«Правительство СССР и ЦК ВКП(б) считают, что дела в Армении как хозяйственные, так и партийные, и культурные идут из рук вон плохо. Сельское хозяйство развалено, строящиеся промышленные предприятия в застое. Деньги отпущены правительством согласно требованию ЦК КП(б) Армении, а куда идут деньги — трудно сказать. Культурное строительство хромает, а партийная работа вновь получила крен в сторону от партийной линии, троцкисты и прочие антипартийные элементы не встречают должного отпора со стороны партийного руководства Армении. Последние события, в связи с «самоубийством» Тер-Габриеляна, отражают как в фокусе весь тот максимум гнили и разложения, которые подводят итог состоянию партийных и советских организаций в Армении. Трудно представить, что Тер-Габриелян выбросился в окно, это совершенно не совместимо с его боязливой и расчетливой натурой. Скорее всего, его выбросили и заткнули ему глотку, чтобы он не мог разоблачить врагов Советской власти. Довольно странно, что руководство Армении не сочло нужным сообщить об этом СНК СССР или ЦК ВКП(б). Хотели, видимо, скрыть этот вопиющий факт и наивно предполагали, что удастся скрыть… В качестве первой меры ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановили арестовать Мугдуси и Гулояна, которые не могут не нести прямой ответственности за все вскрывшиеся безобразия.
Ответственность падает, само собой, и на первого секретаря ЦК КП(б) Армении, в связи с чем и командируется представитель ЦК ВКП(б) тов. Маленков для расследования на месте.
И.Сталин».
Вместе с Маленковым, Сталин направил в Ереван А.И. Микояна и М. Литвина. «В Ереване все шло по сценарию Сталина, — пишет Микоян. — Со мной был направлен Маленков, тогда заворг ЦК, занимавшийся кадрами, и всем известный, как доверенное лицо Сталина. Ему первому показали список на аресты. Неожиданностью для меня стало появление в зале Берия. Он вошел, когда я выступал с трибуны. Не исключаю, что я мог измениться в лице, я решил, что Сталин поручил ему приехать, чтобы арестовать меня прямо на Пленуме. Однако надеюсь, я сумел скрыть свое волнение, и его не заметили. Позже я понял, что это тоже входило в сценарий: опасаясь моей непредсказуемости, загнать меня в угол, показать, что у меня нет выбора, кроме полного подчинения. И я был вынужден подписать список на 300 человек».
На самом деле, Микояну нечего было бояться — он выполнял поручение Сталина. Это Берия должен был опасаться Микояна: ведь и Аматуни, и Мугдуси — ставленники Берия. Именно поэтому, вспоминая причину своих конфликтов с Берия, Ежов и Фриновский единодушны: «Не простит разгрома Армении поскольку это не по его инициативе». Тем более, что новый нарком Армении майор В.В. Хворостян, сменивший «бериевца» Мугдуси, принадлежал к группе «северокавказцев». Более того, спустя несколько месяцев, в январе 1938 года Ежов и Фриновский сменили наркома и в Баку. Ставленника Берия Сумбатова и здесь сменил «северокавказец», старший майор М.Г. Раев (Каминский). Что должен был думать Лаврентий Павлович? Ожидать смены Гоглидзе, а затем своего ареста? Иными словами, успех Ежова не сулил ему ничего хорошего. Кажется понятным, почему он хотел в январе 1938 года «открыть глаза» Сталину на «предательство Люшкова» и таким образом скомпрометировать Ежова.
Лубянка осенью 1938 года
Перейдем к событиям осени 1938 года и попробуем сначала рассмотреть события в общем контексте репрессивной политики. Как известно Берия в 1939–1940 г. направил Сталину на утверждение 4 списка, в которых 2394 человека (в том числе, по 1-й категории не менее 1429 человек). Среди них те, кого арестовали «при Берия», с сентября 1938 по май 1939 арестовано 343 человека, больше всего в ноябре 1938 — 89 человек. Среди арестованных снова много номенклатурных работников (сентябрь 1938 г. — 71 %, октябрь — 77 %, ноябрь — 83 %, декабрь — 96 %, в январе и марте 1939 сокращение до 60 и 55, и, наконец, еще один всплеск арестов номенклатурных работников приходится на апрель 1939 г.). Важно обратить внимание на динамику национальности арестованных — рост числа евреев: октябрь — ноябрь 29 %, декабрь — 38 %, май — 30 %, июнь — 37 %. Наконец, еще одна важная особенность списков Берия — «ядро» арестованных снова чекисты (как и в апреле 1937).
Все это вместе дает представление о том, что именно происходило осенью 1938 года: новый всплеск «большой чистки», который вроде бы уже прекратился летом 1938 года. При этом, ядро репрессированных — «чистильщики» в чекистском и партийном аппарате.
Иными словами, Берия решал задачу ликвидации группы Ежова и Евдокимова, которые представляли реальную угрозу для Хозяина. Следует учитывать при этом, что положение нового заместителя наркома было не простым. С ним из Грузии приехали сначала всего несколько человек: даже начальником его секретариата первый месяц оставался бывший пограничник, доверенное лицо Фриновского, комбриг В.А. Ульмер, и доверять ему Берия не мог. Заместителем Берия стал Меркулов, и им надо было срочно укреплять свои позиции.
Здесь следует отметить ряд обстоятельств. Это сейчас мы знаем, что Берия возглавил органы на долгие годы, стал одним из символов НКВД. Но современники событий не знали будущего, и понятно, почему Берия не очень хотел ехать в Москву. Остались воспоминания об этом и Хрущева, и в его семье. Опасения его понятны — перевод в столицу на такую должность мог закончиться по-разному. Осенью 1937 г. Эйхе перевели с должности 1-го секретаря Западно-Сибирского краевого комитета ВКП(б) на должность народный комиссар земледелия СССР, и в апреле 1938 года арестовали. Весной в Москву с должности 1 секретаря Ростовского обкома перевели Евдокимова. Он стал заместителем наркома водного транспорта — все понимали, что это кризис в карьере (для Евдокимова просто не первый кризис — «он хромая лиса, и зубы съел на чекистской работе»). Первым заместителем народного комиссара внутренних дел был одно время Заковский. И чем это для него закончилось? Вообще никто не мог знать, на ком конкретно остановится ротация, кто мог заранее сказать, что выживут Берия, Хрущев и Жданов? Сталин понимал опасения Берия и демонстративно оказывал ему покровительство: навестил в новой квартире (в Доме Правительства), предлагал поселиться в Кремле и т. п. Но насколько Берия мог верить Сталину?
Конечно, Берия нуждался в информации о расстановке сил в наркомате, о слабых и сильных сторонах окружавших его людей. Такой человек у него был — начальником АХУ НКВД уже полгода был Сумбатов, который мог информировать его о «неофициальной стороне жизни» в Москве. С другой стороны, оказавшись во враждебном окружении в наркомате, логичнее всего для Берия было бы сыграть на расколе между Ежовым и Фриновским. Пока еще недостаточно он силен, демонстративно опереться на одних против других: либо на «ежовцев», либо на «северокавказцев». А на кого? Логичнее было бы сначала усыпить доверие наркома, избавиться от людей Фриновского в аппарате, а потом взяться за людей Ежова. Но Берия почему-то сначала основной удар наносит сразу и по окружению наркома, и по «северокавказцам»: в середине сентября арестовали капитана Алехина, Цесарского отправили руководить Ухто-Ижемским ИТЛ, затем Жуковский получил назначение стать начальником Риддерского полиметаллического комбината. Сточки зрения борьбы Берия за контроль важно, что было ликвидировать управление особых отделов». Начальник управления Н.Н. Федоров стал просто начальником отдела, а начальники отделов — начальниками отделений. Кроме того, Меркулов стал официально заместителем начальника ГУГБ вместо Николаева-Журид. Тактически это кажется ошибкой, ведь должно только привести к объединению усилий «ежовцев» и «северокавказцев», к усилению сопротивления. Объяснение этому может быть в том, что Берия реально считал, что все они одинаково противники и представляют близкую угрозу, иными словами — «медлить нельзя». Одновременно с Алехиным был арестован начальник 3 отдела 3 управления А.П. Радзивиловский. 24 сентября Борис Берман арестован (снят со своей должности еще 4 сентября).
Арест Бермана и Алехина, конечно, следует понимать, как стремление обезопасить Сталина (под контролем Алехина «спецлаборатория») и взять под контроль средства связи. Управление занималось чекистским наблюдением за транспортом и связью. За кем конкретно? Нарком связи — старший брат Бориса Дмитриевича — Матвей Дмитриевич Берман. Заместитель наркома транспорта — другой «туркестанец» — Лев Александрович Бельский. Фактически, занимая свою должность, Борис Берман выводил ОТиЗ под контроля Сталина (и Берия) связь и транспорт.
Сталин подозревал (знал?) об этом, и в ноябре 1938 года говорил Хрущеву, обсуждая обстоятельства бегства наркома внутренних дел УССР, «ежовца» А.И. Успенского: «Я с вами говорил по телефону, а он подслушал. Хотя, мы говорили по ВЧ и нам даже объясняют, что подслушать ВЧ нельзя, видимо, чекисты все же могут подслушивать»…Конечно, ВЧ и связь страны — не одно и то же. Вместе с тем, контроль за всей связью страны в условиях политического конфликта может оказаться ключевым фактором. Вспомним ленинский завет — «захватить почту и телеграфы». А дальше «вокзалы»…
Одновременно, 15 сентября 1938 года принимается решение ПБ об окончании национальных операций. Прекращалась практика посылки «альбомов» в Центр. На местах создавались т. н. «особые тройки» — первый секретарь, начальник УНКВД и прокурор. «Особые тройки» должны рассмотреть дела в двухмесячный срок. Тройки рассматривают дела арестованных до 1 августа. Все дела арестованных после 1 августа 1938 года направляются в суд.
О некотором смягчении политики говорит следующая фраза: «выносить решения об освобождении обвиняемых из-под стражи, если в делах нет достаточных материалов для осуждения обвиняемых». Правда, этим же постановлением определяется, что «решения особых троек по первой категории приводить в исполнение НЕМЕДЛЕННО». По сути, это приводит к вакханалии расстрелов в регионах, но с центрального аппарата «головная боль» снята, и есть возможность сосредоточиться на главном — «кто в доме хозяин».