[964].) После короткой поездки по городу Рузвельт провел ночь на корабле ВМС США «Катоктин». Своеобразным подарком для президента стала поездка в Балаклаву, в которой он мог увидеть место, где располагался знаменитый лагерь римских легионеров, находившийся между двумя горными грядами в полукилометре от Балаклавы. На следующее утро президент отправился на аэродром в Саки, где его ждала «Священная корова», которая доставила президента в Египет. В Египте Рузвельт поднялся на борт корабля «Куинси», стоявшего на якоре в морской лагуне у Суэцкого канала. Один день он отдыхал, затем состоялась его встреча с тремя монархами: Ибн Саудом, Фаруком и Хайле Селассие, прибывшими один за другим на борт «Куинси». Президента особенно интересовали новости из Палестины. После этого корабль с президентом на борту взял курс на Вашингтон. (Адмирал Лихи, бывший свидетелем споров между Рузвельтом и Черчиллем по вопросу об открытии «второго фронта», писал в своем дневнике, что, когда Черчиллю сообщили о встрече президента с тремя монархами, премьер-министр стал спешно собираться в Египет – «несомненно, с целью нейтрализовать те договоренности, которые Рузвельт мог заключить во время переговоров с тремя монархами»[965].)
Глава 16Проблемы после Ялты
12 февраля было опубликовано официальное сообщение о проведении Ялтинской конференции. Немедленно стали поступать многочисленные поздравительные телеграммы, как от друзей, так и от недругов. Бывший президент, республиканец Герберт Гувер выразился следующим образом: «Это даст миру великую надежду». Уильям Л. Ширер назвал это событие «важной вехой в истории человечества». Даже Артур Ванденберг, сенатор-республиканец от штата Мичиган, занимавший непримиримо изоляционистскую позицию, был вынужден отметить, что конференция «подтверждает основные принципы правосудия и впервые берет на себя обязательства подкреплять их прямыми действиями». В целом американская пресса отнеслась к этой новости с большим воодушевлением. Журнал «Тайм» писал: «Теперь, пожалуй, развеяны всякие сомнения в том, что «Большая тройка» способна сотрудничать не только в условиях войны, но также и в условиях мира»[966]. В передовице газеты «Крисчен сайенс монитор» было сказано: «Крымская конференция резко отличается от всех предыдущих конференций, поскольку в ней отчетливо проявилась готовность к принятию решений… На конференции в Ялте главным настроением было стремление, готовность и решимость принять твердые решения». Газета «Нью-Йорк геральд трибюн» также приветствовала проведение конференции, назвав ее положительным достижением: «Конференция стала еще одним значительным подтверждением единства и силы союзников, а также их способности достичь необходимого результата»[967]. Газета «Вашингтон пост» присоединилась к похвалам: «Президента можно поздравить с сопричастностью к этой всеобъемлющей договоренности».
Между тем Рузвельт был на пути домой. Он возвращался на борту тяжелого крейсера «Куинси» и прибыл в Ньюпорт-Ньюс, штат Виргиния, в последний день февраля. Предполагалось, что за шестнадцать дней путешествия по океану Рузвельт успеет немного отдохнуть и прийти в себя после напряженных дней конференции. Но по пути снова разболелся Гарри Гопкинс, и ему пришлось сойти с «Куинси» и лечь в больницу. А верный друг Рузвельта, военный советник и секретарь при президенте США генерал Эдвин «Па» Уотсон[968] на борту корабля перенес инсульт и находился в коме. Компанию Рузвельту во время плавания составляли его дочь Анна и Лихи, а также личный врач Росс Макинтайр и помощник президента по военно-морским делам адмирал Браун. Однако, чтобы оживить обстановку и все-таки кое-что сделать за это время, Рузвельт, который всегда хорошо понимал значение прессы, вызвал к себе в качестве сопровождения еще и спичрайтера Сэма Розенмана, находившегося в командировке в Лондоне. Они с Розенманом, а также три любимых корреспондента Рузвельта в Белом доме, Мерриман Смит, Дуглас Корнелл и Роберт Дж. Никсон, вместе работали над речью, которую Рузвельт собирался произнести в Конгрессе. Все они (Розенман и трое корреспондентов) поднялись на борт крейсера «Куинси» в Алжире 18 февраля.
Несмотря на то что охрану «Куинси» несли два крейсера, семь эсминцев, а с воздуха корабль с президентом на борту охраняла целая армада военных самолетов, при проходе через Гибралтарский пролив к ним присоединилась группа подводных лодок «П-38» и дирижабль. В фарватере корабля шел минный тральщик, поскольку за сутки до этого в районе Гибралтара затонули два военных корабля союзников, возможно, в результате атаки подводных лодок противника. На минном тральщике запеленговали гидроакустический сигнал и сбросили глубинную бомбу. Правда, так и не удалось подтвердить, что какая-либо подводная лодка противника была этим уничтожена. Спустя двое суток умер генерал Уотсон, и, как подметил Розенман, «всем нам было совершенно ясно, что он [Рузвельт] это тяжело переживает»[969]. Рузвельт проводил все дни за чтением, отдыхал, сидя на палубе, когда светило солнце, обедал в своей каюте с Лихи, Розенманом и Анной. Во время обычных коктейлей Рузвельт сам смешивал их, как он это всегда с удовольствием делал. К напиткам, как правило, подавали щедрые порции икры, которую Рузвельт получил в подарок от Сталина. По вечерам смотрели фильмы. Их показывали на экране, установленном в каюте адмирала Лихи. Рузвельт не смотрел фильм только в последний вечер, когда они с Розенманом работали над выступлением президента перед Конгрессом. В течение всего похода крейсера «Куинси» через Атлантический океан постоянно применялись меры предосторожности: корабль двигался зигзагами в течение дня, а ночью применялся режим затемнения.
23 февраля Рузвельт устроил пресс-конференцию для тех трех корреспондентов, которые были на борту. Прежде всего, его интересовало создание Организации Объединенных Наций.
«Вопрос: Вы действительно искренне полагаете, что в результате работы этой конференции можно заложить основы всеобщего мира на более длительный срок, чем жизнь того поколения людей, которые создают этот мир?
Президент: Я смогу ответить на этот вопрос, если вы сможете мне сказать, кем будут ваши потомки в 2057 году.
Вопрос: Но можно ли заглянуть в будущее?
Президент: Заглянуть можно настолько далеко вперед, насколько человечество верит во все это. Организация Объединенных Наций превратится в самый совершенный инструмент прекращения войны, ничего подобного пока еще не было придумано. Кроме того, она положит начало для создания все новых и новых инициатив, которые последуют за этим»[970].
Было очевидно, что у Рузвельта имеется взвешенное мнение по поводу двух его союзников: он обдумывал и положение в Индокитае, ныне Вьетнаме, и в Гонконге, которое он обсуждал со Сталиным. Но, казалось, беспокоило его не это, а имперские настроения Черчилля. Рузвельт пришел к выводу, что пришло время их вновь пошатнуть. Что подумал Черчилль, прочитав эти ремарки Рузвельта, так и осталось неизвестным. Возможно, помощникам премьер-министра удалось скрыть их от него. Рузвельт говорил о Черчилле жестко и нелицеприятно. В разговоре с журналистами о Тихоокеанском регионе он сказал, что проблема Индокитая тревожит его уже два года: страна не готова к независимости, но ее нельзя отдавать обратно французам, значит, до тех пор пока она не будет готова, ее следует держать под опекой, хоть британцам это и не понравится, потому что Бирма может оказаться следующей на очереди. «Есть вероятность, что это разрушит их империю», – сказал Рузвельт.
Он отвечал на все вопросы, которыми забрасывали его трое журналистов.
«Вопрос:… Он [Черчилль] хочет, чтобы вся [эта] территория там, все это стало тем же, чем это было когда-то?
Президент: Да, он относится ко всему этому как убежденный викторианец.
Вопрос: Очевидно, эта идея Черчилля несовместима с политикой самоопределения?
Президент: Да, это правда.
Вопрос: Очевидно, что он подрывает Атлантическую хартию. На днях он сделал заявление, что она не имеет обязательной силы, лишь рекомендательную.
Президент: Атлантическая хартия – идея красивая. Она была составлена, когда ситуация была неблагоприятной для Англии, которая была близка к тому, чтобы проиграть войну. Им была нужна надежда».
Лишь за несколько дней до того, как «Куинси» пришел в Хэмптон-Роудс, штат Виргиния, Рузвельт начал серьезно работать над своею речью с Розенманом. «Не слишком скоро»[971], – сказал нетерпеливый Розенман, который был совершенно недоволен тем, как получился третий вариант речи, подготовленный ими незадолго до того, как корабль причалил в порту. (Всего было написано шесть черновых вариантов.)
Гарри Гопкинс, который уже чувствовал себя намного лучше и ждал Рузвельта с момента своего возвращения, присутствовал и на обеде, и на ужине. 1 марта Рузвельт выступил перед совместным заседанием Конгресса, которое прошло при полном зале. Впервые он выступал, не вставая со своего кресла, извинившись за это перед залом такими верными словами, что ни у кого и мысли об этом больше не возникало. Но еще и потому, впрочем, что в течение часа он говорил с такой энергией, остроумием и проницательностью. В целом речь восприняли хорошо даже такие взыскательные журналисты, как Артур Крок из «Нью-Йорк таймс», который написал, что «он [Рузвельт] произнес ее так энергично и с таким хорошим настроем, что смог произвести выгодное впечатление на аудиторию совместного заседания, и это было видно и по лицам, и по тому, когда именно и как долго звучали аплодисменты»