7. Захват и эксплуатация в своих интересах источников сырья и продовольствия, главных промышленных центров СССР в его европейской части{180},[23] превращение населения оккупированных территорий в дармовую рабочую силу для экономики Третьего рейха, проще говоря, полное его порабощение.
8. Привлечение Финляндии к участию в нападении на СССР в порядке войны «мщения»{181}.
В заключение следует сказать, что высшему советскому руководству, прежде всего Сталину все это было понятно задолго до поступления конкретной разведывательной информации. Он давно и прекрасно знал, что Гитлер — это не просто война, а война на уничтожение. Знал еще до привода Западом этого шакала к кормилу власти в Веймарской Германии. Потому-то и требовал еще в 1931 году ускоренных темпов индустриализации, дабы СССР не оказался беззащитным перед лицом грядущей агрессии.
Глава 5.РАЗВЕДКА СВОЕВРЕМЕННО И ТОЧНО ВСКРЫЛА СУТЬ СТРАТЕГИЧЕСКОГО ЗАМЫСЛА ПЛАНА «ВАРИАНТ БАРБАРОССА»
В 2001 году сотрудник пресс-бюро Службы внешней разведки РФ В.Н. Карпов на «круглом столе» в газете «Красная звезда» заявил:
«Остались неизвестными… характер предстоящей войны, направление главных ударов… ТОЧНАЯ ДАТА — фальшивка, появившаяся в хрущевские времена. Разведка не назвала точной даты, не сказали однозначно, что война начнется 22 июня». Увы, но это откровенная ложь.
Разведка не только своевременно и точно вскрыла суть стратегического замысла плана «Вариант Барбаросса», но и смогла добыть также ряд документальных данных об оперативных планах противника, в том числе и сведения о генезисе плана агрессии. Должен сразу указать, что добывание разведывательной информации о генезисе плана агрессии в мировом разведывательном сообществе испокон веку вообще считается особым проявлением высшего уровня профессионализма. И это несмотря на то, что самой советской разведке не удалось тогда добыть хотя бы фотокопию плана «Вариант Барбаросса» — по крайней мере на сегодня ничего на этот счет не известно.
§ 1. Вскрытие сути стратегического замысла плана «Вариант Барбаросса»
Откровенно говоря, еще на рубеже 20–30-х гг. и позже окончательно выяснилось, «…что в связи с бурным развитием авиации и танковых войск война скорее всего начнется с внезапного нападения агрессора, т.е. без официального ее объявления, а ее начальный период, в отличие от первой мировой войны, будет характеризоваться ожесточенной борьбой на земле, в воздухе и на море за захват и удержание стратегической инициативы…
Причем еще в мирное время агрессор будет стремиться скрытно и в короткие сроки провести частичную мобилизацию, попытается сосредоточить в приграничных районах значительное количество войск (армии вторжения), ядром которых явятся танковые и моторизованные соединения. При поддержке авиации они до общей мобилизации приступят к проведению приграничных наступательных операций с целью разгромить приграничные войска, сорвать мобилизацию главных сил, их сосредоточение и стратегическое развертывание»{182}.
Практически безальтернативно и очень быстро советской разведкой было установлено, что нападение произойдет на принципах стратегии молниеносной войны — блицкрига. В частности, было установлено, что будет нанесен внезапный (неожиданный) и молниеносный удар всеми заранее отмобилизованными, сосредоточенными и развернутыми для нападения силами. Подобная информация поступала практически на протяжении всего периода, начиная от момента установления факта принятия Гитлером конкретного плана агрессии против СССР вплоть до начала войны. И последние сводки советской военной разведки, прежде всего разведки штабов приграничных военных округов, четко подтвердили, в частности, то, что нападение произойдет уже отмобилизованными, сосредоточенными и развернутыми для нападения силами. Например, разведотдел штаба ПрибОВО направил в ГРУ и ГШ разведывательные сводки с очень красноречивыми названиями: 18 июня 1941 г. — «Донесение о завершении сосредоточения и развертывания войск группы армий “Север”. Вскрыто до 90% 2 штабов армий, 6 корпусов, все дивизии и почти 90% авиации. Всего 210 военных объектов»{183},21 июня 1941 г. — «Разведданные Штаба ПрибОВО о готовности войск группы армий “Север” к нападению на Советский Союз»{184}.
Однако в данном случае важно сделать следующую оговорку. Тот факт, что верховное командование Третьего рейха планирует нападение на основе стратегии блицкрига — молниеносной войны, — откровенно говоря, также не требовал каких-то особых подтверждения со стороны разведки, хотя они и были получены в достаточном для однозначного уяснения количестве и качестве. О том, что стратегия молниеносной войны всецело овладела умами Гитлера и его генералов, было известно давно. Дело в том, что ГРУ и аналитические подразделения Генштаба, что называется, испокон веку обязаны тщательно следить за полетом «творческой мысли» генералитета государств, относимых к категории «наиболее вероятный противник». Анализируются публикуемые статьи, книги, практические действия, когда есть возможность наблюдать — маневры и боевые операции, их стиль руководства боевыми или учебными операциями и т.д.
Среди ныне опубликованных материалов, в частности, военной разведки, есть немало документов такого рода. Изучение «творчества» германских генералов облегчалось тем, что германская концепция молниеносной войны (блицкрига) наиболее полно была изложена в трудах: Ludendorf E. Kriegfuhrung und Politik. Berlin, 1922; Ludendorf E. Der total Krieg. München, 1935; Bernhardt F. Von Kriege derZukunft. Berlin, 1920; Ritter H. Der Krieg der Zukunft. Leipzig, 1931; Soldan G. Der Mensch und die Schlacht der Zukunft. Oldenburg, 1925; Buchfinck E. Der Krieg von Gestern und Morgen. Langensalza, 1930; Mentzsch H. Krieg als Saat. Breslau, 1934; WetrellG. Der Bündnis-Krieg. Berlin, 1937; Cochenhausen F. Die Truppenftihrung. 9. Aufl. Berlin, 1934; Eimansberger L. Der Kampfwagenkrien. München, 1934; Guderian H. Achtung — Panzer. Stuttgart, 1937; Ergurth W. Die Uberraschung im Kriege. Berlin, 1938; Der Vernichtugssieg. Berlin, 1939 и др.
Да и в целом к концу 1930-х гг. как идея, так и концепция молниеносной войны были настолько распространены в военных кругах многих стран мира, что уже применялись на практике (Японией в Китае, Италией в Абиссинии, то есть в Эфиопии). Так что нет ни малейших оснований для того, чтобы согласиться с постоянно навязываемым тезисом о том, что наше высшее военное командование не знало о стратегии молниеносной войны, которую с осени 1939 г. западные журналисты обозвали блицкригом. Обычно этот тезис вдалбливается в сознание читателей и слушателей утверждением, что-де высшее военное командование СССР якобы недооценивало существо начального периода современной на тот момент войны, условия ее развязывания и ведения в первые часы и дни. Несколько реже, но тем не менее вполне заметно и активное использование коварной сказки о том, что-де перед войной наше военное командование исходило из идеи «затяжной войны», в то время как Германия откровенно сделала ставку на стратегию блицкрига. Но это по меньшей мере не украшающее использующих эту подлую сказку более чем коварное лукавство.
Распространенность как идеи, так и концепции молниеносной войны, ставка на них наиболее агрессивных сил на мировой арене того времени были настолько очевидны, что это не осталось без внимания даже со стороны высшего политического руководства СССР. Взгляните на приводимый ниже документ. Из его содержания видно, что даже глава советского правительства В.М. Молотов еще в 1938 г. уверенно оперировал понятиями, охватывающими суть стратегии блицкрига, хотя сам этот термин появится только осенью 1939 г.
Начиная с 1 сентября 1939 года советское военное командование воочию наблюдало реализацию стратегии блицкрига командованием вермахта как во время германо-польской войны, так и во время западного его похода и в иных операциях вермахта. И не только наблюдало, но и достаточно скрупулезно проанализировало и знало, если и не во всех деталях, все основное, что касалось стратегии блицкрига.
Еще более глубоким понимание существа начального периода и особенностей современной на то время войны, проще говоря, стратегии блицкрига, стало уже на рубеже 1940–1941 гг. Из опубликованной в № 3 за 1941 г. (с. 27–35) журнала «Военная мысль» статьи полковника А.И. Старунина «Оперативная внезапность»: «После первой мировой империалистической войны военные специалисты всех стран выдвинули теорию “армии вторжения”. По их мнению, “армия вторжения” и должна в начальный период захватить важные объекты и рубежи, разгромить части прикрытия и тем самым усилить действия ВВС. Состав “армии вторжения”, по их мнению, должен зависеть от стоящих перед ней задач. “Армия вторжения” должна, опираясь на линию пограничных укреплений, внезапно нанести глубокий удар и создать благоприятные условия для действий главных сил.
Опыт последних войн в Польше и Западной Европе опрокидывает эту теорию. При наступлении на Польшу германское командование не выбрасывает “армию вторжения”, а наносит удар всеми силами. Сосредоточив скрытно в течение длительного времени свои армии к польским границам, германское командование внезапно обрушивается с воздуха и на земле всеми армиями одновременно на неотмобилизованную и неподготовленную польскую армию. Таким образом, в данном случае не “армия вторжения”, а вся масса вооруженных сил обрушивается на территорию противника.
Авиация подавляет ВВС Польши на ее аэродромах, нарушает деятельность железных дорог, срывает мобилизацию и сосредоточение польских армий.
После того как первое сопротивление польских войск было сломлено, германское командование выбрасывает вперед сильные группы мотомеханизированных войск, которые окончательно парализуют всю польскую армию, разбивают ее на отдельные группы и этим создают для главных сил благоприятную обстановку.
Вторжение германских войск в Голландию, Бельгию и Люксембург было проведено также крупными массами войск. В первом эшелоне было сосредоточено не менее 50–60 дивизий. Основной удар наносился южнее Льежа. В ударную группу входило большинство танковых и моторизованных дивизий, которые, сломив сопротивление бельгийской армии, быстро продвигались в направлении Седан, Гиз, а затем последовательно заняли Лаон, Сан-Кантен, Камбре, Аррас. Скрытность сосредоточения и быстрота действий, два основных элемента внезапности, в обоих случаях сыграли решающую роль и обеспечили успех германским армиям.
Как долго можно сохранять в тайне от противника подготовку внезапного удара в начальный период войны? Рассматривая опыт прошлых войн, мы можем найти целый ряд примеров, показывающих, что время и пространство рано или поздно демаскируют все оперативные передвижения. Чтобы внезапность действий в оперативном масштабе дала положительные результаты, необходимо еще иметь и превосходство в силах и средствах на направлении главного удара.
Шлиффен, разрабатывая свой план наступления на Западе, предвидел, что внезапность наступления через Бельгию будет продолжаться только до определенного момента. Шлиффен учитывал, что для того, чтобы преодолеть территорию Северной Бельгии, овладеть ее крепостями и совершить охват левого фланга французов, потребуется несколько недель. Естественно, что при таких условиях не могло быть и речи о внезапности в полном смысле этого слова. Поэтому Шлиффен стремится к тому, чтобы в оперативном плане было обеспечено превосходство сил и средств на правом фланге и после того, как внезапность будет обнаружена; превосходство сил должно быть решительным. Сосредоточение германских сил на Западе против союзников в 1940 г. не было неожиданностью; внезапным оказалось решение в связи с создавшейся обстановкой нанести удар по Голландии и Бельгии.
Наличие громадного превосходства сил и особенно технических средств в сочетании с внезапностью позволило германскому командованию быстро занять территорию Голландии и Бельгии и выйти на их западные границы в тот момент, когда войска союзников не были готовы к отражению, а план, намеченный Вейганом, не мог быть выполнен по времени. Таким образом, внезапность в стратегической подготовке, особенно в начальный период войны, должна достигаться не только скрытностью сосредоточения, но и первоначальным распределением войск, чтобы противник до последнего момента не знал нашего намерения.
Для достижения решающего успеха в начальный период войны необходимо четкое распределение сил при сосредоточении, так как ошибка, допущенная в первоначальном развертывании, едва ли может быть исправлена в течение всей кампании. [3. Примеч. ред. журнала “Военная мысль”: При существующем развитии путей сообщения и транспорта возможны любые перегруппировки в ходе кампании, лишь бы эти перегруппировки надежно были прикрыты авиацией. Союзники в 1940 г. не могли собрать достаточных сил не потому, что им помешали — этих сил просто не было, так как Германия имела подавляющее общее превосходство в силах и средствах.]»
“Внезапность, — пишет Клаузевиц, — проявляется в том, что в одном из пунктов противопоставляют неприятелю значительно больше сил, нежели он ожидает”. [4. Прим. ред. журнала “Военная мысль”: Клаузевиц. О войне. Т. 2. Воениздат, 1937 г. С. 10.] То есть “внезапность” не в факте нападении как таковом, ибо скрыть подготовку нападения в таких масштабах в принципе невозможно. А в том, что противник введен в заблуждение о силе и направлениях ударов.
В способы использования танковых войск внесено немцами много нового: массовость, значительный отрыв (150–200 км) от остальных сил наступающих армий, действия по глубоким тылам, совместные действия танков и авиации как на фронте, так и в тылу противника, особенно с пикирующими бомбардировщиками, против артиллерии и танков. Пикирующие бомбардировщики в войне на Западе проявили себя как новый вид авиации, способный действовать более точно не только по неподвижным целям малых размеров, но и против танков противника. В использовании танков, особенно при массировании их, внезапность является основным фактором успеха действий» (конец цитаты из статьи Старунина).
Столь же глубокое понимание особенностей современной на тот период времени войны демонстрировали не только полковники. Так, во время выступления на известном историкам декабрьском 1940 г. совещании высшего командного состава РККА, говоря о наступательных операциях вермахта в процессе разворачивавшейся Второй мировой войны, Г.К. Жуков подчеркнул на примере польской кампании вермахта, что «главную роль… играет авиация и мотобронетанковые соединения, которые своими глубокими и стремительными ударами терроризовали, по существу, всю… армию, управление и всю страну»{185}. А далее он сделал такие выводы: «Что особо поучительного из действий на Западе?
1. Это смелое и решительное применение танковых дивизий и мехкорпусов в тесном взаимодействии с военно-воздушными силами на всю глубину оперативной обороны противника.
2. Решительные удары механизированных корпусов во встречном сражении и стремление их смело и самостоятельно прорываться в тыл оперативной группировки противника.
3. Массовое применение парашютных десантных частей и воздушных дивизий для захвата важнейших объектов в ближайшем и глубоком тылу противника, при этом часто применение этих войск в форме противника.
4. При прорыве УР немцы особое внимание уделяли тесному взаимодействию пехоты, артиллерии, танков, саперов и авиации. Прежде чем атаковать тот или иной УР, в тылу немцев шла усиленная подготовка к атаке на учебных полях и макетах. В общем, немцы в этом отношении целиком использовали опыт Суворова по подготовке штурма Измаила.
5. Высокие темпы проведения наступательных операций. Польша разгромлена в 18 дней (среднесуточное продвижение немцев равно 30 км), Голландия, Бельгия и Северная Франция, за 20 дней, что равно [темпу наступления] 20 км в сутки. Разгром Франции. Разгром Франции — в 18 дней, что составляет [по темпу наступления] 16 км в сутки, при этом действие ММС доходило до 100–120 км.
6. Наступательной операции, как правило, предшествовала заблаговременная заброска мощной сети шпионской агентуры и диверсионных групп. Эта агентура, как правило, подсаживалась ближе к аэродромам, УРам, важнейшим складам, железнодорожным мостам и другим важнейшим объектам. Пользуясь данными этой агентуры, немцы действовали очень часто наверняка. Диверсионные группы в тылу терроризировали население, уничтожали связь, убивали важных лиц командного состава и захватывали важнейшие документы.
7. Это — умение немцев организовать непрерывность операций. Непрерывность операций во всех случаях обеспечивалась: предварительной тщательной подготовкой операции и наличием плана последующей операции, мощным автомобильным транспортом и широко развитой сетью железных дорог, обеспечивавших широкие перегруппировки войск и устройства тыла, наличием эшелонированных резервов.
Как вывод можно сказать, что современные условия характеризуются наличием мощных технических средств борьбы, позволяющих наступающему:
1. В тесном взаимодействии авиации, танковых частей, артиллерии и стрелковых войск уничтожить не только полевую оборону, но и, как это показано на деле, прорвать современную укрепленную полосу.
2. Прорвав тактическую оборону, введя мощную подвижную группу, нанести решительное поражение оперативным резервам и развить успех оперативный в стратегический.
3. Мощным и внезапным ударом разгромить авиацию противника на всю глубину оперативно-стратегического удара и завоевать господство в воздухе»{186}.[24]
А вслед за ним и нарком обороны Тимошенко 31 декабря 1940 г. четко показал, что все они знают и понимают. Взгляните на то, что он тогда сказал: «Прежде всего, важно отметить, что массированное применение таких средств, как танки и пикирующие бомбардировщики, в сочетании с моторизованными и мотоциклетными войсками, во взаимодействии с парашютными и посадочными десантами и массовой авиацией — обеспечило, помимо прочих причин, высокий темп и силу современного оперативного наступления.
Наступательные операции во время войны 1914–1918 гг. захлебывались только потому, что темпы наступления и темпы подхода оперативных резервов обороны были одинаковы. Обороняющийся при прорыве всегда успевал организовать новое сопротивление в глубине. Немецкие танковые дивизии в 1939–1940 гг. упредили подтягивание этих резервов. И в том, что они первыми бросались вперед, сами создавали проходы в оборонительных полосах противника и сами развивали прорыв, есть свой определенный смысл. Не случайно немцы применили новое построение для прорыва с танковыми дивизиями впереди. Их к этому принудила безнадежность попыток прорыва в войну 1914–1918 гг. Они правильно учли, что сила и успех современного наступления — в высоком темпе и непрерывности наступления.
Как показывает опыт современных операций, база пехотной массы осталась такой же широкой и мощной, но роль пехоты при атаке изменилась. Из ударного средства она превратилась в основание бронированного ударного клина, который острием танковых дивизий врезывался в глубину территории противника. Самостоятельность действий скоростных подвижных групп, состоявших из различного типа соединений (танковых, механизированных, моторизованных, мотоциклетных), обуславливалась их организационной структурой.
Операции на Западе выявили, что глубокий удар, основанный на системе взаимодействия авиации, скоростных мотомеханизированных соединений и главной пехотной массы армии, имеет одно опасное звено, заключающееся в возможности разрыва между действиями авиации и скоростных соединений. Вопрос нашел свое эффективное разрешение в применении воздушных десантов, которые заполняют разрыв, образуемый между атакой авиации и подходом скоростных соединений.
Важно также отметить, что если раньше военные действия начинались обычно встречным наступлением, то теперь это не всегда возможно. В настоящее время границы крупных государств, особенно на важнейших направлениях, уже опоясаны железобетонными полосами укреплений. Так, например: германская армия не отважилась атаковать и прорвать линию Мажино. Не надеясь на успешный прорыв, она предпочла обойти французскую линию Мажино, не считаясь с нейтралитетом Голландии и Бельгии. Однако могут быть случаи, когда обход долговременных железобетонных укрепленных полос будет невозможен, и войну придется начинать с прорыва долговременно укрепленной полосы.
…Огромное значение в успехах германской армии в войне 1939–1940 гг. имела тщательная подготовка театров предстоящих военных действий и операций: развитие автомобильных и рельсовых путей; создание аэродромной сети как на своей территории, так и агентурное ее обеспечение на территории противника; массовое насаждение агентуры в полосе предстоящих операций (создание паники среди населения, быстрая информация о группировках войск или важных передвижениях); подготовка передовых баз материально-технического обеспечения; накопление восстановительных средств путей сообщения.
…Таковы вкратце первые извлечения из опыта последних войн. Главный вывод из них:
а) Высокий темп операции является решающим условием успеха операции.
б) Высокий темп операции обеспечивается массированным применением мотомеханизированных и авиационных соединений, используемых для нанесения первого удара и для непрерывного развития удара в глубину.
в) Решающий эффект авиации достигается не в рейдах в далеком тылу, а в соединенных действиях с войсками на поле боя, в районе дивизии, армии»{187}.
Высшее военное командование СССР располагало также и достаточной для выработки адекватных мер отпора полнотой как аналитических сведений, так и разведывательных данных о состоянии и перспективах развития вермахта, о его стратегии и тактике, в том числе и отдельных родов германских войск. Так, уже в самом конце 1940 г., на прошедшем в период с 23 по 31 декабря совещании высшего руководящего состава РККА начальник ГРУ генерал-лейтенант Ф.И. Голиков выступил с обстоятельным докладом о качественном развитии вермахта и его стратегии и тактике, особенно танковых войск, артиллерии, в том числе и на механической тяге, противотанковой и зенитной артиллерии, ВВС. В этом же докладе Голиков показал и чрезвычайно важную тактическую особенность таранно-штурмового пролома любой обороны войсками вермахта — способность и готовность командования сухопутных сил вермахта без оглядки идти на резкое сужение фронта прорыва пехотных дивизий до 2,5 км вопреки даже существовавшим в вермахте уставным правилам{188}.
Кроме того, за период с 1 января по 15 июня 1941 г. ГРУ представило высшему военному командованию РККА, а также руководству СССР пять обобщенных разведывательных сводок, в которых были приведены обстоятельные сведения о новых мобилизационных мероприятиях Германии. Сводки так и назывались «Мобилизационные записки по Германии».
Кроме того, высшее военное командование СССР уже в 1940 г. располагало:
— прекрасным, скрупулезно осуществленным анализом стратегии и тактики современных на тот момент войн. Он был издан в виде книги «Новые формы борьбы (опыт исследования современных войн)». Автором был один из наиболее талантливых советских военных теоретиков (и практиков, к слову сказать, тоже), боевой комдив Георгий Самойлович Иссерсон — профессор кафедры оперативного искусства Академии Генерального штаба[25];
— обстоятельным, детально анализирующим причины и обстоятельства молниеносного разгрома англо-французских войск в ходе западной кампании вермахта докладом ГРУ, который был составлен на основе «Официального отчета французского Генерального штаба о франко-немецкой войне 1939–1940 гг.», переданного советскому военному командованию через военного атташе СССР во Франции[26];
— полным текстом глубокого, прекрасно аргументированного анализа стратегии и тактики вермахта под названием «Театр войны и условия ее проведения». Автором был ставший легендой в мировой истории разведывательных служб и Второй мировой войны Рудольф Рёсслер, он же Люци — главный источник ценнейшей разведывательной информации нелегальной резидентуры ГРУ Дора — Шандора Радо. Именно этот труд, который Р. Рёсслер в начале 1941 г. готовил к изданию, и явился основным поводом для знакомства с нелегальным резидентом советской военной разведки в Швейцарии. Рёсслеру необходимо было дополнить свой труд соответствующими картами, а Шандор Радо по прикрытию являлся владельцем картографической фирмы «Геопресс». Вот так этот труд попал в руки советской военной разведки и оказался в Москве{189}.[27]
Положа руку на сердце, ответьте хотя бы самим себе честно: могла ли разведка чем-нибудь еще, к тому же очень уж удивить или открыть что-то сверхновое таким знатокам стратегии блицкрига, которые столь детально ее знали, прекрасно понимали, да к тому же еще и обладали прекрасными аналитическими разработками?! Ведь столько знали и понимали прежде всего на основе именно аналитических данных, в том числе и разведки! И те данные разведки, которые получало высшее военное руководство СССР, всего лишь подтверждали это их знание и понимание. Увы, но в понимании Тимошенко и Жукова оказалось, что ЗНАНИЕ — ЭТО НЕ СИЛА…
Впрочем, по одному, касающемуся стратегии блицкрига вопросу разведка могла и на самом деле удивила высшее военное командование, которое полностью проигнорировало разведывательные данные по этому вопросу. Речь идет о разведывательных данных, подтверждавших реальность высочайшей эффективности именно молниеносного удара вермахта. В конце мая 1941 г. берлинская резидентура НКГБ СССР от своего агента, входившего в состав ставшей впоследствии знаменитой «Красной капеллы» — крупного железнодорожного чиновника Третьего рейха — получила документальные данные о том, что гитлеровское командование запланировало на пятые сутки с начала военных действий против СССР захватить Минск! Агент передал своему куратору из резидентуры адресованное лично агенту письменное предписание военного командования вермахта на пятый день с момента начала военных действий против СССР возглавить Минский железнодорожный узел!{190}
Справка. Несмотря на то, что этот агент анонимно, то есть без раскрытия имени, уже фигурировал в опубликованных мемуарах выдающейся советской разведчицы Зои Ивановны Воскресенской-Рыбкиной, и даже несмотря на то, что формально его имя как участника «Красной капеллы» давно известно, никто так и не идентифицировал этого агента с его же именем и должностью в Третьем рейхе. Поэтому имя этого человека как агента советской внешней разведки называется впервые — ЙОН ЗИГ, руководитель службы движения берлинского железнодорожного узла.
Родившийся в 1903 г. Йон Зиг был сыном эмигрировавшего в США немца-механика. С 1910 г. жил в Германии, учился в народной школе и в учительской семинарии. В конце 1923 г. вновь переселился в США, но Америка отнюдь не оказалась для него «страной неограниченных возможностей». Для систематической, нормальной учебы, к которой он стремился, не хватало средств. Работал на заводах автомобильных королей Форда и Паккарда, а после тяжелого трудового дня у конвейера изучал в вечерних университетах философию, филологию и педагогику. Однако о завершении образования нечего было и думать. Будучи членом американских профсоюзов, Йон Зиг боролся за социальные права рабочих, за что неоднократно подвергался репрессиям. В 1928 г. Йон Зиг вернулся в Германию и в 1929 г. стал в Берлине членом КПГ. Сначала он занимался журналистикой и под псевдонимом Зигфрид Небель публиковал в газетах «Берлинер тагеблатт» и «Фоссише цайтунг», а также в редактировавшемся д-ром Адамом Кукхофом журнале «Ди тат» репортажи о своей жизни в Америке. Скопца 1929 г. одаренный журналист стал сотрудником центрального органа КПГ газеты «Роте фане». После установления фашистской диктатуры Йон Зиг был арестован и с марта по июль 1933 г. находился в заключении, а затем включился в антифашистскую борьбу КПГ. Первоначально руководил в южной части Берлина обучением коммунистов и беспартийных антифашистов марксистско-ленинской теории, проявляя большую инициативу в развертывании антифашистской работы. Курьеры партийного руководства КПГ доставляли ему директивы по ведению подпольной борьбы и различные материалы. В процессе своей девятилетней нелегальной деятельности Йон Зиг вырос в руководящего партийного работника. В 1933 г. друзья помогли Иону Зигу устроиться на государственные железные дороги. Сначала он был рабочим: в пакгаузе на Штеттинском вокзале в Берлине, а позднее — начальником службы движения. Здесь Йон Зиг получил возможность вести важную политическую работу. Он использовал свои служебные поездки и право бесплатного проезда для установления связи с коммунистическими партийными организациями Франкфурта-на-Майне и Гамбурга. Принимал участие в развертывании Сопротивления на берлинских предприятиях и помог коммунисту Герберту Грассе и его кружку восстановить связи с группами антифашистски настроенных рабочих на берлинских военных заводах. Во время Второй мировой войны Йон Зиг вел систематическую антифашистскую борьбу на государственных железных дорогах, благодаря чему эшелоны с боеприпасами и войсками направлялись не по назначению или же простаивали на загруженных линиях. Бывший журналист Йон Зиг не порывал связей и с передовой интеллигенцией. Еще в 1936 г. писатель Адам Кукхоф ввел его в круг антифашистов, группировавшихся вокруг д-ра АрвидаХарнака. После начала Второй мировой войны руководство нелегальной берлинской организации КПГ поручило Иону Зигу наряду с Вильгельмом Гуддорфом тесно сотрудничать с обер-лейтенантом Харро Шульце-Бойзеном и д-ром Арвидом Харнаком, чтобы объединить всех противников Гитлера независимо от их мировоззрения в Народный фронт с целью свержения нацистской диктатуры, прекращения войны и создания миролюбивой, демократической Германии. Йон Зиг был одним из инициаторов издания нелегальной газеты организации «Внутренний фронт», для которой написал ряд статей. 11 октября 1942 г. Йон Зиг был арестован. После жестоких пыток в здании гестапо на Принц-Альбрехтштрассе в Берлине он покончил жизнь самоубийством.
Полученные от Йона Зига документальные данные своевременно были переданы в ГРУ и ГШ вместе с другими сведениями, также подтверждавшими, что супостаты давно, еще в 1936 г., четко запланировали взятие Минска на пятые сутки с начала военных действий против СССР. К слову сказать, ГРУ и ГШ и сами располагали такой информацией, добытой еще в конце 1936 — начале 1937 г., причем как по собственным каналам, так и от внешней разведки НКВД СССР.
Никакой реакции, кроме скептического хмыканья, Зоя Ивановна тогда не услышала и не увидела со стороны начальника ГРУ и заместителя начальника ГШ генерала Голикова. Более того. Судя по всему, эта информация и не докладывалась Сталину. А уж о том, что никакой реакции она не вызвала в самом Генеральном штабе, и говорить-то не приходится. Потому что никаких принципиальных изменений в характере развертывания советских войск у границ не последовало — Жуков и Тимошенко по-прежнему развертывали их по схеме, прямиком ведущей к катастрофе (об этом будет сказано отдельно).
А ведь эти данные Иона Зига не первые — еще 8 апреля 1941 года НКГБ СССР, основываясь на сообщении НКВД СССР и информации от закордонных источников погранвойск НКВД Белоруссии информировало ГРУ и ГШ о том, что «некоторым железнодорожным служащим-немцам на территории генерал-губернаторства (то есть на оккупированной немцами части Польши. — A.M.) выданы предписания о назначении их на работу на железной дороге в г. Белосток»{191}. В сочетании же со сведениями о том же самом, но от 1936–1937 гг. означали не только то обстоятельство, что супостаты четко и однозначно запланировали именно молниеносный удар по СССР и ни на йоту не сомневаются в своем грядущем успехе, но и то — тут мы слегка забегаем вперед, — что сей молниеносный удар запланирован именно на направлении главного удара вермахта — на восточном направлении, для СССР западном или белорусском направлении!!! И никакой реакции со стороны ГРУ и ГШ, кроме скептического хмыканья генерала Голикова, который был одновременно и заместителем начальника Генерального штаба!
§ 2. Своевременное добывание ряда документальных данных о плане агрессии, в том числе и о его генезисе
Означенный успех был достигнут в результате титанических усилий многих советских разведчиков и их верных помощников в лице агентуры, а также благодаря передаче некоторыми руководителями европейских государств в эмиграции, а также правительством США ценной разведывательной информации Москве.
2.1. В исторических исследованиях, а также в мемуарах военачальников о войне, особенно Г.К. Жукова, широчайшее распространение получила более чем коварно лукавая (если не сказать покрепче) точка зрения, что-де Москва не располагала хотя бы изложением основных положений директивы № 21 «Вариант Барбаросса», не говоря уже о его тексте. Причем с особым нажимом, в частности, на то обстоятельство, что им, мол, располагала американская разведка, но не поделилась с Москвой{192}.
Американская разведка (хотя ни ЦРУ, ни даже предшественника — Управления стратегических служб — тогда еще не было) действительно располагала и устной, и документальной информацией, в том числе и копией одного из вариантов директивы № 21 «Вариант Барбаросса». Добывший эту информацию через свои связи в правительственных и военных кругах Германии коммерческий атташе посольства США в Берлине Сэм Эдисон Вудс первые данные на этот счет получил еще в августе 1940 г. Затем уточненную информацию в ноябре 1940 г. и в конце декабря 1940 г. точные данные. В январе 1941 г. С. Вудс направил ее в Вашингтон президенту Рузвельту. Согласно утверждению энциклопедически информированного о многих тайнах международной и советской политики, деятельности советских разведывательных служб, в прошлом видного советского партийного и государственного деятеля, Чрезвычайного и Полномочного посла СССР в ФРГ, очень авторитетного историка, доктора исторических наук Валентина Михайловича Фалина, американцы располагали полной версией плана «Вариант Барбаросса» с 10 января 1941 г.[28] Ввиду особой важности этой информации Рузвельт потребовал особо тщательной проверки. В течение января — февраля 1941 г. американская разведка была занята именно этим. К этому времени Сэм Вуд через своего информатора получил и копию документа, и детали плана наступления вермахта по трем главным направлениям ударов вермахта, а также сообщил, что все приготовления должны быть осуществлены весной 1941 г.
Историческая справка. В англоязычной литературе называется имя информатора С. Вудса — Эрвина Респондека, псевдоним Ральф, доверенного финансового советника высшего руководстба германского концерна «ИГ Фарбениндустри», бывшего депутата рейхстага от партии «Центр». Утверждается, что Эрвин Респондек был связан с представителями антигитлеровски настроенной части германского генералитета, от которых и узнал о принятом Гитлером плане нападения на СССР, а затем передал эту информацию С. Вудсу. Особых оснований сомневаться в том, что он передал С. Вудсу какую-то секретную информацию, нет. Он действительно был осведомлен о многом и прежде всего потому, что был именно доверенным финансовым советником высшего руководства «ИГ Фарбенидустри», которая более чем тесно сотрудничала с нацистским режимом и его главарями. Но здесь надо иметь в виду, что «ИГ Фарбенидустри» теснейшим образом сотрудничала с компанией Рокфеллеров «Стандарт ойл», которая в свою очередь плотно контролировала и корпорацию Дюпон, также теснейше сотрудничавшую с «ИГ Фарбенидустри». Еще с конца 1930-х годов между корпорацией Дюпон и концерном «ИГ Фарбенидустри» был налажен канал регулярного обмена секретной информацией по всем интересовавшим обе компании вопросам.
Как объяснил после войны Э..Респондек, «“И.Г. Фарбен “… снабжала “Дюпон “ информацией, до мельчайших деталей, до и во время американо-германского конфликта вплоть до января — февраля 1945 года из секретных источников в Базеле». Судя по всему, именно Э. Респондек осуществлял этот обмен секретными сведениями или, по меньшей мере, был причастен к этому. Так что знать-то он знал многое.
ОДНАКО НЕТ ОСНОВАНИЙ СОМНЕВАТЬСЯ И В ТОМ, ЧТО ОН ПЕРЕДАЛ ЭТУ ИНФОРМАЦИЮ УСТНО И ОСОБЫХ ПОДРОБНОСТЕЙ ЗНАТЬ НЕ МОГ! Даже по тем куцым и фрагментарным сведениям, которыми располагают историки об этой истории, очевидно, что передача сведений происходила именно устно. Примерно так же как агент советской военной разведки Альта получала сведения от находившегося у нее на связи агента Арийца, а затем, получив соответствующие указания из Москвы, через него же собирала дополнительные данные и проверяла их.
НЕТ оснований сомневаться в том, что Э. Респондек передал эту информацию в устном изложении и особых подробностей знать не мог, тем более документальных, еще и потому, что в реальности информатор С. Вудса имел возможность получать сверхсекретные сведения на закрытых военных конференциях и совещаниях, где обсуждался план агрессии. А.Э. Респондек не имел доступа на такие конференции и совещания. Значит, у С. Вудса был еще и другой информатор.
В связи с этим куда больше оснований для повышенного доверия имеет версия о том, что информатором Сэма Вудса был также и оберштурмбаннфюрер СС Рейнхард Шпитци. По происхождению австриец, выходец из семьи профессора — наставника последнего австрийского императора Карла. С 1931 г. член НСДАП. Участвовал в попытке нацистского переворота в Австрии в 1934 г., причастен к убийству ее канцлера Дольфуса. После провала переворота бежал в Германию, где вступил в СС и стал сотрудником Бюро Риббентропа — одного из ведущих подразделений центрального аппарата НСДАП, занимавшегося вопросами внешней политики. Когда Й. Риббентропа назначили послом Германии в Англии, Р. Шпитци стал его личным секретарем. В этом качестве Р. Шпитци являлся участником ряда крупнейших дипломатических акций Третьего рейха, в том числе и Мюнхенского сговора Запада с Гитлером. Из-за неприязненного отношения к нему жены Риббентропа Шпитци вынужден был в 1938 г. покинуть своего патрона (во всяком случае он всегда объяснял это именно так). С того же времени являлся сотрудником военной разведки Третьего рейха и выполнял личные конфиденциальные поручения шефа абвера адмирала Канариса, оставаясь при этом сотрудником разведки С.С. После ухода от Риббентропа по протекции бригадефюрера СС Веезенмайера Шпитци был устроен на работу в Бюро личного друга Риббентропа — Генри Манна. Г. Манн являлся представителем одного из крупнейших концернов США «Интернэшнл Телеграф энд Телефон» (ИТТ) в Берлине (одновременно Г. Манн представлял в Германии интересы ряда других крупных американских фирм). Р. Шпитци свободно владел английским, французским и итальянским языками. Учитывая весьма специфическую служебную биографию в Третьем рейхе и принимая во внимание патронаж высокопоставленных членов СС, Шпитци, несомненно, представлял серьезный интерес для разведки любого крупного государства, США в том числе. И едва ли действовавшие в те времена в основном под коммерческими прикрытиями американцы не обратили внимания на такой внезапно свалившийся им на голову ценный «подарок».
Почти категорическая уверенность в этом предстает еще более обоснованной, если учесть то обстоятельство, что концерн ИТТ отродясь отличался (и отличается!) ярко выраженной склонностью к разведывательной деятельности и всегда был связан с американскими спецслужбами. Прежде всего это было обусловлено реальной возможностью ИТТ контролировать телеграфную переписку и телефонные разговоры, в том числе международного характера. Да и основа для вербовки и даже «флаг» вербовки в этом случае были, что называется, едва ли не идеальными: американцы более всего склонны использовать материальную, особенно же финансовую, заинтересованность при вербовках агентуры, а в качестве «флага» вербовки — информационные потребности какой-либо крупной фирмы или банка. Все это, подчеркиваю, чуть ли не идеально вырисовывалось в случае с Р. Шпитци, когда по протекции бригадефюрера СС Веезенмайера он поступил на работу в Бюро Г. Манна. К тому же следует иметь в виду, что Р. Шпитци был австрийцем, а следовательно, не должен был испытывать каких-либо способных мучить совесть «истинного арийца» терзаний насчет предательства интересов Германии, тем более что и по характеру-то он был весьма ушлый малый. Так что работать с ним Сэму Вудсу было весьма с руки, ибо сам он являлся коммерческим атташе. Однако, судя по всему, вербовку Р. Шпитци осушествлял явно не он — дело в том, что С. Вудс не знал своего информатора в лицо, что для вербовщика исключается по определению (не исключено, что к его вербовке приложила руку британская разведка, пока Шпитци находился в Англии, но это всего лишь авторская гипотеза).
Информатор С. Вудса никогда не вступал с ним в беседы, их встречи всегда носили заранее оговоренный по графику характер, являлись моментальными, то есть происходил мгновенный обмен свернутыми в мини-трубочку сообщениями. К тому же такие встречи происходили в темных помещениях (как правило, в кинозалах во время сеансов), что по совокупности признаков с головой выдает то обстоятельство, что информатор сам был весьма опытным разведчиком, особо заботившимся о своей личной безопасности. То есть все складывается именно к тому, чтобы идентифицировать информатора С. Вудса в первую очередь именно с Р. Шпитци. При его-то связях в верхнем эшелоне власти нацистской Германии, особенно в руководстве СС, и обусловленной этим личной информированности о делах в рейхе и политике его высшего руководств добыть ту информцию, которая оказалась в руках С. Вудса, не представляло особого труда. К тому же Р. Шпитци хорошо знал и ценил рейхсфюрер СС Г. Гиммлер.
Для сравнения: занимавшие куда более низкое положение в иерархии Третьего рейха агенты советской военной разведки Альта, Ариец, разведки НКГБ — Корсиканец, Старшина и другие практически одновременно добыли аналогичную информацию.
В пользу вывода о Шпитци как об информаторе Вудса говорит, хотя и косвенно, также следующий факт. Последняя информация Вудса о плане «Барбаросса» поступила в Вашингтон накануне 20 марта 1941 г., ибо 20-го она уже была передана советскому послу К. Уманскому Далее идет обрыв связи, затем, в конце 1941 г., и США вступили в войну, что окончательно развело Вудса с его информатором. Дело в том, что весной 1941 г. Шпитци сломал ногу и весьма долго, полгода, лечился. Чем не причина для внезапного прерывания связи?! Особенно если учесть, что связь-то у них была по большей части односторонней. Информатор сам вызывал С. Вудса на срочные встречи, а их срочность, судя по опубликованным, хотя и очень скудным данным, была обусловлена жесткой ориентацией информатора на особо важную, глобального характера информацию. А статус Р. Шпитци и его возможности оправдывали такую ориентацию{193}.
Убедившись в достоверности добытой информации, Рузвельт распорядился ознакомить с материалами С. Вудса советского полпреда в Вашингтоне К. Уманского. Это было осуществлено 1 марта 1941 г. По указанию госсекретаря Корделла Хэлла его заместитель — Сэмнер Уэллес — передал эти материалы полпреду СССР в США К. Уманскому Причем, и это очень важно отметить, с указанием источника{194}. Одновременно и в тот же день 1 марта эта же информация была направлена американскому послу в Москве Лоуренсу Стейнхарду (иногда пишут Штейнгарт) для передачи тогдашнему главе советского правительства В.М. Молотову.
Естественно, что советский полпред, который одновременно являлся в тот период еще и главным резидентом советской внешней разведки в США, немедленно передал эту информацию в Москву, одновременно инициировав проверку этих сведений по разведывательным каналам советской внешней разведки в Америке.
Историческая справка. К глубокому сожалению, доступным оказался не весь текст телеграммы Уманского, а всего лишь некоторая, увы, не самая важная ее часть. Правда, из приводимого ниже текста видно, что Уманский получил информацию от американского правительства, но каково ее содержание в изложение самого Уманского, пока остается неизвестным. Тем не менее, в целях хотя бы минимального подтверждения самого упомянутого факта передачи информации, полагал бы целесообразным привести то, что удалось найти.
ИЗ ТЕЛЕГРАММЫ ПОЛПРЕДА СССР В США К.А. УМАНСКОГО НАРКОМУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В.М. МОЛОТОВУ. «1 марта 1941 г.: […] Уэллес сделал мне следующее заявление, предупредив, что Штейнгардту поручено заявить то же Вам: по конфиденциальным сведениям, имеющимся в распоряжении Американского правительства и в аутентичности которых у Американского правительства нет ни малейшего сомнения, германские военные планы заключаются в том, чтобы после достижения победы над Англией, несмотря на поддержку последней Соединенными Штатами, напасть на СССР, причем планы этого нападения разработаны германским командованием во всех деталях. Американское правительство учитывает, что Советское правительство, возможно, отнесется к этой информации с недоверием и будет рассматривать ее как пропаганду, интригу или неправду. Однако Американское правительство подчеркивает, что располагает не подлежащими сомнению доказательствами правдивости этой информации, которую оно передает Советскому правительству лишь потому, что считает, что те страны, которые отстаивают свою целостность и независимость перед лицом германских планов неограниченной агрессии, имеют моральное право на получение подобной информации и дружественное предупреждение. Для того, чтобы уменьшить возможные сомнения Советского правительства, он, Уэллес, добавляет, что информация не исходит из английских источников. Ответил Уэллесу, что сообщу Молотову о факте передачи мне этой информации, которая действительно, насколько я лично могу судить, не укладывается в общеизвестную картину международного положения. Независимо от нынешнего характера советско-германских отношений и даже если теоретически допустить, что кто-либо в Германии лелеет подобные планы, мне лично кажется, что Германское правительство не может не понимать обреченности таких планов, ввиду высокой оборонной мощи СССР, стратегические позиции и экономическая сила которого так значительно укрепились за последние годы, а в частности со времени начала нынешней войны. Я не имею права подвергать эту информацию той суровой оценке, которую он, Уэллес, оправдывал, но, естественно, приходят на память аналогичные утверждения и информации, циркулировавшие с тенденциозными целями до и после Мюнхена, что лишь привело к просчетам ряда правительств, внушавших себе мысль, что СССР может стать объектом безнаказанной агрессии. Но, конечно, я могу лишь поблагодарить за сообщение конфиденциальной информации Американского] правительства) и передам Молотову о мотивах, побудивших Американское правительство поделиться с нами этой информацией. Уэллес стал снова подчеркивать, что информация авторитетная и такого характера, что в ней невозможно сомневаться[…]»{195}.
В связи с тем, что по указанию Москвы Уманский запросил новые данные по этому вопросу, 20 марта 1941 г. С. Уэллес не только еще раз подтвердил ранее переданную информацию, но и значительно расширил ее, так как к тому времени Сэм Вудс прислал в Вашингтон дополнительные сведения.
К слову сказать, аналогичную информацию американцы направили 29 марта 1941 г. и премьер-министру Великобритании У. Черчиллю. А днем ранее, 28 марта 1941 г., криптографы Правительственной школы кодов и шифров в Блетчли (иногда ее называют просто служба радиоперехвата и дешифрования в Блетчли) наконец-то смогли получить первые надежные данные о подготовке нападения Германии, расколов военные и дипломатические шифры Третьего рейха. 29 марта глава МИ-6 Стюарт Мензис передал эти первые данные У. Черчиллю. То есть для Черчилля получилось хотя и случайное, но действительно знаменательное совпадение информации собственных спецслужб и данных американцев.
Особую пикантность этому факту придает то обстоятельство, что свидетелями этого совпадения стали не только премьер-министр Великобритании, но и Сталин, а вместе с ним также и Молотов, Берия, Меркулов, Тимошенко и Жуков. Но только Сталин, Берия и нарком госбезопасности Меркулов знали всю подоплеку этого совпадения. Дело в том, что с января 1941 г. наконец был восстановлен контакт с Джоном Кернкроссом (оперативный псевдоним Мольер) — одним из членов великолепной «кембриджской пятерки» блестящих агентов советской внешней разведки. Дж. Кернкросс с июня 1940 г. работал личным секретарем лорда Хэнки, который в кабинете У. Черчилля «вел работу по линии секретных служб и был председателем десятка комиссий, которые занимались вопросами обороны, безопасности, научных исследований и др… К Хэнки поступали материалы из кабинета министров, спецслужб, научно-исследовательских организаций и других важных учреждений. Все они аккумулировались у Кернкросса. От Кернкросса были получены переписка МИД с посольствами, еженедельные доклады английской разведки кабинету, протоколы заседаний военного кабинета, доклады начальника генштаба, материалы по экономической разведке и другие важные секретные документы. С января по май 1941 года от источника было получено большое количество материалов, которое свидетельствовало о подготовке фашистской Германии к нападению на Советский Союз»{196}.
Как первые надежные данные о подготовке нападения Германии на Советский Союз, так и последующие сведения аналогичного характера в обязательном порядке направлялись лорду Хэнки и аккумулировались у Кернкросса. Ну а далее они передавались агентом своему куратору из лондонской резидентуры НКГБ СССР. Объемы передаваемых Дж. Кернкроссом документов были исключительны — в среднем до 60 фотопленок направлялось в Центр каждой почтой. Не отставали и другие члены прославленной пятерки — легендарные Ким Филби, Энтони Блант, Гай Бёрджесс, Дональд Маклин. Их информация также имела колоссальное значение, хотя и не всегда в то время и не во всем сразу же встречала благожелательные отклик и оценки.
Так что едва ли у двух основных разведывательных служб СССР и тем более у Сталина могли остаться какие-либо сомнения в достоверности и объективности информации заокеанских буржуинов. Хотя на первых порах они возникли вполне естественным образом. Дело в том, что для Москвы не было секретом, что правящие круги США в целом позитивно настроены к идее нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, и соответственно при такой-то позиции чего ради буржуины так забеспокоились о Стране Советов. Но поскольку информация американцев и англичан совпадала и с информацией советских разведывательных служб, которой к тому моменту накопилось немало, то, естественно, она была взята в расчет и учтена должным образом.
Кроме того, достоверные данные о плане Гитлера по нападению на СССР, о главных направлениях наступления вермахта (на Ленинград, Москву и Киев), которое будет осуществлено силами примерно 155 дивизий, во второй половине апреля месяца 1941 г. передал в Москву и чехословацкий президент Э. Бенеш. Эта информация была получена в конце марта — начале апреля 1941 г. от ценнейшего агента чехословацкой военной разведки А-54 — Пауля Тюммеля{197}. Передача добытых им сведений в Москву была осуществлена в рамках секретного соглашения о сотрудничестве между разведками двух стран от 16 мая 1935 г.
Штрих-комментарий. Информация чехословацкой военной разведки всегда докладывалась и наркому обороны СССР С.К. Тимошенко, который по этому поводу вспоминал: «Донесения нашего военного атташе в Лондоне я получал всегда сразу же, как только они поступали. Были там и данные, которые передавала нам чехословацкая разведывательная служба. Без всякого преувеличения должен сказать, что некоторые из них казались невероятными и даже провокационными. Однако наша проверка этих сообщений и время показали, что в большинстве случаев речь шла о правдивой и удивительно точной информации»{198}.
Проще говоря, едва только материалы из лондонской резидентуры ГРУ поступали в Москву, то информация чехословацкой военной разведки наряду с другими данными сразу же направлялась Тимошенко и Жукову.
Учитывая, что одновременно эту же информацию П. Тюммеля Э. Бенеш и глава чехословацкой военной разведки генерал Ф. Моравец передали У. Черчиллю и в МИ-6 и продублировали ее еще раз 19 апреля 1941 г., то окружным путем, через упоминавшегося Дж. Кернкросса, у которого, ввиду его специфических служебных обязанностей, оседала вся подобная информация, она в порядке дублирования попала также и в Москву.
Так что Москва была в курсе сути директивы № 21 «Вариант Барбаросса» и явно других сопровождавших ее документов Третьего рейха, причем эта информация не залеживалась у Сталина или на Лубянке, а передавалась в ГРУ и ГШ.
Но это одна сторона истории об осведомленности Москвы о содержании директивы № 21 «Вариант Барбаросса». Есть и другая, менее известная, если вообще известная. Ведь не менее бесценная информация о планах немецкого командования поступала и от другого агента из числа великолепной «кембриджской пятерки» — Дональда Маклина. «В первой половине 1941 года Маклин информировал Москву о подготовке Гитлера к нападению на СССР. Среди документов этого периода необходимо отметить полученную от источника сводку министерства экономической войны Англии, подготовленную для доклада военному кабинету, о неминуемом нападении немцев на СССР. В сводке приводились данные о военных приготовлениях Германии на востоке и ее оперативных планах по разгрому Красной Армии»{199}.
Более того. 24 марта 1941 г. британская разведка получила из Швеции сообщение о том, что немцы отложили вторжение на Британские острова и решили «молниеносно атаковать Россию и оккупировать ее вплоть до Урала». В сообщении детально излагался план операции против СССР на трех главных направлениях, назывались три конкретные ударные группировки германских войск под командованием фельдмаршалов фон Бока, фон Рундштедта и фон Листа. Эту информацию Лондон не передал Москве{200}. Однако эта информация прошла через руки Кернкросса и Маклина и потому попала в Москву. И то обстоятельство, что Лондон ни в каком виде не передал эту информацию Москве, и даже не пытался сделать этого, сыграло положительную роль.
Специальная справка. 1. Здесь следует иметь в виду, что советская разведка располагала уникальной возможностью для контроля и проверки этой информации — у нее был агент по фамилии Нюблад в шведской службе радиоразведки. В 1994 г. шведы сами предали гласности эту историю. Все, что шведы тогда читали в немецких радиограммах, а затем передавали в Лондон, читали также и в Москве, нередко даже раньше, чем руководство Швеции или Англии, и уж, как правило, одновременно с ними. Не говоря уже о том, что эти данные позволяли советской радиоразведке самостоятельно раскалывать немецкие коды и знать как о планах немцев, так и об их уровне осведомленности о советских войсках{201}.
2. На протяжении 30-х гг., а затем еще и в 1940 г. советской разведке удалось неоднократно добывать английские дипломатические шифры, благодаря чему, особенно шифру, добытому в 1940 г., представилось возможным наладить чтение секретной переписки МИД Англии и британской разведки{202}, что, естественно, серьезно обогащало добываемую советскими разведывательными службами информацию.
То же самое произошло и с подлинной частью информации, сильно препарированная верхушка айсберга которой впоследствии стала известна как пресловутое предупреждение У. Черчилля. Дело в следующем. В начале апреля 1941 г. британское правительство получило донесения из Белграда, Вашингтона и Афин, что Гитлер сказал югославскому принцу-регенту о намерении начать нападение Германии на СССР до 30 июня этого же года. Премьер-министр Великобритании У. Черчилль 3 апреля 1941 г. поручил британскому послу в Москве Р.С. Криппсу лично передать И.В. Сталину свое послание. В специальной памятке к беседе при передаче этого послания Форин Офис предложил Криппсу разъяснить Сталину, что Гитлера ничто не остановит, если только он не попадет в сложное положение на Балканах. 5 апреля Криппс ответил телеграфно, что для него личная передача письма Черчилля Сталину «немыслима». В ходе завязавшейся телеграфной переписки с Лондоном посол высказал сомнение в такой необходимости, поскольку 6 апреля был заключен советско-югославский пакт, а югославский посланник в Москве по предложению Криппса уже сообщил Сталину и Молотову о заявлении Гитлера принцу-регенту о предстоящем нападении на СССР (на что Сталин ответил: «Пусть попробует»). В итоге британский посол направил послание Черчилля в НКИД СССР при своем письме от 19 апреля, адресованном А.Я. Вышинскому, и тот уведомил его 23 апреля, что оно вручено Сталину{203}. В указанном послании Черчилля говорилось: «Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы после того, как они решили, что Югославия находится в их сетях, то есть после 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех из находящихся в Румынии пяти бронетанковых дивизий. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов»{204}.
Но и это еще не все, что касается успехов советской разведки. В сентябре 1939 г., когда советские войска были введены в Западную Украину, во львовской тюрьме был обнаружен крупный двойной агент германской военной разведки (абвера) и британской МИ-6, бывший офицер царской и белой армий, граф Александр Сергеевич Нелидов. Накануне нападения Германии на Польшу руководство абвера направило Нелидова с разведывательным заданием в Варшаву, где он и был арестован польской контрразведкой. А за три года до этого Нелидов по заданию главы абвера адмирала В. Канариса принимал участие в упоминавшихся выше стратегических командно-штабных играх на картах 1936 г. и потому обладал ценной разведывательной информацией. С Нелидовым стали плотно работать, причем в оборот его взяли выдающиеся асы советской разведки — Василий Михайлович Зарубин, Зоя Ивановна Воскресенская и Павел Матвеевич Журавлев, но основную работу вела именно З.И. Воскресенская. Плотная работа с графом началась с середины 1940 г., а к концу весны 1941 г. обнаруживший «глубокое знание искусства управления войсками, отменную память на давние и недавние события, размещение армейских группировок, номера разного рода дивизий, калибры и число орудий граф А.С. Нелидов нанес все известные ему сведения на карты-схемы»{205}.
В итоге получился картографический сценарий прототипа плана «Вариант Барбаросса»! Одновременно А.С. Нелидов поведал, что еще в 1936 г. верховное командование Германии запланировало взятие Минска на 5 сутки с начала военных действий против СССР и апробировало этот темп наступления во время тех стратегических командно-штабных игр, на которых он тогда присутствовал.
В первых числах июня 1941 г. 3. Воскресенская передала начерченные Нелидовым карты-схемы заместителю начальника Генерального штаба, начальнику ГРУ генералу Ф.И. Голикову, а также информацию о запланированном еще в 1936 г. взятии Минска на 5 сутки с начала военных действий против СССР.
В то же время есть резон отметить, что, судя по всему, передача в ГРУ и Оперативное управление Генштаба полученной в результате допросов Нелидова информации началась значительно раньше, тем более что она точно «садилась» на информацию 1937 г., а на их совокупность отлично ложились сведения текущей разведывательной информации начала 1941 г. Резонно потому, что с Нелидовым работали самые лучшие асы советской разведки того времени, и не понимать, какие сведения сообщает Нелидов, они не могли. А коли понимали, то, следовательно, и вопрос о передаче получаемых во время допросов сведений в ГРУ и ГШ возник ранее указанного ею в мемуарах срока. Тем более что, повторюсь, они отлично ложились на информацию 1937 г., которая докладывалась Сталину.
Напоминаю, что никакой реакции, кроме скептического хмыканья, Зоя Ивановна не увидела со стороны заместителя начальника Генерального штаба, начальника ГРУ генерала Голикова. Более того. Судя по всему, эта информация не докладывалась и Сталину. А уж о том, что никакой реакции она не вызвала в самом Генеральном штабе, действительно и говорить-то не приходится. Потому что никаких принципиальных изменений в характере развертывания советских войск у границ не последовало — Жуков и Тимошенко по-прежнему развертывали их по схеме, прямиком ведущей к катастрофе…