддержания на ходу петроградской промышленности. Этому комитету пришлось изведать все трудности борьбы с жестоким топливным голодом, терзавшим промышленный город. Во-вторых, он занимался подготовкой кадров. В 1918 году Иоффе создал физико-технический отдел при Государственном рентгенологическом и радиологическом институте, который в 1921 году был преобразован в Физико-технический институт. В-третьих, одновременно он вел фундаментальные научные исследования, несмотря на крайне тяжелые условия войны и разрухи.
Иоффе выступал за создание высшего учебного заведения, которое готовило бы инженеров-ученых, совмещающих совершенное знание техники с широкой теоретической физико-математической подготовкой. В начале 1920-х годов его предложение не было принято, главным образом потому, что народному хозяйству остро не хватало подготовленных инженерных кадров. Но все же его идея не умерла, а была реализована в 1938 году в создании Московского физико-технического института. Однако в своем физико-техническом институте Иоффе собрал и подготовил группу ученых, которые сыграли решающую роль в изучении физики атомного ядра и создании советского ядерного оружия. С 1931 года они работали в составе Института химической физики, образованного на базе физико-химического сектора Физико-технического института.
О создании советского ядерного оружия и активном участии в этом деле евреев мы поговорим особо. Помимо этих занятий, Иоффе активно участвовал в решении важнейших народно-хозяйственных задач в годы первой и второй пятилеток. В частности, он участвовал в составлении Генерального плана электрификации СССР в 1931–1932 годах, который во многом определил направление технического развития Советского Союза во второй половине 1930-х годов.
Из этой же когорты вышли и другие знаменитые советские инженеры еврейской национальности. Например, в список достижений советских евреев в промышленности входит решение задачи по организации производства синтетического каучука, которую Ленин поставил перед академиком Н. Д. Зелинским. Выдающийся ученый-химик эту задачу успешно решил, добавив еще одно достижение к своей впечатляющей научной биографии, в которую входит разработка получения бензина крекингом нефти, обеспечившая РСФСР бензином в самые трудные годы Гражданской войны, изобретение противогаза, и другие работы, теоретические и практические.
Освоением же производства синтетического каучука занимался Моисей Аронович Лурье. Он был активным участником революционного движения, был выслан в Якутию. После ссылки окончил Петербургский технологический институт и занимался вопросами переработки нефти. С 1918 года Лурье работал в ВСНХ РСФСР, возглавлял ряд резиновых фабрик, входил в правление Резинового треста ВСНХ РСФСР. Синтетическим каучуком он занимался всю жизнь: исследовал и развивал технологию, готовил специалистов, руководил эксплуатацией фабрик. Огромный вклад в производство синтетического каучука М. А. Лурье сделал в годы войны, когда руководил эвакуированным в Казань Ленинградским заводом синтетического каучука и работал в Наркомате резиновой промышленности СССР.
Во время войны резина была важнейшим стратегическим материалом, и не было ни одного вида боевой техники, где бы она не использовалась. Покрышки, бандажи, уплотнители, прокладки, изоляция проводов и кабелей — без всего этого не могли двигаться танки и автомобили, не могли взлетать самолеты, не могли погружаться подводные лодки. Товарищ Лурье, в ряду других химиков и технологов советской резинотехнической промышленности, участвовал в жестокой схватке с гитлеровским концерном IG Farbenindustrie, снабжавшим синтетическим каучуком немецкую армию.
Вот еще один выдающийся советский деятели из числа евреев — Юрий Николаевич (Вениамин Абрамович) Флаксерман. Он активно участвовал в революционном движении, будучи студентом физико-математического факультера Московского университета. На втором курсе, в 1916 году, его призвали в армию. После недолгой службы в Нижнем Новгороде, где он вступил в партию большевиков, его перевели в Петергофскую школу прапорщиков (в этом Флаксерман шел обычной дорогой евреев, призванных в конце войны, — их стали продвигать по службе по причине грамотности). Там он выдвигался в советы и делегатом на съезды. Его сестра имела в Петрограде квартиру, которая стала местом нелегальных собраний. На этой квартире заседание ЦК под руководством Ленина приняло решение о вооруженном восстании, а Флаксерман охранял это нелегальное совещание. Участвовал и в самом восстании, разагитировал Преображенский полк, который отказался защищать Зимний дворец, а частью примкнул к большевикам.
В годы Гражданской войны его изрядно побросало с должности на должность, однако после ее завершения Флаксерман учился на электротехническом факультете Московского высшего технического училища, одновременно работал в Научно-техническом отделе ВСНХ. С 1927 года Флаксерман пришел в электроэнергетику, которая набирала бурный темп развития в СССР, и вошел в число активных сотрудников Госплана СССР по вопросам электрификации.
Он участвовал в составлении Генерального плана электрификации СССР, а также с его именем связано начало теплофикации, то есть создание систем центрального отопления, столь хорошо знакомых нам теперь. В 1932–1934 годах он был начальником и главным инженером строительства ТЭЦ Всесоюзного теплотехнического института, на которой отрабатывались системы передачи тепла по теплотрассам. 1937 году был арестован, долго сидел в тюрьме, был в ссылке и в электроэнергетику вернулся только после реабилитации в 1955 году.
Кого можно еще вспомнить для завершения картины? Конечно, известнейшего советского геолога Александра Евгеньевича Ферсмана, выходца из той немногочисленной еврейской прослойки, занимавшей в Российской империи высокое общественное положение. Его отец был военным, генералом от инфантерии, начальником Александровского военного училища, военным атташе России в Греции, отличился в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов и вышел в отставку буквально накануне Первой мировой войны. Его супруга была дочерью генерал-лейтенанта Э. Ф. Кесслера, отличившегося на Кавказе. В детстве Александр Ферсман проводил время в Крыму, в имении своего дяди, метеоролога и химика, где и стал увлекаться минералами. По законам Российской империи Александр Ферсман был потомственным дворянином. Учился в Московском университете под руководством В. И. Вернадского и окончил университет в 1907 году. После этого в Германии изучал кристаллографию, в частности алмазы, но главной его работой была геохимия.
Поразительно, но сразу после революции, несмотря на свое явно непролетарское происхождение, он пригодился и новой власти. Его пригласили для ревизии Алмазного фонда и описания хранившихся там драгоценных камней. В 1919 году, будучи избран членом Академии наук, он стал директором Минералогического музея Академии наук и плотно занялся крайне нужным и полезным Советской власти делом — поиском полезных ископаемых и разработкой научных методов их разведки. Насколько известно, его никогда не попрекали непролетарским происхождением, настолько хорошо у него шла работа.
Бывший господин, а теперь товарищ Ферсман не только создал крупнейшую в мире минералогическую коллекцию, но и внес выдающийся вклад в развитие народного хозяйства. В 1920 году он заинтересовался геологией Кольского полуострова, и там было сделано два крупных открытия: Мончегорское медно-никелевое месторождение и Хибинское месторождение апатитов. Второе из них стало разрабатываться уже в первую пятилетку, вскоре после открытия и первоначальной разведки. Апатиты были очень нужны как сырье для фосфорных удобрений. В 1929 году был образован трест «Апатит».
Однако Ферсман не просто участвовал в открытии крупного месторождения. Он с 1930 года создал и возглавил Хибинскую горную станцию АН СССР, которая занялась детальным изучением богатой геологии полуострова. В ходе геологических изысканий был открыт еще целый ряд месторождений, в частности Ковдорское железорудное месторождение.
Кроме изысканий, Ферсман занялся вопросом комплексной переработки Кольских апатит-нефелиновых руд и в первой половине 1930-х годов выработал технологию полной, комплексной переработки руды с привлечением продуктов переработки Мончегорских сульфидных медно-никелевых руд. На Кольском полуострове с 1932 года возник целый горно-химический комбинат, производивший фосфорные удобрения, глинозем, рудные концентраты меди и никеля, серную кислоту и другую продукцию.
Эти несколько биографий очерчивают судьбу целой еврейской волны, пришедшей в науку и промышленность в первые годы Советской власти. Это были выходцы из тех немногочисленных еврейских или полуеврейских семей, которые не подпадали под запреты и ограничения. У них было хорошее образование, часто заграничное, приобретенный еще до революции опыт исследовательской работы и преподавания. Однако именно Советская власть превратила их в научные звезды первой величины. Вставшие народно-хозяйственные задачи дали им широкий простор для деятельности, советские органы самого высокого уровня им предоставляли всемерную поддержку и помощь, и в этих условиях их таланты развились в необычайной степени. Вряд ли в Российской империи даже Ферсман с его происхождением и общественным положением сумел бы написать и опубликовать 1500 научных работ. Советская власть дала ему, и не только ему, такую возможность.
Таким образом, евреи первой волны были яркими индивидуальностями, которые, в силу политических событий и хозяйственного положения, оказались в наиболее благоприятных для себя условиях и смогли развить и реализовать свой потенциал полностью. К вящей выгоде Советского государства, конечно же.
Создатели новой техники
Вторая еврейская волна была многочисленной. Как уже говорилось, их были тысячи и тысячи, кого в начале 1930-х годов набирали на работу в промышленность, кто поступал в фабрично-заводские училища и институты. Если представители первой волны были выходцами их тех еврейских семей, которые имели привилегии при царской власти, то вторую волну составили выходцы из местечек, из еврейской бедноты. Их жизненный путь был намного сложнее, поскольку им приходилось учиться, работать и решать сложные народно-хозяйственные проблемы одновременно.
Целое поколение советской молодежи, в котором были представители всех национальностей СССР, в том числе и евреи, должно было решить сложную задачу индустриализации Советского Союза: построить новые заводы и фабрики, освоить импортную технику, разработать и начать производить свою, освоить и усовершенствовать промышленные технологии.
Но начинали они обычно с рабочих специальностей. Например, Семен Арьевич Косберг, прославившийся уже после войны разработками ракетных двигателей и третьей ступени ракеты, доставившей корабль Юрия Гагарина на орбиту, был выходцем из семьи бедного еврейского кузнеца и работал в его кузнице одновременно с учебой. Потом он поработал на фабрике в Ленинграде, где и поступил в Ленинградский политехнический институт. Знаменитый «танковый генерал», генерал-майор нженерно-танковой службы Исаак Моисеевич Зальцман, в начале войны директор Кировского завода в Ленинграде, также начинал с работы на сахарном заводе, а потом поступил в Одесский индустриальный институт. В 1920-е годы они поступали на заводы и фабрики главным образом ради заработка.
Однако с началом индустриализации, масштабной реконструкции старых машиностроительных и металлургических заводов, которая состоялась в 1927–1929 годах, и особенно с началом первой пятилетки их судьба коренным образом изменилась. Способную молодежь по комсомольским и партийным путевкам стали массово отправлять на учебу в высшие технические учебные заведения. Народному хозяйству требовались новые кадры инженеров и техников, поскольку промышленность расширялась и в ней создавались новые производства. В первом пятилетием плане была сделана оценка потребности в инженерно-технических кадрах. Потребность в инженерах была исчислена в 41,5 тысячи человек в 1932/33 году, а в техниках — в 60 тысяч человек. Недобор в кадрах инженеров составлял 15 тысяч человек, а в кадрах техников — 40 тысяч человек[119]. По этой причине уже в 1928–1929 годах начались наборы на обучение, чтобы в конце первой пятилетки, когда новостроечные заводы и предприятия будут завершены, они получили бы инженерное пополнение.
Немаловажным фактором было и то, что коммунисты не слишком-то и доверяли старым инженерным кадрам, еще дореволюционной выучки. Их было мало, они были, как правило, настроены антисоветски, да и процессы вредительских организаций, такие как Шахтинское дело и процесс «Промпартии», показывали, что полностью полагаться на них нельзя. Потому в начале первой пятилетки остро встал вопрос о создании советского инженерства, разделяющего коммунистические идеи.
В этих условиях еврейская молодежь получила, пожалуй, уникальный шанс. За счет лучшей грамотности, чем у остальных национальностей СССР, в том числе русских и украинцев, за счет знания по крайней мере двух языков: русского и идиша, учиться им было значительно легче, чем представителям других национальностей. Хорошая успеваемость, успехи в учебе открывали для них большие возможности. Но надо отметить еще одно преимущество, которое было для них существенным. Идиш очень похож на немецкий язык, в нем близкие к немецкому грамматические конструкции, много общей лексики. Потому евреи, говорившие или даже грамотные на идише, легко могли читать немецкую техническую литературу. Им не надо было тратить силы на изучение немецкого языка. Это было преимущество, поскольку в то время немецкая техническая наука лидировала в мире, особенно в металлургии, машиностроении, химии, электротехнике и они могли быстро освоить эти передовые достижения.
Потому еврейская молодежь, пошедшая учиться на инженеров и начав в одинаковых стартовых условиях с русской, украинской молодежью или какой другой, за счет этого языкового фактора быстро обгоняла своих сверстников по уровню подготовки, знанию технологий и оборудования, знанию технических новинок и передовых методов. В этом и заключается маленький секрет того, почему в годы войны на должностях технологов, главных инженеров, директоров оборонных заводов оказалось столько евреев. Среди оборонных предприятий евреи занимали должности директоров или главных инженеров (то есть отвечали за производство и модернизацию вооружения и боевой техники):
в авиационной промышленности — 25 %,
в танковой промышленности — 33 %,
в производстве артиллерийского и стрелкового вооружения — 20 %,
в производстве боеприпасов — 12–15 %,
в металлургической промышленности — 26 %,
в машиностроительной промышленности — 22 %[120]. Непропорционально высокую долю еврейских руководящих и инженерных кадров в этих отраслях производства, конечно, нельзя объяснить фаворитизмом, как это любят делать антисемиты. В конце 1930-х годов и особенно в войну требования были очень жесткими, задания нужно было выполнить точно и в срок. Несправившихся снимали, невзирая на лица и национальность. Такой результат можно объяснить только более высоким уровнем подготовки именно евреев, что давало им возможность изыскать способы и методы выполнения напряженного и кажущегося невыполнимым задания. Двуязычие, как и серьезное изучение иностранных языков, — это очень полезное дело, которое в определенной обстановке может иметь решающее значение.
Основная масса этих работников окончила технические высшие учебные заведения либо в конце первой пятилетки, либо в начале второй и сразу же пошла на работу в промышленность, а также в многочисленные научно-исследовательские институты, создававшиеся для решения важнейших научно-технических задач. До войны сложилось три крупных научно-промышленных центра в СССР: Ленинград, Москва и Харьков. В этих городах были сосредоточены и учебные заведения, и научно-исследовательские институты, и важнейшие предприятия. Если посмотреть, где работали представители второй еврейской волны, пришедшей в советскую индустрию в 1930-х годах, то окажется, что значительная их часть работала в этих трех важнейших индустриальных центрах.
Вторая пятилетка по своему характеру сильно отличалась от первой. В первой пятилетке господствовал «пафос строительства», страна была грандиозной стройплощадкой, где возводилось 518 крупнейших предприятий и объектов, и главными героями были как раз строители, каменщики, бетонщики, монтажники. Страна всеми силами гнала темпы.
Однако в 1934 году, при составлении плана второй пятилетки, Сталин сделал резкий поворот хозяйственной политики, снизив годовые темпы с 21–22 % до 13–14 %. Почему? Потому что Великая депрессия нанесла сильнейший удар по капиталистическим странам. Кризис выбил разом всех основных противников: США, Германию, Великобританию. Если в США до кризиса среднегодовая выплавка стали составляла 43 млн тонн, то в 1931 году она опустилась до 26 млн тонн, а в 1932 году — до 13,3 млн тонн [121].
В 1929 году разрыв был огромен. В США в 1929 году выплавлялось 57 млн тонн стали. В главных капиталистических странах (США, Германия, Франция, Великобритания) — 92,5 млн тонн[122]. В СССР — 4,3 млн тонн стали. Только главные страны капиталистического мира превосходили СССР по этому важнейшему виду промышленной продукции в 21,5 раза. Через несколько лет положение поменялось кардинальнейшим образом. В 1932 году в СССР выплавлялось 5,9 млн тонн стали, а в США — 13,3 млн тонн. Разрыв между капстранами и СССР по стали сократился до 4 раз.
Сталин обосновал политику сокращения темпов роста народного хозяйства во второй пятилетке: «Можно ли сказать, что во второй пятилетке придется проводить такую же точно политику наиболее ускоренных темпов?
Нет, нельзя этого сказать.
Во-первых, в результате успешного проведения пятилетки мы уже выполнили в основном ее главную задачу — подведение базы новой современной техники под промышленность, транспорт, сельское хозяйство. Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что нет в этом теперь необходимости.
Во-вторых, в результате успешного выполнения пятилетки нам удалось уже поднять обороноспособность страны на должную высоту. Стоит ли после этого подхлестывать и подгонять страну? Ясно, что теперь нет в этом необходимости»[123].
Только это не означало, что Сталин отказался от планов развития народного хозяйства и промышленности. На вторую пятилетку планировалось строительство колоссального по масштабам производственного комплекса, который состоял из 1000 объектов тяжелой промышленности, 250 объектов легкой промышленности, 268 объектов пищевой промышленности и 150 объектов лесной промышленности[124]. Машиностроение отправляло примерно половину своей продукции на нужды капитального строительства. Промышленные мощности строились с запасом. Об этом в тексте плана говорилось прямо: «При вводе в эксплуатацию новых основных фондов стоимостью в 7 млрд рублей план намечает создание в машиностроении, особенно в решающих производствах, значительных резервных мощностей»[125].
В СССР создавался колоссальных размеров и мощности комплекс тяжелой промышленности, главным образом машиностроительной. Причем план даже не предусматривал полный ввод его в строй в пределах второй пятилетки, он должен был заработать позднее.
С «пафосом строительства» было покончено, во второй пятилетке переходили к новейшим строительным технологиям. Строительные работы в тяжелой промышленности возглавил Семен Захарович Гинзбург, который в 1932–1937 годах был начальником Главстройпрома НКТП СССР, потом заместителем наркома тяжелой промышленности, затем председателем Комитета по делам строительства при СНКСССР, а в 1939 году он был лично Сталиным назначен на пост наркома по делам строительства СССР, где и работал всю войну, до 1946 года. Еврейский руководитель всего строительства в Советском Союзе выполнил все возложенные на него задачи.
В это время шло интенсивное освоение передовой техники и технологий. Советская промышленность насыщалась всевозможными техническими новинками, как закупленными за рубежом, так и собственной разработки. По мере достройки запланированного индустриального комплекса и ввода его в строй, новой техники требовалось все больше и больше, и это ставило перед учеными и инженерами все новые и новые сложные задачи. Не стоит также забывать и о том, что вторая половина 1930-х годов ознаменовалась весьма интенсивной гонкой вооружений. Советские инженеры и конструкторы также должны были выдавать новые образцы не хуже, а лучше иностранных.
Именно в этом деле создания разнообразной новой техники, передового уровня, еврейские кадры в промышленности, обученные в начале 1930-х годов, отличились больше всего. Наиболее важный вклад они сделали в развитие авиации и самолетостроения, автомобилестроения, качественной металлургии, тяжелого машиностроения, двигателестроения.
Среди тех, кто двинул вперед советское автомобилестроение, можно назвать, к примеру, Бориса Михайловича Фиттермана, выпускника Московского автотракторного института им. Ломоносова, до войны работавшего в Научном автотракторном институте и Научно-исследовательском институте городского движения, а также на Горьковском автозаводе и ЗИС в Москве. Фиттерман не только конструировал грузовики, тягачи и вездеходы, он известен своими разработками городского автотранспорта. Он участвовал в создании первого советского троллейбуса ЛК (сокращенно от «Лазарь Каганович») мощностью 60 квт. Два первых троллейбуса встали на линию по Ленинградскому шоссе, от Белорусского вокзала до района нынешнего метро «Сокол» в Москве. 15 ноября 1933 года было открыто регулярное троллейбусное движение. Конструкция ЛК оказалась весьма удачной, его выпускали в 1933–1936 годах и эксплуатировали до 1949 года. После троллейбуса еще одной знаменитой разработкой Фиттермана стал легковой автомобиль ГАЗ-М1, или знаменитая «эмка». Перед войной он перешел на ЗИС и занимался разработкой полноприводных грузовиков на базе ЗИС-5. Автомобилизация перед войной была одним из наиболее важных технических задач в СССР, причем как народно-хозяйственная, так и военная. В грядущей войне автомобили станут оружием наравне с танками и пушками.
В конце 1941 года, после разгрома немцев под Москвой, было захвачено 18 тысяч трофейных автомобилей. Было решено их использовать, но для этого требовалось подготовить необходимую документацию на ремонт и эксплуатацию этой трофейной автомобильной техники. Группа конструкторов под руководством Фиттермана сумела разобраться в этой технике, подготовила все необходимые инструкции и руководства. 14 тысяч единиц трофейных автомобилей были отремонтированы и отправлены в войска[126].
Среди таких же выдающихся достижений, в которых активное участие принимали еврейские специалисты, можно назвать создание танкового дизеля. Дизель В-2 — это легенда. Это двигатель танка Т-34, который стал родоначальником всех остальных советских танковых дизелей. Он до сих пор в различных модификациях выпускается рядом предприятий. У создания и организации производства этого дизельного двигателя, сыгравшего столь важную роль в войне, стояли начальник конструкторского бюро по дизельному двигателю Харьковского паровозостроительного завода Яков Ефимович Вихман и главный инженер Харьковского моторного завода (завод № 75) Яков Израилевич Невяжский. Оба они выпускники одного института — Харьковского технологического. Их труды влились в изобретение такого дизеля, который спустя 70 лет после его создания имеет высокие удельные характеристики, прекрасно освоен в производстве и эксплуатации.
После войны двигатели В-2 различных модификаций, производимые разными заводами, получили очень широкое распространение. Они устанавливались на речных пассажирских судах, буксирах, маневровых тепловозах, большегрузных автомобилях (МАЗ-525) и тракторах (ДЭТ-250). Конечно же, создавались и танковые дизели: В-12иУТД. Вклад этого дизеля в моторизацию страны огромен и неоспорим.
Интересные разработки делал инженер-конструктор Комиссии минных опытов Морского научно-технического комитета Соломон Федорович Валк. В 1937 году он разработал проект планирующей торпеды, наводимой на цель с помощью инфракрасной подсветки цели. На бомбардировщике ТБ-3 устанавливали инфракрасные прожектора, а на торпеде — приемник излучения. Эта торпеда была успешно испытана до войны, но в широкую серию не пошла.
Из интересных довоенных разработок можно назвать также работы Исаака Семеновича Брука — известного специалиста в области вычислительной техники. Брук повторил судьбу своей еврейской волны. Он был сыном бедного служащего табачной фабрики, сразу же после революции пошел учиться и в 1925 году окончил МВТУ им Н. Э. Баумана. Его заинтересовали вопросы регулирования асинхронных электродвигателей, и он еще в институте и сразу после него сделал несколько разработок по этой теме. Но его восхождение было связано с электроэнергетикой. В СССР в середине 1930-х годов создавались мощные энергосистемы. В 1934 году существовали и работали шесть крупных энергосистем:
Московская — 3,44 млрд квт. ч в год,
Ленинградская — 2 млрд квт. ч в год,
Донбасская — 2,76 млрд квт. ч в год,
Уральская — 1,43 млрд квт. ч в год,
Днепровская — 1,28 млрд квт. ч в год,
Горьковская — 1,09 млрд квт. ч в год[127].
Второй пятилетний план ставил задачу дальнейшего развития крупных энергосистем. В нем была поставлена задача объединения Донбасской и Днепровской энергосистем, чтобы достичь выработки в 9 млрд квт. ч в год[128]. Это превысило бы выработку мощнейшей на тот момент в мире Ниагарской энергосистемы в США.
В 1935 году И. С. Брук поступил в Энергетический институт АН СССР, где занялся расчетами режимов работы крупных энергосистем. Они требовали оптимального управления. Столкнувшись со сложными и трудоемкими вычислениями, Брук занялся конструированием вычислительных машин. В 1936 году он создал расчетный стол переменного тока, специализированную вычислительную машину для моделирования работы сложных энергосистем.
Но и этого было недостаточно, и Брук приступает к строительству более сложной вычислительной машины. В 1939 году он завершил работы над созданием механического интегратора для решения дифференциальных уравнений. Это было внушительное устройство, занимавшее площадь около 60 кв. метров, в котором было более тысячи зубчатых колес. Это был грандиозный прорыв вперед. Во всем мире было только две аналогичных машины: в США и в Великобритании. За эту работу Брука избрали член-корреспондентом АН СССР.
К сожалению, весьма нелегко обрисовать вклад еврейских специалистов в развитие советской техники до войны. Исследователи не только интересовались, главным образом, составлением списков, но и не разделяли разработки довоенного и военного времени. Однако и приведенных примеров вполне достаточно, чтобы показать, что специалистам из второй еврейской волны были по плечу работы по освоению и созданию новой техники передового уровня. В ряде случаев они добивались выдающегося результата. К тому же об успехах их работы до войны можно косвенно судить по достижениям в военное время, которые, конечно же, стояли на фундаменте накопленного до войны опыта и сделанных тогда разработок и изысканий.
Конечно, выделение евреев и их вклада в индустриальное развитие Советского Союза во многом искусственное, навязанное тематикой книги. Они работали в многонациональных коллективах, а вовсе не в каких-то особых еврейских коллективах или поодиночке. Даже если они участвовали на вторых ролях и выполняли техническую работу, они все равно ощутимо содействовали успеху общего дела. Достигнутый результат был общим и не делился на процентные национальные нормы.
Выделение евреев носит, скорее, иллюстративный характер и демонстрирует, что сталинская национальная политика, вовлекавшая национальности СССР в общее дело, развивавшая и поднимавшая их уровень, была отнюдь не бесполезной. Пример советских евреев, которых призвали идти в промышленность, показывает, сколь много может сделать небольшая, немногочисленная нация. Полученный результат с лихвой покрыл все усилия и расходы на проведение реконструкции социальной структуры советского еврейства.
И он же показывает, что мнение о тех или иных нациях может быть неверным, вводящим в заблуждение. Про евреев тоже говорили, что они не способны к труду на земле, а оказалось, что они создают в сухой степи передовые хозяйства. Про них говорили, что они не смогут и не захотят работать на заводах, а они заняли среди инженерно-технического персонала очень даже заметное место. Да и не только среди инженеров и техников. Среди 689 тысяч еврейских рабочих, конечно, подавляющее большинство были как раз рабочими непосредственно на производстве. Они тоже существенно укрепляли советскую индустриальную мощь, и о них забывать нельзя. В общем, надо сначала дать нации проявить себя, а потом составлять о ней мнение.