за еврейскими юристами. Он встал перед его столом, засунув руки за пояс, широко расставив ноги, и спросил его, является ли он арийцем; тот пробормотал «да», получив ответ, головорез оставил его в покое133. Расовая идентичность была с самого начала Третьего рейха лакмусовой бумажкой для интеграции или исключения; она влекла за собой и физическую угрозу. Характеристика евреев как врагов, данная Гитлером, с самого начала представила конфронтацию как расовую войну. Претцель не только с неохотой подтвердил этнические категории нового режима, но и избежал избиения.
Это очевидные, но важные моменты вопроса. Антисемитизм национал-социалистического движения был хорошо известен всей Германии и в 1933 году он сразу же заразил этим все сферы общественной жизни. Правительство в связи с реакцией из-за рубежа предприняло некоторые меры для того, чтобы снизить волну антисемитского насилия, развязанного против германских евреев весной 1933 года огромной толпой партийных расистов и СА. Уже через три месяца после назначения Гитлера начались ограниченные неофициальные акции бойкота в Великобритании, Канаде, Южной Африке, Австралии, Нидерландах, Франции, Швеции и Соединенных Штатах134. Но распространившиеся широко злостные проявления антисемитизма оставили свой след. «Я почти привык жить в условиях полного бесправия, – писал еврейский филолог Виктор Клемперер всего через несколько недель после успеха Гитлера на выборах в марте 1933 года. «Я просто не немец и не ариец, я еврей и должен быть благодарен за то, что мне разрешили остаться живым…»135. В следующие шесть лет еврейское население Германии было лишено гражданства, исключено из профессиональной жизни и лишилось своих активов в результате руководимой государством политики экспроприации. Это был постепенный кумулятивный процесс, но партия и режим широко раструбили о нем по всей Германии и получили широкую общественную поддержку. За период между 1933 и 1939 годами появилось более 250 законов и указов, исключавших и клеймивших евреев, начиная с Закона о восстановлении профессиональной гражданской службы, изданного 7 апреля 1933 года. Параграф 3 этого закона гласил, что гражданские служащие не арийского происхождения должны «подать в отставку»; через четыре дня появилось дополнение к закону, в котором говорилось о том, что «неарийцами» считаются все, у кого один родитель или родитель второго поколения, был не арийцем136. Но были и исключения для евреев ветеранов и тех, кто находился на службе длительное время.
Вдохновителем этого законодательства был чиновник Министерства внутренних дел, Ахим Герке, который, будучи студентом Гетингенского университета в 1920-х годах пытался создать индекс всех евреев, живущих в Германии. В мае 1933 года он оправдывал закон тем, что население Германии теперь осознает, что «национальное сообщество это сообщество по крови»137. Сотни чиновников по всей Германии спешно составляли правила исключения и дискриминации евреев. Университеты и школьные территории были закрыты для евреев; все кинотеатры, бассейны, театры и парки были «арианизированы». Евреям было запрещено иметь собственное радио; последовавшие затем законы лишили их права на вождение автомобилем, и права владения собственным автомобилем или мотоциклом, или даже, для полноты закона, владеть коляской мотоцикла138. Реакцией многих евреев на эти законы была эмиграция. В июне 1933 года в Германии проживало 499 682 евреев; из них 98 747 были гражданами других стран.
К маю 1939 года их осталось в стране 213 457 человек, 25 783 из них – не граждане Германии139. Около 60 000 покинули страну и отправились в Палестину по договору, подписанному в августе 1933 года между Министерством экономики и германскими сионистами – так называемому соглашению Хаавара – который связал эмиграцию евреев с экспортом немецких товаров на Ближний Восток. Все еврейские эмигранты должны были платить высокие налоги и пошлины государству в качестве публичной платы за их освобождение из Германии. Эмиграция продолжалась до осени 1941 года, к тому времени в Рейхе продолжали оставаться 164 000 германских евреев140.
Главной целью национал-социалистической политики было исключение евреев Германии из состава нации; во-первых – путем отправки их в карантин внутри Германии, затем с помощью выталкивания их за границу. Парадоксально, но еврейская идентичность в 1930-х годах сильно укрепилась в результате вынужденного развития исключительно еврейской культуры, образования и экономической жизни, и вследствие партийной поддержки официальных связей с сионизмом. Германские эксперты по вопросам рас, спорили о том, как евреи Германии должны характеризоваться, но в общем они следовали взглядам Гитлера, заключавшимся в том, что евреи составляют «нацию». Однако, чем более отчетливой и особенной становилась еврейская идентичность, тем сильнее она разжигала расизм верных членов партии. Начиная с середины 1930-х годов, идея, что Германия должна стать абсолютно «очищенной от евреев», выражалась открыто. «Евреи должны убраться из Германии, – говорил Гитлер Геббельсу в ноябре 1937 года, – на самом деле, из всей Европы»141. Присоединение Австрии в марте 1938 года добавило миллионы немцев к германскому народу, но также и 190 000 евреев. Поэтому австрийскими национал-социалистами в сотрудничестве с советниками СС и Гестапо сразу же была навязана всеобъемлющая программа антисемитского «очищения». Эмиграция была организована экспертом Гестапо по еврейскому вопросу Адольфом Эйхманом. В течение нескольких месяцев еврейский бизнес и дома были «арианизированы». К августу 1939 года все 33 000 еврейских предприятий в Вене были ликвидированы или переданы в руки немцев. Практика принуждения евреев платить за свое освобождение и эмиграцию, существовавшая в Германии, была распространена и на Австрию. К маю 1939 года 100 000 австрийских евреев покинули страну142.
Евреи стали жертвами распространенной расовой ненависти и развитой теории расового национализма. Они еще не были объектом физического истребления. Большинство дискуссий, касающихся антисемитизма в Германии в предвоенные годы, фокусируются главным образом на поисках корней последовавшего во время войны геноцида. Так называемый «интенционалистские» историки видят ключ к проблеме в частных комментариях Гитлера и случайных угрозах в адрес евреев, высказывавшихся публично; писатели «функционалисты» или «структуралисты» видят антисемитскую политику 1930-х годов как серию незапланированных шагов, или «кумулятивную радикализацию» в направлении будущего геноцида. Но ясных свидетельств геницидного импульса перед 1939 годом сегодня не имеется143. Оба подхода невольно отвлекают внимание от существования основной реальности: так или иначе происходивший позже геноцид содержался явно или просто подразумевался в антиеврейской политике 1930-х годов, вся система, возникшая после 1933 года, была фундаментально антисемитской и в своих взглядах, и в целях. Мстительная ксенофобия, поощряемая режимом, была направлена главным образом на евреев на протяжении всего периода существования диктатуры.
Взаимоотношения между германским национализмом и еврейской идентичностью являются центральным пунктом любого понимания принятых впоследствии решений, которые привели к геноциду. К некоторым из антисемитских сентиментов, существовавшим в Германии, можно было относиться как к традиционным предрассудкам – христианские обвинения за распятие Христа, профессиональная зависть к еврейскому интеллектуальному и культурному успеху, или распространенное негодование в отношении еврейского малого бизнеса. Но для Гитлера и тысяч немецких антисемитов, как внутри, так и за пределами партии конфликт между германским народом и еврейской идентичностью был неотвратим, это была трансцендентная борьба за власть между стихийными силами света и тьмы. Евреи были для Гитлера «анти-людьми», «созданиями, противоречащими природе, чуждыми природе»144. Евреи вызывали вырождение наций; они представляли во всех своих ипостасях «анти-нацию». Кем бы ни были евреи – капиталистами в Лондоне и Нью-Йорке или большевиками в Москве, любая их деятельность служила одной общей и изначальной цели – подорвать чистые нации и разрушить цивилизованную жизнь. Еврейская угроза в рамках национал-социалистической эсхатологии представлялась как глубокая и безграничная опасность, нависшая над цивилизованным миром, но прежде всего она провоцировала в нации, подвергающейся этой угрозе, изнуряющее чувство незащищенности. К евреям относились не только как к инструменту внутреннего разложения нации, но и как к агентам мировых сил, нацелившихся на разрушение Германии как нации. При власти Гитлера национальная идентичность немцев была сформулирована со ссылкой на евреев, как «других»; аргументы в пользу германской идентичности могли быть отброшены в сторону перед лицом общего расового врага.
Национальную борьбу Гитлер трактовал в суровых терминах ее истории. Германская нация была вовлечена, ни много ни мало, в финальную битву за выживание. Этим закосневшим манихейским взглядом на мир (разделение всех на «их» и «нас», триумф Германии и катастрофа евреев) были пронизаны насквозь все антисемитские рассуждения 1930-х годов, и они занимали центральное место в ощущении истории самого Гитлера. Когда он делал наброски своего труда «Фундаментальная история человечества» в 1919 и 1920 годах, его записи были заполнены повторяющимся антонимом – «арийцы – евреи», «работники и трутни», «строители и разрушители», которые использовались им для объяснения, ни много, ни мало, процесса всей человеческой истории. Нации прошлого «не могли спасти себя» от исчезновения, но евреи, не имея собственной территории, каким-то образом «спаслись»145. Это обширная историческая картина вновь всплыла в пямяти через шестнадцать лет, когда в 1936 году Гитлер взялся писать меморандум, ставший основой подготовки Германии к войне. Предметом его рассмотрения была «борьба наций за выживание». Мир был готов к историческому противостоянию с силами еврейского большевизма. Только Германское национальное возрождение, стояло между ослабленными нациями Европы и новой темной эрой, «самой страшной катастрофой со времен падения античных государств». В случае поражения Германии произойдет «окончательное разрушение» или «уничтожение» германского народа