Дорогой Иосиф Виссарионович, я был бы удручен, если б Вы на секунду подумали, что мое письмо диктуется хоть тенью «личного» интереса. У меня нет тут ничего личного. Это, если хотите, у поэта чисто профессиональная потребность, чуя приток вдохновения, поэт — по Пушкину —
Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы…
Надо ли законность этого доказывать? Сердечный привет!
ДЕМЬЯН БЕДНЫЙ
P. S. Прилагаю полученный мною пробный экземпляр моих басен в кукрыниксовском оформлении. Не делаю на нем надписи, так как готовится особо переплетенный экземпляр, который будет подписан автором и художниками.
Для благодарного поклона
Нужна не только голова.
Чтоб избежать в письме шаблона,
Нужны особые слова.
Я в первый раз пред поворотом —
Еще одним — моей судьбы,
Отерши лоб, покрытый потом,
Себя почувствовал банкротом
В искусстве письменной резьбы.
Есть утомляемость у стали,
И устает крепчайший мозг,
Смеется день, сверкают дали,
Но — после ласки — нервы сдали:
Я превратился в мягкий воск.
Чтоб укрепить себя заметней
Покоем, нужным для души,
Я до конца погоды летней
Дни проведу свои в тиши.
Чтоб, дав потом «Пегасу» шпоры,
Творить в сознаньи, что творю
В тепле уюта, за который
Я нежно Вас благодарю.
Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
Вы сами, прочтя это письмо, решите, имел ли я право и необходимость беспокоить Вас. Речь идет о писательском оружии — слове.
Слово писателя должно быть доходчиво. Доходчивое слово становится действенным. Два примера доходчивости и действенности я приведу из своей практики.
Первый пример. В 1914 году на петербургских заводах прокатилась волна рабочих возмущений в связи с массовыми отравлениями. Возмущения эти в некоторых случаях подавлялись оружием. Откликом на это были в «ПРАВДЕ» мои четыре строчки:
На фабрике — отрава.
На улице — расправа.
И тут свинец, и там свинец.
Один конец!
Вся динамика в последней строчке: один конец! Вали, ребята! — И ребята валили трамваи, превращая их в баррикады, чем был изрядно испорчен аромат встречи Николая II с Пуанкаре.
Второй пример — через 30 лет, т. е. пример нынешнего года. Помимо работы в газетах я веду в порядке боевой самонагрузки художественно-агитационную (плакатную) работу на заводе «Серп и молот», всячески подбодряя сталеваров. Неприметная работа, но важная. Весной нынешнего года завод очутился в тяжелом положении: угрожала нехватка сырья, а уральские заводы-поставщики туго откликались не только на письма «Серпа и молота», но и на наркоматские понукания. Затревожился и я и обратился лично к заводам-поставщикам с «дружеским письмом», как я озаглавил посланный туда мой пространный плакат-беседу. Эффект был поразительный. На мое имя последовали немедленно два ответа, в копиях при сем прилагаемые. Директор Новотагильского завода заверил меня, что в последующие месяцы выполнение заказов для завода «Серп и молот» нашим заводом будет своевременно, а другой завод трогательно молнировал, что вместо 200 тонн чугуна, которые были отгружены «до получения дружеского письма поэта Демьяна Бедного», отгружено 1015 тонн. Я имел таким образом возможность проверить свое агитационное мастерство: я его не растерял и слово мое доходчиво.
Мастерству этому я учился — и учусь! — у классиков. Первоучителем моим — еще на школьной скамейке — был народнейший из народных писателей, гениальный баснописец И. А. Крылов. Неспроста я обратил на себя внимание и выдвинулся как баснописец. Все знали, что басня как словесное оружие, как одна из труднейших литературных форм, выпав из рук умершего Крылова, никем уж не была поднята, а в учебниках теории поэзии так и отмечалось: «басня — вымершая литературная форма».
Оброненное Крыловым оружие я бесстрашно поднял и воскресил «вымершую форму», взяв ее, как сказали бы теперь, на вооружение рабочего класса. В радикальной «большой прессе» появился ряд статей обо мне, одна из которых даже была озаглавлена: «Внук дедушки Крылова».
И вот приключился такой казус: в минувшее воскресенье был опубликован во всех газетах обширный список лиц, коим поручено организовать столетние поминки дедушки Крылова. Но внука-то на эти поминки и не пригласили.
Я было решил претерпеть и это. Но, к сожалению, сие не прошло незамеченным: в писательской — и не только в писательской — среде пошли кривотолки: с Демьяном все-таки дело обстоит неладно, подальше от него.
В редакциях газет потянуло холодком с примесью самого неприкрытого хамежа, так — в частности — в «Правде» помощник т. Поспелова вернул мне именно басню, лежавшую в запасе и ранее одобренную, а после того, как вчера эта басня появилась в «Труде», вышеозначенный молодой и осторожный человек изрек мне язвительно: — басню-то свою вы все-таки пропихнули! — Оказывается, я уже должен басню «пропихивать». И какой «уважительный» стиль! Это мне-то, у кого за спиной тридцать пять лет литературно-революционной работы и чье словесное мастерство не кто иной, как Горький, неоднократно — до своих последних дней — ставил в образец молодым писателям, надо пропихивать!
Я жду дальнейших осложнений. Мне будет все трудней и трудней «пропихивать» свой материал и вообще — работать.
Как мне можно помочь? В поминальную комиссию назначать меня уже неудобно, да и надобности в этом нет. По своему безножию (после «ударчика» еле ползаю) я бы в комиссию и не пошел, а по косноязычию (та же причина) мне в комиссии делать нечего. Но пойдут предъюбилейные статьи. Не только Крылов, но и «басня, как таковая», как особый жанр, должна быть освещена: у басни интересная история, Эзоп был рабом. Достаточно упомянуть, что мы басенную форму неплохо использовали, и что в этом основная заслуга — моя, и кривотолки исчезнут, а в редакциях несколько опамятуются и перестанут хамить.
Всего бы этого, конечно, не было, если бы я не обретался в том положении, в каком обретаюсь с 1938 г.
Для выхода из партии есть много дверей, и одними из них я удостоился проследовать. Но обратно в партию есть дорога одна: работа, подвиг. Так я смотрю на свою работу. И когда неожиданно возникла ситуация, при которой я могу лишиться работы, это значит, что я лишусь возможности вернуться в партию. В этом главное!
Кончаю письмо приветствием и поздравлением с успехами, равных которым история не знает. Это что-то сказочное.
Желаю Вам доброго, крепкого-крепкого здоровья и долгих, долгих, долгих лет жизни на счастье нашей родины!
Демьян БЕДНЫЙ
5/VIII.44
Сюжет первый«БУДЕМ НА ТИПЛИС ГУЛЯЛСЯ…»
11 марта 1923 года в «Правде» появилось стихотворение Демьяна Бедного, многих тогда удивившее.
Начать с того, что было оно вроде как на религиозную тему. Называлось — «Моисей». И эпиграф ему был предпослан из «Второзакония»:
И рече Господь к Моисею: сия земля ею же кляхся Аврааму и Исааку и Иакову, глаголя: семени вашему ю. И показах ю очесам твоим и тамо не внидеши.
Вообще-то на религиозные темы Демьяну случалось высказываться и раньше. И довольно часто. Точнее — на антирелигиозные. А в этом стихотворении ничего антирелигиозного не было. И Библия, против ожидания, цитировалась Демьяном не глумливо, как это обычно у него бывало, а всерьез и вроде как бы даже почтительно.
Да и само стихотворение, следующее за этим эпиграфом, рядовым читателям «Правды» не могло не показаться загадочным:
Долгий, долгий, тернистый, мучительный путь
И предел роковой пред Страною Обета.
Как ужасна — ужасна! — символика эта…
В скорбных думах, с душою тревожно-недужной
Суеверно молю я судьбу: «Пощади!»
Требуй жертвы любой — много жертв впереди! —
Вырви сердце мое, только нас огради,
Нас, идущих когортой стальною и дружной,
От библейской символики — злой и ненужной.
Если символика эта «злая и ненужная», зачем же вдруг она ему понадобилась?
И с чего это вдруг самый ярый из воинствующих безбожников вдруг ударился в библейскую тематику?
Поди пойми!
Но те, кому это стихотворение было адресовано, поняли:
…поняли, особенно у нас в Институте Красной Профессуры. В стихотворении была… неумолимая жестокая правда, от которой некуда было деться.
Такое стихотворение, да еще напечатанное в «Правде», предупреждало: болезнь Ильича необратима…
Поэт, живший в Кремле и хорошо осведомленный о болезни Ленина, не мог прямо написать о близкой гибели вождя. Он воспользовался библейской метафорой о человеке, который довел всех до земли обетованной, но сам туда не войдет.
Стихотворение Демьяна, как уже было сказано, появилось на страницах «Правды» 11 марта 1923 года. А на следующий день, 12 марта, в той же «Правде» был напечатан первый правительственный бюллетень о состоянии здоровья больного Ленина. И с этого дня такие бюллетени печатались ежедневно. Сопровождались они обычно такими обнадеживающими комментариями: