17. Трудовая дисциплина была ужесточена и в 1935 году была внедрена трудовая книжка для того, чтобы можно было отслеживать распределение рабочей силы. Новое законодательство давало работодателям в сталелитейной и металлургической промышленности, инженерной сфере, строительстве и сельском хозяйстве право запрещать рабочим менять место работы, с тем чтобы ограничивать текучесть кадров, а в 1938 году был узаконен государственный призыв рабочих для выполнения задач, имеющих особую важность для нации18.
Ограничение прав рабочих, усиление трудовой дисциплины, расширение полномочий властей и отмена механизма достижения договоренностей об уровне заработной платы сочетались с неблагоприятной политикой оплаты труда и регулярным дефицитом продуктов и потребительских товаров, которые в итоге поставили большую часть советских и немецких рабочих на уровень немногим лучший, чем тот, что был накануне Первой мировой войны. Столь явное ухудшение положения вызвало недовольство и спровоцировало оппозицию среди рабочих в обеих странах, однако политический эффект этой оппозиции был очень скромным, а возможности защитить интересы трудящихся были очень ограничены. В Германии общая забастовка, которой так опасались власти, так и не состоялась, поскольку в первые недели диктатуры и социал-демократы, и демократическая партия, и профсоюзное движение решили, что лучшее – враг хорошего. Существовало широко распространенное, однако не совсем иррациональное ожидание того, что гитлеровское правительство будет в свою очередь сброшено и уже ослабленному профсоюзному движению конфронтация с режимом, совершенно очевидно настроенным подавлять любые признаки сопротивления, не сулит ничего хорошего. «Организация, а не демонстрация – вот слово сегодняшнего дня», – заявил глава профсоюзного движения Теодор Липарт в день, когда Гитлер был избран главой государства19. В марте профсоюзы начали переговоры с ячейкой национал-социалистов на одном предприятии, чтобы прощупать возможности создания единого, независимого профсоюза. Когда 2 мая лидеры профсоюза были арестованы или уволены с работы, организованное рабочее движение не предприняло практически ничего, чтобы сохранить свою суть20. После ликвидации союзов по всей Германии сохранились небольшие ячейки их активистов. Летом 1933 года была предпринята попытка основать подпольное руководство для возрождения профсоюзов рейха, основанное на неформальных контактах между членами союза, главным образом работающих в металлургии и железнодорожном секторе, а также среди портовых рабочих Гамбурга. Но летом 1935 года эта сеть была разгромлена гестапо. Коммунисты пытались создать альтернативную Объединенную революционную оппозицию в Берлине и Гамбурге, издавая газеты и рекрутируя членов, однако и сюда в 1934 году проникли агенты гестапо. В Гамбурге 800 рабочих были арестованы. Последняя волна арестов прошла к концу 1937 года, когда была уничтожена сеть железнодорожных профсоюзов, насчитывавшая до 1500 членов. В декабре все они были отправлены на длительные сроки в тюрьмы21.
Запрещенные политические партии также основали подпольные сети для поддержания основного ядра организации в ожидании момента, когда гитлеровское правительство падет. Многие социал-демократы надеялись, что они смогут выжить, как это сделали их деды в условиях антисоциалистического законодательства времен Бисмарка в 1880-х годах. Они оставались в целом более пассивными по сравнению с бывшими коммунистами. Активность оппозиции была подавлена эффективными действиями полиции. Из 422 руководителей коммунистической партии 219 были к осени 1935 года арестованы и осуждены, 125 человек эмигрировали, 24 были убиты и 42 покинули партию. Из 60 000 оставшихся членов 18 423 были осуждены в период между 1933 и 1935 годами22. Коммунистическая сеть была небольшой, разбросанной и весьма уязвимой. В Бадене, например, первичная коммунистическая организации сохранялась в Маннхейме, наряду с местным региональным комитетом, до того как в 1935 году полиция разгромила ее. Характер деятельности этих организаций регулярно фиксировался в бюллетенях гестапо, издаваемых в головном региональном офисе в Карлсруэ. Отчеты за октябрь 1934 года свидетельствуют об ограниченной пропагандистской деятельности, главным образом из «уст в уста», наряду с распространением нескольких листовок. Коммунистическая газета «Маленький красный флаг» появилась на краткий миг в Оберхаузене, но все закончилось тем, что 12 бывших членов коммунистической партии были арестованы и получили опыт краткого пребывания в специальном заключении. Рабочий, которого застали с экземпляром родительской газеты «Красный флаг» был арестован. Однако вся остальная деятельность едва ли носила революционный характер: в Маннхейме крестьянин был арестован за то, что назвал Гитлера негодяем; бывшего коммуниста из Гейдельберга отправили в концлагерь за то, что он высказался во всеуслышание, что он «коммунист и останется им навсегда, пока будет жить»; в Констанце арестовали женщину23 за то, что она контрабандно ввезла швейцарские газеты – «Свобода» и «Революционер» – количеством экземпляров 2000 или больше, но и здесь, согласно активисту, прошедшему обучение в Москве, полицейские пропустили остатки организации, в которой «независимая деятельность» практически не направлялась или направлялась только в незначительной степени». В 1934 году эта сеть также была разгромлена24.
Рабочих и служащих также можно было сподвигнуть на спонтанный протест, хотя большинство таких акций были краткосрочными и незначительными по масштабу. Досье гестапо, хотя и неполные, свидетельствуют о 25 000 забастовщиках 1935 году (из 16 миллионов рабочих и служащих), 4000 из которых получили короткие тюремные сроки. В сентябре 1935 года полиция сообщила о 37 забастовках в Рейнской области, Вестфалии, Силезии и Вюртенберге. В последней четверти 1936 года было зафиксировано примерно 100 забастовок по всей стране. За весь 1937 года центральный офис Трудового фронта сообщил о 250 забастовках, но затем волна забастовочной активности полностью стихла. Забастовка всегда ассоциировалась только лишь с одним заводом или частью предприятия и обычно длилась всего несколько часов, иногда целый день. Цели в большинстве случае касались зарплат, условий труда или несправедливых увольнений. Трудовой фронт выявил политические мотивы в 40 забастовках из 250, организованных в 1937 года25. Гестапо вместе с Трудовым фронтом составляли списки всех «неблагонадежных членов трудовых коллективов», так чтобы иметь возможность изолировать выявленных смутьянов и лидеров забастовок, а не прибегать к массовым арестам. Трудовой фронт создал собственную «секретную службу», состоявшую из двух отделов, первый – для выявления марксистов на предприятиях, второй – для предотвращения забастовочных акций. Они тесно сотрудничали со службой безопасности СС в сборе политической секретной информации в рабочих коллективах. В 1939 году гестапо основало лагеря для трудового обучения, куда можно было отправить непокорных рабочих на короткий срок для сурового переобучения тому, как рабочему следует вести себя в новой Германии26. На каждом предприятии или шахте любого размера присутствовали представители гестапо или наблюдатели из Трудового фронта, которые должны были следить за поведением рабочих и сотрудников. К 1935 году постоянная слежка помогла справиться с первой организованной оппозицией. Политическая деятельность этой оппозиции сократилась до поддержания небольшой подпольной сети; акты саботажа или остановки работы свелись к разрозненным и некоординированным стычкам и кратким перестрелкам.
Задача организации советских трудящихся была куда более сложной. Во время первого пятилетнего плана наблюдалось множество мелких случаев инакомыслия и протеста, которые почти всегда были следствием невыносимых условий и экономических трудностей, часто очень суровых. Число забастовок по всей стране не фиксировалось, но в некоторых случаях руководители из страха того, что обвинят их, с осторожностью сообщали о недовольстве. В городе Сталино на Донбассе состоялось 25 забастовок в период между 1928 и 1929 годами. Это были незначительные по масштабу акции, ограничивавшиеся сугубо реальными экономическими жалобами: нехваткой хлеба, чрезмерными обязательными вычетами из зарплат или высокими взносами в кассу союзов и кассу взаимопомощи. Забастовки в 1932 году были более частой реакцией на нехватку хлеба, связанного с кризисом, вызванным коллективизацией27. Сообщения о таких забастовках поступали из Ленинграда, Москвы, Горького и промышленных районов юга Украины. Многие из них проходили в виде так называемых итальянских забастовок, «итальянок», когда темп работы преднамеренно и всеми рабочими одновременно замедлялся28. Связь между продуктовым кризисом и забастовками в промышленности была самая непосредственная, как это было и в 1917 году. В апреле 1932 года генеральный секретарь профсоюзов Николай Шверник предупредил Сталина о том, что рабочие «находяться в мрачном настроении» из-за отсутствия хлеба29. Однако ограниченное значение акций в промышленности очевидно на примере судьбы одной забастовки, состоявшейся на Тейковской хлопчато-бумажной фабрике в Ивановском промышленном районе.
Забастовка началась 8 апреля 1932 года после того, как рабочие услышали о том, что их и без того тощий рацион предполагалось сократить на треть и больше. Директор появился перед рассерженной толпой и заявил, что «это государственный закон и здесь нечего объяснять», отказавшись вести переговоры. На следующий день примеру этих рабочих последовали и другие, оставив рабочие места. Тех, кто пытался продолжать работу, освистали и стали запугивать; группа женщин заставила нескольких рабочих-коммунистов, находившихся в их подчинении, остановить работу. 11 апреля состоялся организованный марш к местному городку с петицией к партийным руководителям с требованием увеличить обеспечение продуктами. К демонстрации присоединились и посторонние, но когда один из них выступил с импровизированной речью и призывом к рабочим «свергнуть советский режим», толпа криками заставила его замолчать. Первые несколько подразделений безопасности, отправленные для того, чтобы остановить марш, были сметены, но на пути к Иваново агенты ГПУ схватили одного за другим и арестовали всех лидеров. 16 апреля забастовка была прекращена безрезультатно. В сообщении, посланном в Москву, говорилось о «выступлении» классовых врагов, а не о забастовке. Один из фабричных руководителей, ошеломленный событиями, писал в своем дневнике: «Какой ужас! Пятнадцать лет революции, и вдруг… Этого просто не может быть»