дителя и за советом. Он признавал себя монархистом, а советскую власть считал испытанием веры народа. От обвинения в участии в контрреволюционной деятельности архимандрит Кронид отказался и не назвал своих единомышленников и почитателей, ссылаясь на плохую память. Кажется, что эти протоколы относительно адекватно отражают реальное поведение его на следствии.
Вместе с архимандритом были осуждены по 1-й категории еще 10 человек из среды духовенства — Д. Ф. Баянов, Н. И. Монин, К. А. Бондаренко, Г. Н. Потапов, Л. П. Насонов, А. Б. Павлов, Г. Н. Черкалов, С. А. Крестьянинов, Г. С. Смирнов, И. П. Марочкин. Их обвинили в том, что они во главе с Кронидом и протоиереем Баяновым нелегально продолжали традиции монастырского общежития, оказывали помощь монахам, вернувшимся из ссылки после первой волны арестов против представителей РПЦ в 1933-х гг. и, более того, вели контрреволюционную агитацию. 7 декабря 1937 года тройкой НКВД СССР по Московской области им был вынесен приговор по ст. 58–10—11 УК РСФСР «активное участие в контрреволюционной монархической группе под руководством бывшего наместника лавры архимандрита Кронида» к расстрелу. Расстрел произошел 10 декабря 1937 г на Бутовском полигоне, где они и были захоронены.
Анализ хода массовых репрессий в Московской области, проведенный выше, показывает, что все эти аресты были, в известном смысле, «ноябрьской импровизацией» чекистов. Еще летом 1937 года расстрел этой группы священников не планировался. В самом деле, согласно букве приказа N 00447, арест тех, кто будет осужден по 1 — й категории, должен был пройти на первом этапе операции (в августе 1937 года). Иными словами, либо арест этих людей вообще не планировался, либо планировалось осуждение по 2-й категории. Скорее, первое, потому что аресты во второй половине ноября уже не планировались: только следствие и «тройка». Однако осенью, как мы помним, нарком указал московским чекистам, что борьба с верующими идет плохо. Одновременно они получили новые «лимиты Ежова», которые не прошли через письменную санкцию Политбюро. Именно так и была арестована «монархическая контрреволюционная организация церковников».
После расстрела бывшего наместника монастыря архимандрита Кронида власти продолжили политику уничтожения бывших монахов лавры и духовенства Загорского и Константиновского районов. В январе количество арестов еще возросло, пострадало еще 16 человек. Их можно разделить на две группы. В начале января 1938 г. была арестована группа из 15 человек, близкая к архимандриту Крониду. По итогам следствия расстреляно было 10 человек. По окончании следствия, которое велось необычайно жестокими методами (что потом было подтверждено следствием 1939 г.) было составлено обвинительное заключение: «В процессе по делу контрреволюционной церковно-монархической группы активными участниками являлись бывшие монахи Троице-Сергиевой Лавры, которые организовали тайный монастырь и проводили нелегальные богослужения на дому», кроме того, проходивших по делу обвиняли в том, «что являясь активными участниками контрреволюционной группы монахов и бывших людей, систематически проводили среди окружающих контрреволюционную агитацию и распространяли клеветнические слухи о гонении на религию и духовенство, о войне и скорой гибели советской власти».
19 января — 27 января 1938 г. были арестованы Вишняков Александр Егорович (иеродиакон Афоний), Балашов Николай Иванович (иеромонах Нестор), Киселев Иван Васильевич (иеромонах Иероним) и Богуцкий Фома Яковлевич, Григорьев Семен Григорьевич (монах Савватий), Авдеев Захар Филиппович, Преображенский Михаил Алексеевич (иеромонах Митрофан), Мамаев Николай Алексеевич (иеромонах Нифонт), Иванова Лидия Михайловна и Тучкова Софья Сергеевна.
Затем, в январе 1938 г., было возбуждено в Загорском районе Московской области еще одно «Следственное дело об активной к/p подпольной деятельности церковников, руководимой бывшим настоятелем Троице-Сергиевой Лавры епископом Кронидом…». По этому делу проходило шесть человек: Богоявленский Иван Александрович, Смирнов Николай Иванович, Русинов Александр Владимирович, Умнов Василий Абрамович, Семенчинский Сергей Георгиевич (Егорович), Введенский Александр Васильевич. В феврале 1938 г. был арестован бывший монах Троице- Сергиевой Лавры и Зосимовской пустыни Демидов Евдоким Ильич.
Подводя итог, можно сказать, что в начале, летом 1937, аресты начались, как атака на наиболее активное духовенство, примером чего является история Семена Петровича Лилеева, который «организовал вокруг себя актив церковников, вел систематическую работу, организовывая массы на борьбу за открытие церкви путем созыва совещаний указанной группы, написания различных ходатайств перед вышестоящими инстанциями» и т. д. В ноябре 1937 г. характер арестов меняется. Под удар попадает архимандрит Кронид и монахи Троице-Сергиевой Лавры, которые не вели никакой активной деятельности против советской власти. Однако, их вина была в том, что они оставались духовной оппозицией по отношению к коммунистической идеологии. Ноябрьские аресты прошли на основании «лимитов Ежова». В этом месяце «церковники и сектанты» — почти четверть всех арестованных. Впечатление, что одной из главных задач этого «лимита Ежова» были аресты верующих.
В январе 1938 года аресты в Московской области идут очень интенсивно, в расчете на то, что руководство НКВД сможет убедить Сталина продолжить «кулацкую операцию». Сталин действительно идет на этот шаг, обозначая ту целевую группу, которая кажется ему наиболее важной: бывшие эсеры. Однако, среди арестованных в январе «церковников и сектантов» — 12 %. Аресты этой группы Сталина не интересовали, тогда зачем и в январе-феврале московские чекисты продолжают арестовывать и расстреливать священников. Если эта группа не интересует Сталина, то может она представляет интерес для кого-то другого?
В этом месте трудно пройти мимо фигуры майора Григория Матвеевича Якубовича. В 1937 году ему было 34 года, в ВЧК служил с 15 лет, сначала в центральном аппарате, а в 1935–1937 гг. начальник Секретно-политического отдела, затем 4-го отдела УГБ УНКВД по Московской области. В 1937–1938 гг. заместитель начальника УНКВД по Московской области. Знак «Почетный чекист» (XV) он получил на основании приказа по ОГПУ № 1179/с от 20.12.1932 г. Иными словами, он получил его вместе с первыми 518 награжденными. Его имя в одном приказе с Менжинским, Ягодой, Балицким, Дерибасом, Берманами, Л. Берия, Люшковым, Реденсом… Само по себе это уже свидетельство его места в чекистской элите. Особенно статус Якубовича вырос в 1937–1938 гг., когда он стал вместо А.П. Радзивиловского заместителем Реденса. УНКВД Московской области в 1937–1938 годах сменилось несколько руководителей: до 20 января 1938 г. это был Реденс, затем на три месяца пришел Заковский, затем его сменил Каруцкий (но в мае застрелился). Все это время Якубович оставался заместителем начальника, стал председателем «второй тройки» по Московской области. Дело в том, что по Московской области, в связи с огромным размахом репрессий, было принято решение создать 3 сентября 1937 г. еще одну «тройку» в составе Г.М. Якубовича, секретаря МГК С. Н.Тарасова и врид прокурора области В.Н. Кобленца. Именно через тройку Якубовича главным образом проходили дела репрессированных священников. Иными словами, Якубович оставался несменяемой фигурой в УНКВД, «был на хозяйстве». Чекисты хорошо знали, что «группировка Якубовича» (до 20 июля 1937 г. «Радзивиловского — Якубовича») играет решающую роль в управлении. Однако, в июле 1938 года судьба его резко изменилась, и он был направлен вместе с группой чекистов сопровождать заместителя наркома Фриновского в его командировке на Дальний Восток (см. ниже).
Восстановление Контроля
Лубянка и Кремль летом 1938 г.
Как уже говорилось, идеология «левого поворота», провозглашенная Сталиным осенью 1936 г. оказалась наиболее востребована той группой «Почетных чекистов», которые выдвинулись в период коллективизации. Репрессии привели к тому, что политический авторитет руководства НКВД заметно вырос, и они могли стать самой влиятельной группой в ЦК. Входе массовых операций реальный контроль за руководством НКВД был утерян. Особенно это заметно на примере хода репрессий против верующих. «Левый радикализм» Ежова сделал его имя символом для той группы Почетных чекистов, которые ставили задачу очищения советского общества и видели в этой борьбе путь к карьерному росту. Все это вместе ставит вопрос о мотивах самого наркома. Понимал ли он, что именно происходит, точнее, когда он стал понимать суть происходящего и как к этому относился.
В ноябре 1938 года Ежов, уже после отставки, писал вождю: «Решающим был момент бегства Люшкова (13 июня 1938 г., см. об этом подробнее ниже). Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал: «Ну, теперь нас крепко накажут…» Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время». Но когда на самом деле сложилось «настороженное отношение»? Внимательный анализ событий показывает, что это произошло не ПОСЛЕ, а ДО бегства Люшкова.
В ноябре 1938 г. начальник отдела охраны И. Дагин давал показания, что «последние шесть месяцев Ежов почему-то находился в мрачном настроении, метался по кабинету, нервничал. Я спрашивал у близких к Ежову людей, у Шапиро, Литвина и Цесарского — в чем дело, но не получал ответа. Сами они тоже ходили мрачными, пропала их былая кичливость, они что-то переживали».
Сам Дагин предполагал, что причиной изменения состояния Ежова в том, «что в ряде краев и областей вскрылись серьезные перегибы и извращения в работе органов НКВД». Дагин говорит об Лепелевском, Дмитриеве, Булахе, Радзивиловском. «Я понимал так, что Ежову тяжело идти в ЦК рассказывать о таких вещах, и не был уверен, рассказал ли он».
Павлюков в своем исследовании так и выстраивает концепцию, опираясь именно на факт «кадровых проблем» в контексте реализации «массовых операций». В принципе, он прав и я также считаю, что именно «массовые операции» — тот индикатор, который позволяет определить наличие/отсутствие контроля за НКВД.