Речь состояла из тщательного описания всего, что происходило на конференции, а в своем заявлении о неудачах дипломатии, которые призвана восполнить Организация Объединенных Наций, он особенно подчеркнул и осудил «соглашение о процентах», которое Черчилль заключил со Сталиным:
«На Крымской конференции три ведущих державы совместными усилиями смогли найти точки соприкосновения для достижения мира. Это должно означать конец системы односторонних действий, исключительных союзов, сфер влияния, баланса сил и всех других средств, которые были опробованы на протяжении многих веков – и всегда неудачно. Мы предлагаем заменить все это всемирной организацией, к которой наконец-то смогут присоединиться все миролюбивые государства»[973].
Рузвельт и сам испытывал счастливое облегчение по поводу того, что им удалось достичь в Ялте. Он сказал Дейзи, что «конференция прошла даже лучше, чем он смел надеяться»[974].
В России отклики в прессе были восторженные, и, поскольку пресса была практически под полным контролем Сталина, это отражало чувство выполненного долга, которое испытывал Сталин, чувство, что Советский Союз достиг своих целей. На следующий день после речи Рузвельта в Конгрессе подробные сообщения о ней появились на страницах советских утренних газет. Описание этой речи заняло две трети полос, посвященных зарубежным новостям. В передовице газеты «Правда» было сказано, что у альянса «Большой тройки» есть «не только историческое вчера и победное сегодня, но и великое завтра»… По мнению газеты, «каждое решение президента Рузвельта, премьер-министра Черчилля и вождя Сталина способствует скорейшей победе и более стабильному миру». Газета «Известия» охарактеризовала конференцию как «крупнейшее политическое событие нашего времени – событие, которое войдет в историю как новый пример скоординированного решения сложных вопросов в интересах мира и демократии», а также сообщила своим читателям о своем «глубоком и твердом убеждении, что по завершении конференции трое лидеров стали намного дружнее, чем когда-либо прежде. За время конференции между ними не возникло никаких признаков трений или противоречий».
Под воздействием транслируемых по радио сообщений о проведении и результатах конференции советские рабочие стали проводить «спонтанные» собрания, на которых выступающие произносили импровизированные речи с такими заявлениями, как: «Мы скоро будем в Берлине… Час возмездия настал». Было очевидно, что упоминания о том, что ООН поможет поддержать мир и безопасность, коснулись очень болезненной для всего Советского Союза темы. Многие русские, памятуя о том, что до войны их страна была на положении изгоя, полагали, что новая влиятельная организация, основателем и членом которой стала их страна, защитит их впредь от немецкой агрессии.
Сталин сказал генералу Жукову, что он был «очень доволен»[975] тем, как все прошло в Ялте. «Рузвельт был весьма доброжелателен», – сказал он. Молотов дал знать советским послам, что Советский Союз удовлетворен решениями, принятыми в Ялте. «Общая атмосфера на конференции была очень доброжелательной. Мы считаем, что конференция дала положительные результаты в целом и конкретно в отношении Польши, Югославии, а также по вопросу о репарациях»[976], – пояснил он им на случай, если у них возникли какие-либо сомнения.
Казалось, что, по общему мнению, принятые на конференции решения устраивали всех трех руководителей. На голосовании в Совете Безопасности, в котором и заключалась основная сила Организации Объединенных Наций, при настойчивости, проявленной там Рузвельтом, у Сталина снизилась возможность руководить содержанием обсуждаемых вопросов. Решение по вопросу Польши стало компромиссным для всех. У Рузвельта в отношении Польши были связаны руки, потому что эту территорию контролировала Красная армия, но ему удалось принудить Сталина к поразительным публичным заявлениям. Сталин подписал документ, в котором говорилось, что польское правительство будет создано не под давлением Красной армии. Согласно этому документу, оно должно было быть построено на еще более широкой демократической основе, поскольку в него должны были войти как представители демократических сил самой Польши, так и поляки из-за рубежа, и, что удивительно, что под его руководством будут проведены «в самом ближайшем времени свободные, без каких-либо препятствий, выборы на основе всеобщего избирательного права и тайного голосования».
Позже, в феврале, Черчилль сказал кабинету министров военного времени: «Если условия, оговоренные в нашем коммюнике, согласованном с премьером Сталиным, будут выполняться добросовестно, все будет хорошо. Если же, с другой стороны, эти начинания не получат реального воплощения в действительность, то наши договоренности подвергнутся изменениям».
Сталин даже подписал Декларацию об освобожденной Европе, в которой было сказано, что «Большая тройка» ставит своей целью демократизацию всей Европы:
«(в) создавать временные правительства, в которых будут широко представлены все демократические слои населения, с обязательством в самые сжатые сроки создать постоянно действующие правительства, готовые воплощать волю народа, составленные на основе свободных выборов, и (г) способствовать, где необходимо, проведению таких выборов».
Одна из основных причин, почему Сталин согласился с этими вдохновляющими словами Рузвельта, как указывает историк Джеффри Робертс, заключалась в том, что он предполагал: в ходе свободных и открытых выборов в освободившихся странах коммунисты получат руководящую роль. Он считал, что народ с распростертыми объятьями воспримет не только Советскую армию, которая их освободила, но и подконтрольные советской власти национальные правительства. И действительно, некоторые действия польского правительства в Люблине, например проведение уже давно назревшей земельной реформы, были восприняты хорошо. Кроме того, вскоре после Ялтинской конференции московская пресса объявила, что Россия окажет помощь в восстановлении Варшавы: она предоставит технику и оплатит 50 процентов стоимости работ по восстановлению города[977].
Сталин даже не представлял себе, насколько непопулярен был советский способ авторитарного правления. Он и в самом деле полагал, что в славянских странах коммунистические партии будут укреплять свое влияние. Как он сказал в апреле Георгию Димитрову, главе Болгарской коммунистической партии: «Не следует торопиться с проведением выборов… Сначала нужно понять, чем можно привлечь крестьян в Коммунистическую партию»[978].
Так почему бы не оставаться в союзе с Рузвельтом? Америка была самой сильной страной в мире.
Еще об одной причине, по которой, как считают, Сталин согласился подписать договоренности на Ялтинской конференции, откровенно направленные против создания просоветских правительств, говорится в заявлении Молотова, которое любят цитировать. Речь идет о том, что Сталин фактически совершенно не собирался соблюдать эти договоренности, собственноручно им подписанные. «Не волнуйтесь, – сказал ему Сталин, как утверждал Молотов, – составляйте их [эти договоренности]. Мы с этим позже по-своему разберемся. Вся суть в соотношении сил»[979]. Это вполне понятно, но помимо этого Молотов добавил и другую мысль, которая также вполне очевидна, но ее, как правило, в цитату не включают: «Нам было выгодно оставаться в союзе с Америкой. Это было важно». Другими словами, и Сталин, и Молотов по-своему признавали, что альянс с Америкой имеет для них решающее значение. Опустошенная Германией Россия нуждалась в американском содействии, ей необходима была помощь Америки в восстановлении страны. В феврале 1945 года они рассчитывали, что помощь будет оказана. Кроме того, будучи прагматиками, Сталин и Молотов, безусловно, не желали вступать в противостояние с самой сильной страной в мире.
23 февраля, на праздновании двадцать седьмой годовщины создания Красной армии, Сталин выступил с поздравительной речью. В ней он подчеркнул, как близка была Красная армия к победе:
«Красная армия полностью освободила Польшу и значительную часть территории Чехословакии, заняла Будапешт и вывела из войны последнего союзника Германии в Европе – Венгрию, овладела большей частью Восточной Пруссии и немецкой Силезии и пробила себе дорогу в Бранденбург, в Померанию, к подступам Берлина.
Гитлеровцы кичились, что более сотни лет ни одного неприятельского солдата не было в пределах Германии и что немецкая армия воевала и будет воевать только на чужих землях. Теперь этому немецкому бахвальству положен конец»[980].
За несколько месяцев до Ялтинской конференции и британские, и американские, и русские военные штабы лишь обсуждали проекты решения проблемы, связанные с освобожденными военнопленными этих трех стран. В Ялте эти проекты были доработаны, хоть они и не обсуждались на уровне «Большой тройки», и были подписаны соответствующие документы, в которых было определено, как каждая из этих стран будет обращаться с военнопленными и производить их обмен:
«Каждый союзник будет обеспечивать военнопленных питанием, одеждой, предоставлять медицинскую помощь и удовлетворять другие потребности пленных… до тех пор, пока не будет предоставлен транспорт для их репатриации. Британские и американские офицеры будут оказывать советскому правительству содействие в процессе содержания британских подданных и американских граждан. Советские офицеры будут помогать британским и американским властям осуществлять содержание советских граждан, освобожденных британскими и американскими войсками, пока эти граждане будут находиться на европейском континенте или в Великобритании в ожидании транспортировки [в СССР].