Первенство захватили германские христиане, собравшиеся на совет 5 апреля в Берлине, где они опубликовали призыв к сторонникам Объединенной протестантской церкви принять догматы национал-социализма, включая и «арийскую» чистку церкви. 25 апреля Гитлер назначил видного германского христианского деятеля, бывшего армейского капеллана и фанатичного национал-социалиста Людвига Мюллера своим представителем в процессе объединения. Мюллер весьма преуспел, подготовив через два месяца конституцию новой церкви рейха, которая 14 июля стала законом. 27 сентября в Виттенберге собрался общенациональный синод, на котором Мюллер был избран рейхсепископом объединенной евангелической церкви. Бывший армейский капеллан, сын железнодорожного рабочего и ярый поборник деловитой, по-военному дисциплинированной религиозности, прибыл подтвердить свое избрание в ту же саму Schlosskirche, на двери которой четырьмя веками ранее Лютер прибил свои 95 тезисов. Впереди него шла процессия с церковными знаменами и флагами и огромной свастикой; за ним следовали религиозные лидеры, одетые в коричневую форму СА, в сопровождении подразделений солдат в полной парадной форме, которые несли обрамленный зеленой каймой знак, великолепно украшенный изображением свастики, переплетенной с крестом. Через несколько недель, во время празднования 450-летия Мартина Лютера, новый рейхсепископ заявил своей пастве о том, что протестантская церковь считает, что «Гитлер – это подарок из рук Бога, за спиной которого церковь стоит твердо и непоколебимо»63.
Однако в действительности все обстояло иначе. Попытки добиться полной и безоговорочной поддержки диктатуры со стороны германских церквей вызвали немедленное сопротивление. В мае 1933 года группа евангельских церковных деятелей создала рабочую группу – Молодое движение Реформации, – которое отвергло попытки государства оказывать давление на стремящуюся к объединению церковь и навязывать этнические правила в отношении членства в них. С сентябре 1933 года в ответ на избрание рейхсепископа бывший ветеран Первой мировой войны, капитан подводной лодки пастор Мартин Нимеллер основал Пасторскую чрезвычайную лигу, которая к началу 1934 году насчитывала 7000 членов, что составляло почти 40 % всех евангелических священнослужителей64. Нимеллер вышел из того же поколения фронтовых клерикалов, что и Мюллер; он даже был членом национал-социалистической партии. Это был лояльный патриот, стремящийся уважать законное государство. То, что он и другие пасторы, его сподвижники, отказывались принимать, заключалось в стремлении властей оказывать давление на церковь с тем, чтобы она вела свои дела вопреки Писанию и основным положениям веры, установленным Реформацией, и помимо прочего, исключала из своей паствы евреев, перешедших в христианство. Результатом такой ситуации стал раскол протестантизма. Отказываясь подчиняться новому рейхсепископу и германским христианам, представители почти половины евангельских церквей встретились в Бармене, Вестфалия 30 мая 1934 года, где провозгласили разрыв с Конфессиональной церковью, созданной на основе теологической декларации, которая была составлена Карлом Бартом и двумя молодыми священнослужителями в номере отеля во Франкфурте-на-Майне за несколько дней до этого. Центральным пунктом этой декларации было восстановление моральной силы Святого Писания и отказ от любых других источников морального права. «Мы отвергаем ложное учение, – утверждал первый из шести тезисов, – о том, что церковь может и должна признавать какие-либо другие явления и силы, образы и истины в качестве божественного откровения, наряду с единым словом Бога…»65. В процессе дискуссии Ганс Асмуссен, пастор из Шлезвиг-Гольштейна, заявил делегатам, что «государственная мудрость в ее прежнем виде не является мудростью Господа»66.
В результате церковного раскола возникла полнейшая путаница во взаимоотношениях между церковью и государством. После необдуманной речи, произнесенной одним из членов германских христиан, Рейнхольдом Краузе, в берлинском Шпортпаласте в ноябре 1933 года их позиции были сильно поколеблены. Краузе выразил полную приверженность национал-социалистическим законам и ценностям, настаивал на отказе от Библии как еврейского суеверия («сказки про скотоводов и сводников») и предлагал заменить заповедь «любить ближнего» героическим «сражающимся Иисусом»67. Другим националистическим христианам это показалось уж слишком. Через несколько недель в отставку подал Хоссенфельдер. Епископ Мюллер не мог оставаться на своем посту главы церкви рейха, несмотря на аресты и запугивания враждебных клерикалов, и в декабре 1934 года в итоге был заменен на министра по делам церквей Ганса Керля. Керль назначил собрание Комитета церкви рейха на 24 сентября 1935 года для того, чтобы рассмотреть вопрос о создании местными комитетами отдельных евангелических церквей, однако все последующие попытки создать унитарную протестантскую церковь наталкивались на глубокие теологические и политические разногласия, спровоцированные реформой. Гитлер держался в стороне от этой междоусобной перебранки. «Пусть религии съедят сами себя», – заметил он как-то во время войны. Однако он не мог оставаться безразличным к тем моральным вызовам, которые исходили от христиан, настаивавших на том, что абсолютные ценности кроются только в учении церкви68.
Христианство в конечном итоге было в той же мере несовместимо с национал-социализмом, как и с советским коммунизмом. 24-й пункт партийной программы говорил о принятии «позитивного христианства», но призывал церкви не допускать оскорблений «моральных чувств германской расы»69. Это предписание ставило моральные принципы партии выше морали всех религий. Эти принципы основывались на «признании и беспощадной эксплуатации железных законов природы»70. Высшим законом и «источником всего подлинного и истинного» была безусловная защита расы и ее крови. Мораль и истина были увязаны, по словам одного католика, наблюдавшего за ситуацией, «с расой и зависели от расы». Для «арийца» моральная уверенность его расы «была благом только для него самого»71. Огромное большинство германских теологов не хотели мириться с таким мировоззрением. Они вторили вслед за Карлом Бартом, что ни природа, ни наука не способны утверждать абсолютную мораль: «Только один Бог является Господом»72. 5 марта 1936 года Конфессиональная церковь обнародовала декларацию, отвергающую национал-социалистические претензии на «верховную власть и право последней инстанцией во всех сферах жизни», и вершить высший суд по своему усмотрению. Хотя декларация была запрещена гестапо, 700 пасторов осмелились зачитать ее, за что были арестованы73. Следующей весной папство издало энциклику, выражающую «страстное беспокойство» [Mit brennender Sorge], которая была зачитана во всех католических церквях 21 марта 1937 года. Большая часть декларации касалась нарушений Конкордата в отношении образования и религиозной свободы, спровоцированных партийными клерикалами («мы ожидаем полного прекращения антихристианской пропаганды»), вместе с тем энциклика отвергала национал-социалистическую позицию в отношении морали, утверждала абсолютный приоритет традиций естественного права и призывала католические общины восстановить «истину» и «чувство справедливости»74.
Гитлеровский режим отреагировал на моральный вызов церкви во многом так же, как это сделали советская власть и коммунистическая партия. С одной стороны, практика политических репрессий и прямого преследования перемежалась периодами политического благоразумия перед лицом широко распространенной веры; с другой – продолжалось прямое соперничество в области образования и пропаганды. По мере консолидации режима политические репрессии усиливались, и этот сдвиг был хорошо виден на примере судьбы Мартина Нимеллера. После первого ареста в январе 1934 года его вскоре освободили под давлением общественности. После блестящей проповеди, произнесенной им в Берлине 27 июня 1937 года, в которой он ясно подчеркнул, что долг христианина обязывает его «следовать воле Бога, а не человека», Нимеллера арестовали за антигосударственную деятельность; в марте 1938 года приговорили к семи месяцам тюрьмы, после чего Гитлер вмешался в ситуацию, чтобы проследить за тем, чтобы Нимеллера отправили в концентрационный лагерь, из которого ему посчастливилось выйти живым в 1945 году. На протяжении существования диктатуры оказались в тюрьмах или были расстреляны по обвинению в предательской деятельности более 6000 священнослужителей. Среди них были, как Нимеллер, бывшие члены партии75. Все церкви находились под постоянным надзором гестапо; в 1936 году был организован по образу советского ГПУ самостоятельный отдел по вопросам церквей, сект и масонов – «подразделение по делам религии». Начиная с 1938 года ведущую роль в попытке урезать все государственные финансовые субсидии церквям и ограничить их легальный статус и деятельность взял на себя Мартин Борман, глава партийной канцелярии и наиболее выдающийся атеист в рядах партии. Однако необходимость мобилизации церкви для поддержки военных усилий начиная с сентября 1939 года привела, как это происходило и в Советском Союзе после 1941 года, к некоторому политическому перемирию между церковью и государством76.
Церкви в Германии, так же как и в Советском Союзе, прекратили борьбу на политическом фронте. Многие христиане оказались на идейно бесхозной территории, зажатые между их враждебностью к партийному антиклерикализму и симпатиями к националистическому и антикоммунистическому движению. Когда Стефанию фон Макензен, члена партии, одновременно являвшуюся активисткой Конфессиональной церкви, поставили перед партийным дисциплинарным судом за то, что она стала возражать, когда местный гаулейтер публично назвал церкви «большим свинарником», ей задали прямой вопрос, подчиняется ли она в конфликте совести «еврейскому Христу или Адольфу Гитлеру». Когда она ответила «только Христу», ее попросили покинуть партию (хотя после аппеляции ей было разрешено сохранить членство в партии)