[20].
В 1929 — первые месяцы 1930 г., когда фашистское наступление только развёртывалось и масштабы, которые оно могло принять, были ещё неясны, среди коммунистов был распространён лозунг «Бейте фашистов, где бы вы их ни встретили!», его авторство приписывалось Г. Нейману. Но с течением времени становилось всё более очевидным, что одними стычками ощутимых результатов в борьбе с фашизмом не добиться (это получило выражение и в постановлении ЦК КПГ от 4 июня 1930 г.). Тем более характерно, что именно Нейману партия доверила честь представлять её на ⅩⅥ съезде ВКП(б), где он в своём выступлении коснулся и данного сюжета. Но вначале остановимся на докладе на этом съезде секретаря ЦК ВКП(б) Молотова, отчитывавшегося о деятельности делегации ВКП(б) в ИККИ: он ополчился на «правых» и «примиренцев» за то, что они пытались отрицать перерождение социал-фашизма. В качестве «криминала» Молотов привёл заявление лидера германских «примиренцев» Г. Эверта, направленное ⅩⅡ съезду КПГ: «Не по-марксистски называть все меры угнетения буржуазного государства по отношению к пролетариату фашизмом и всякое участие социал-демократии в таких мерах угнетения — социал-фашизмом». Эти здравые суждения вызвали у Молотова негодование. Он выдвинул тезис: «Борьба с социал-фашизмом неразрывно связана с борьбой против фашизма»[21].
Речь Неймана продемонстрировала единомыслие с руководящими деятелями ВКП(б). Он заявил, в частности: «Мы не должны видеть главную опасность фашизма только в лице фашистских боевых организаций типа национал-социалистов… Фашизация государства, как т. Молотов совершенно правильно указал в своём докладе, идёт одновременно сверху, идёт со стороны буржуазной государственной власти». Нейман подверг даже критике взгляды, представленные Меркером, и отметил, что, «конечно, это ведёт к изоляции нас от рабочих масс». Он обрушился на «правых» — Бухарина и «своих», вспомнив в этой связи о «тяжёлых потрясениях, пережитых нашей партией в 1928 г.». Нейман сказал, в частности, что тогда «правопримиренческое крыло в нашей партии, имея громадное большинство внутри ЦК, на несколько дней одержало верх». Но, продолжал он, «в самые тяжёлые дни в истории нашей партии ЦК ВКП(б), и особенно т. Сталин лично, оказали нашей партии величайшую помощь, громаднейшую поддержку»[22]. Речь идёт здесь об известном «деле Витторфа», и «великодушная» помощь Сталина руководящей группе КПГ, против которой выступило большинство ЦК, не была ею забыта, что сыграло не последнюю роль в дальнейшем ходе событий.
Середина июля 1930 г., т. е. дни, непосредственно последовавшие за съездом ВКП(б), стали одной из кульминаций политической жизни Германии тех лет. В результате конфликта, вызванного отказом рейхстага утвердить чрезвычайный декрет, введённый Брюнингом при помощи диктаторского 48‑го параграфа конституции, президент Гинденбург распустил парламент, и на 14 сентября были назначены новые выборы. Они проходили в обстановке небывалой активности гитлеровцев с их изощрённой национальной и социальной демагогией, имевшей немалый успех. С большой энергией выступала в ходе предвыборной кампании и КПГ, чему способствовало обнародование партией «Программы национального и социального освобождения немецкого народа», остриё которой было направлено против демагогии фашистов.
Однако и эта программа была не свободна от ошибок. Один из руководителей КПГ В. Пик позднее писал об этом так: «Ей был присущ тот недостаток, что она не выдвигала в должной степени на передний план насущные вопросы защиты политических прав народных масс… Кроме того, огонь удара был направлен равномерно против нацистов и против социал-демократов, хотя фашистская опасность была уже чрезвычайно остра»[23]. Более резкую оценку указанной программе дал Г. Димитров в докладе на Ⅶ конгрессе Коминтерна: «Наши товарищи в Германии… запоздали с программой социального и национального освобождения, а когда выставили её, то не сумели применить её к конкретным потребностям и уровню масс, не сумели даже широко популяризировать её в массах»[24].
Между тем нужда в разоблачении нацистской идеологии (но не примитивном, упрощённом, к чему часто сводилось дело) была очень велика. В циркуляре ЦК КПГ от 17 июля говорилось: «Значение идеологической борьбы против фашизма, при одновременной организации революционными рабочими обороны от фашистского террора, во многом ещё не находит у партийных организаций правильного понимания»[25]. В предвыборных лозунгах партии доминировало всё то же противопоставление грозящей фашистской диктатуре — диктатуры пролетариата, что суживало их действенность.
В результате выборов гитлеровцы увеличили число собранных голосов почти в восемь раз и завоевали 5600 тыс. новых избирателей, КПГ приобрела 1 млн 300 тыс. новых сторонников, что никак не компенсировало огромный выигрыш нацистов. Это было крайне тревожным симптомом, которому следовало уделить первостепенное внимание.
Но уже первая реакция руководства КПГ показала, что желание признавать реальности, без чего нельзя было разрабатывать правильную стратегию и тактику, отсутствовало. В передовой статье «Роте фане» 16 сентября говорилось: «14 сентября было вершиной подъёма нацистского движения. За этим могут последовать только упадок и крах». То же самое было сказано в циркулярном письме Секретариата ЦК КПГ от 18 сентября: «Решающей особенностью итогов выборов является колоссальный избирательный успех КПГ… По сравнению с этим результатом все остальные означают лишь перегруппировку внутри контрреволюционного буржуазного лагеря»[26]. Далее следовали положения, свидетельствовавшие об очень приблизительном понимании социальной сущности фашизма: «В новом рейхстаге партии, открыто выступающие за капитализм, находятся в меньшинстве» (это значит, что из их числа исключалась гитлеровская партия), а это «сигнализирует о быстрой потере господствующей капиталистической системой массовой базы»[27].
Для осмысления политики КПГ и положения в германском рабочем движении в целом важное значение имеет знакомство с курсом партии в профсоюзном движении. После забастовки на металлообрабатывающих предприятиях столицы в октябре 1930 г. был создан Красный союз металлистов Берлина. На него возлагались большие надежды, ибо считалось, что стачка открыла серию аналогичных выступлений в данной и других отраслях промышленности. 17 ноября 1930 г. в адрес Московского обкома профсоюза металлистов из Берлина за подписью П. Пешке было отправлено письмо, в котором, в частности, говорилось: «Единый союз металлистов Берлина является первым революционным, массовым союзом… Организация этого союза означает исторический поворот в немецком рабочем движении… Создание революционного союза металлистов служит доказательством того, что массы быстрыми темпами отходят от реформизма»[28].
Однако предположение о массовом отходе рабочих от реформизма оказалось преждевременным. Это видно из стенограммы заседания в организационном отделе ИККИ, состоявшегося в конце февраля — начале марта 1931 г., где затрагивался вопрос о перспективах нового союза. О. Пятницкий, возглавлявший орготдел, заявил: «Наша задача — во что бы то ни стало добиваться уменьшения численного состава реформистского профсоюза. 2 тысячи человек переведены нами в наш берлинский союз металлистов от реформистов. Этого мало»[29]. Однако большего достичь не удалось. К апрелю 1931 г. относится письменный отчёт о деятельности профсоюза, в котором, в частности, говорилось: «Развитие Красного союза в течение первых 5 месяцев его существования показывает со всей очевидностью, что функционеры, участвовавшие в его создании и в забастовке металлистов, переоценивали темпы его роста. Общая оценка численности в первые 2 месяца составляла 20—25 тысяч членов. То, что эта численность не достигнута… доказывает, что рост красных профсоюзов на данном этапе может произойти не в порядке кавалерийского наскока, а лишь благодаря приложению всех сил и путём упорнейшей, исполненной величайшего терпения повседневной работы»[30]. Но, как мы увидим, и этого не произошло.
В конце 1930 г. внимание партии было отвлечено на более общие проблемы, связанные с усилившимся антинародным курсом правительства Брюнинга в социальной и других областях. Ужесточение этого курса вело к усилению конфронтации между КПГ и СДПГ, ибо социал-демократы в рейхстаге нового созыва перешли к поддержке Брюнинга, мотивируя это тем, что по сравнению с гитлеровской диктатурой Брюнинг представляет меньшее из зол. Доктрина «меньшего зла» на протяжении последующих полутора лет (до отставки Брюнинга) и являлась главным объектом ожесточённой критики СДПГ со стороны коммунистов, безусловно, справедливой, ибо многими своими действиями она прокладывала путь фашизму.
1 декабря 1930 г. был обнародован чрезвычайный декрет, вводивший новые сокращения социальных расходов, в частности и пособий по безработице, что существенно влияло на и без того низкий уровень жизни населения. Он был оценён КПГ как поворотный пункт во всём политическом развитии страны, якобы коренным образом изменивший характер государственной власти. Первой в этом духе высказалась «Роте фане» в статье, напечатанной 2 декабря: «Полуфашистское правительство Брюнинга сделало решительный шаг по пути установления фашистской диктатуры в Германии. Фашистская диктатура уже не угрожает, она — свершившийся факт».
3 декабря местным организациям была передана телефонограмма Секретариата ЦК КПГ, в которой повторялось, что правительство сделало решающий шаг к установлению фашистской диктатуры, и содержался призыв к широчайшей мобилизации масс под лозунгами «Долой фашистскую диктатуру!» и «Главный враг — это фашисты от Брюнинга и Гитлера до Зеверинга!»