Над Чацким можно иронизировать до бесконечности, поражаясь убогости его умозаключений. Некий „Сталин“, что-то умничает по телефону, а читателю подсовывается: „какую все-таки огромную власть он имеет“. Надо полагать, что это и является главным моментом, на который надо обратить внимание?
Дальше, то же, самое. Но Чацкий, чем-то похож на Совинформбюро, передающее сообщения с фронтов. Правда, он, как всегда не в ладах с логикой: не успели подтянуть войска, то есть, не хватает живой силы, но зато — надо нанести контрудар. Этого мы у Жукова начитались. Видимо, и Яков Ермолаевич брал в руки книгу Георгия Константиновича.
(Чацкий) „Они (войска) оказались в очень тяжелом положении: не хватает живой силы и военной техники, особенно самолетов. С первых часов вторжения господство в воздухе захватила немецкая авиация… Да, не успели мы подтянуть силы, да и вообще не все сделали… не хватило времени. Надо немедля нанести контрудары по противнику“.
Весь дальнейший текст досконально приводить не имеет смысла, поэтому остановимся на самом существенном. Трудно иной раз отделить Чадаева от Чацкого, так их порой переплетают редактора.
(Чадаев, Чацкий)„В первый день войны мне довелось присутствовать на двух заседаниях у Сталина и вести протокольные записи этих заседаний. Что особенно запомнилось — это острота обсуждаемых вопросов на фоне отсутствия(?) точных и конкретных данных у нашего высшего политического и военного руководства о действительном положении на фронтах войны. Несмотря на это, решения были приняты весьма важные и неотложные“.
А зачем нашему „высшему политическому и военному руководству“ точные данные? Они и сами с усами. Тем более что есть „Сталин“. Вот пусть и думает по „острым вопросам“. А их задача, высшего руководства страны, только решения принимать: „важные и неотложные“. Что заседания были — не вопрос. Сколько их было у Чадаева за 10 лет — не перечесть. Но, в данный момент, получается, прямо Штирлиц наоборот. Тот ведь уверял, что запоминается последнее. У нас же нет — особенно запомнился день 22 июня и два заседания у Сталина? Может, все же в кабинете Сталина? Да и наркомы утверждают, что заседание вел Вознесенский. Как быть? Кому верить?
(Чадаев)„В течение 22 июня после визита к Вознесенскому я побывал также с документами у других заместителей Председателя Совнаркома. Нетрудно было убедиться, что почти все они еще не испытывали тогда больших тревог и волнений (Это Сталин стал не похожим на себя, от переживаний. — В.М.) Помню, например, когда поздно ночью закончилось заседание у Сталина (или все же в кабинете Сталина? — В.М.), я шел позади К. Е. Ворошилова и Г. М. Маленкова (стенографировал, наверное, для истории. — В.М.). Те громко разговаривали между собой, считая развернувшиеся боевые действия как кратковременную авантюру немцев, которая продлится несколько дней и закончится полным провалом агрессора. Примерно такого же мнения придерживался тогда и В.М. Молотов“.
Разумеется, если сведения на фронтах будут сообщать им Тимошенко с Жуковым из Наркомата обороны (Ставки)?
На этом мы прервем приведенные воспоминания Я.Е. Чадаева, с которыми он „поделился“ с Г.А. Куманевым, и обратимся к другой его истории. Она, в чем-то схожа с тем, что произошло с Пономаренко. Речь идет об издании его мемуаров. Чем кончилась история подобного издания у Пономаренко, известно. Вместо мемуаров вышла исследовательская работа — ни уму, ни сердцу. Теперь небольшое повествование по поводу одиссеи мемуаров Чадаева. Вот как это описывает Г.А. Куманев.
„Яков Ермолаевич напряженно трудился над мемуарами („Мои воспоминания“), по нескольку раз переделывая и перепечатывая отдельные главы и разделы. Их главную источниковую основу составили почти ежедневные записи (в том числе стенографические) автора различных заседаний, проходивших у Сталина во время войны. „Таких записей и других материалов у меня накопилось на восемь чемоданов“, — не раз говорил Я.Е.Чадаев. (Правда, по его же более позднему свидетельству, после перепечатки последнего варианта рукописи он ликвидировал(?) все эти записи и заметки военного времени, „занимавшие слишком много места в квартире“.)
Где-то в 1983 г. Чадаев решил подготовить краткий вариант своих воспоминаний. Он попросил меня ознакомиться с полным текстом мемуаров и отметить наиболее важные и интересные места. Так появилась в сжатом виде почти готовая мемуарная рукопись объемом около 38 а. л. После перепечатки Чадаев направил ее в Комитет по печати, оттуда она попала в Политиздат. Этими воспоминаниями там зачитывались, их похваливали, но, увы, результат оказался нулевым. По „высоким соображениям“ начальство из ЦК „не сочло дать добро“. Так объяснил Якову Ермолаевичу отказ в публикации мемуаров один из руководителей Политиздата“.
Как и П.К. Пономаренко, наш герой решил издать мемуары. Особенность их состояла в том, что Яков Ермолаевич обладая возможностями стенографиста, вел записи своей Кремлевской работы. Вы представляете, какой клад для исторической науки они являли собой? Он подготовил максимально возможный объем своей работы и представил в издательство. Но вышло Постановление ЦК по мемуарной литературе партийных и военных деятелей, где все, подобного рода мемуары, должны были издавать в одном месте — ПОЛИТИЗДТе. Таким образом, Чадаев должен был направить свои стопы в данное издательство. Представляете состояние главного редактора, когда Яков Ермолаевич выложил на его стол свое сокровище. Да, с точки зрения исторической науки — это все, конечно, здорово! Но не забывайте, что наверху сидели еще те, кто был причастен и к убийству Сталина, и к государственному перевороту в июне 1953 года, а самое главное — к событиям 1941 года. Очень им нужны мемуары разных деятелей: пономаренко, чадаевых, пересыпкиных и им подобных. И посылают они этих людей, с их правдой, куда подальше. А как же стенографические записи Якова Ермолаевича, что с ними стало? — спросите вы. Со слов Куманева, после завершения машинописного варианта рукописи мемуаров, Чадаев, дескать, все свои записи ликвидировал. Так ли это было на самом деле? — остается только догадываться. Столько лет эти записи находились в квартире Чадаева и не мешали ему и вдруг, стали „занимать слишком много места в квартире“. С чего бы это? Разумеется, что до тех пор, пока Чадаев не принес рукопись своих мемуаров в Политиздат, о наличии этих записей у него, никто, даже, и не догадывался. А здесь, в редакции, от него видимо, потребовали подтверждения написанного. Естественно, он дал объяснения. Теперь эти записи были обречены на забвение. Такой, по сути дела, „взрывной материал“ не должен был попасть ни в чьи руки. Думаю, что не открою особого секрета, если предположу, что на квартиру к Чадаеву явились сотрудники грозного ведомства и просто изъяли все эти записи. Скорее всего, была установлена определенная договоренность с властью, потому что Куманев, говорит о подготовке Чадаевым сокращенного варианта мемуаров. Кстати, сам же помогал ему, как пишет, подготавливать данный материал. Но, представляется, что Чадаева, как и Пономаренко, тоже „перетянули играть на чужом поле“. Результат известен. Этих мемуаров мы не дождемся никогда. Будем довольствоваться вот такими изданиями воспоминаний Чадаева — Чацкого и на том, как говориться, спасибо.
А после истории с попыткой издания своих мемуаров Яков Ермолаевич, почему-то, недолго задержался на белом свете. Куманев продолжает свой рассказ:
„В творческом плане Чадаев был неутомим. Он намеревался в течение двух-трех лет написать большую книгу о руководителях Советского государства времен Великой Отечественной войны… Вот только бы позволило здоровье, а оно меня все больше тревожит“, — сокрушался Чадаев.
К сожалению, эти тревоги не оказались напрасными: все чаще он стал отлучаться по лечебным делам в санатории, продолжительно болел и дома. Осенью 1985 г. Яков Ермолаевич оказался в больнице, где 30 декабря того же года скончался…»
На такой грустной ноте, мы и заканчиваем наше исследование о воспоминаниях одного из тех, кто трудился рядом со Сталиным в тяжелое военное время.
В этом маленьком по объему материале, похоже, мы снова столкнулись с Чацким. Он был у Сталина и взял подписанные им документы.
«Постановление 1728-737с СНК СССР23 июня 1941 г. Москва, Кремль.
О комиссии по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации.
СНК СССР постановляет: Создать при Совнаркоме СССР Комиссию по освобождению и отсрочкам от призыва по мобилизации на 1941 год в составе: т.т. Ворошилова К.Е. (Председатель), Шверника Н.М., Шапошникова Б.М. (с заменой, в случае отсутствия, т. Соколовским)
Председатель СНК СССР И. Сталин
Управляющий делами СНК СССР Я. Чаадаев»
Этот документ из той же серии «Яковлевских», что и приведенный ранее «О Ставке», сравните номера (О Ставке № 1714 — 733 сс). Теперь, далее по оформлению документа. Секретность! В чем секретность комиссии? Если для современных исследователей военной истории, то да. Просто обязательно. Почему убрали вторую букву «с» после номера документа? Видимо побоялись переборщить с секретностью. Перед комиссией, как всегда в таких случаях «мухляжа», не ставятся ни цели, ни задачи. Потому что из содержания можно было бы легко понять время разработки и выпуска документа. В нашем случае, мы это и наблюдаем. Название документа. Кого собирается освобождать комиссия от призыва по мобилизации и кому собирается давать отсрочку? Судя по всему, название намеренно сократили. Об этом, чуть ниже.
Состав комиссии при СНК СССР вызывает вопросы. Если Ворошилов — занимается военными вопросами при СНК, как заместитель Сталина, то Н.М. Шверник — 1-й секретарь ВЦСПС, каким боком туда влез. Шапошников — все время при Генштабе, хотя и входящего в состав наркомата обороны. Если бы знали цели комиссии, то был бы ясен объединяющий мотив этих должностных лиц?