Но вот проступает, более реальное очертание действительности.
«Наши войска оказывали противнику ожесточенное сопротивление, проявляя высокие образцы героизма. И все-таки нам приходилось отступать. Сказывалось численное превосходство, созданное противником на направлениях наносимых ударов. Строительство оборонительных рубежей на этих направлениях было только начато, и они не могли надолго задержать продвижение гитлеровцев. Однако то, что было сделано, помогало нашим частям сдерживать неприятельский напор, причинять фашистам больший урон и самим нести минимальные потери. А главное, мы уже располагали сформированными стройбатами, которые удалось своевременно отвести в тыл и использовать для создания новых рубежей обороны».
Надо ли комментировать прочитанное? Итак, все ясно.
Но закончить вторую часть главы мне хотелось, все же, воспоминаниями Тюленева, и вот почему? Как понял читатель, укрепрайонов на новой границе с Румынией, практически не было. Хорошо бы зацепиться за то, что сумели наковырять и построить за пару-тройку дней, но, как всегда сталкиваемся с непониманием (ли?) высоким руководством сложившейся обстановкой на данном ТВД. Читаем у Тюленева.
«Используя двойное, тройное, численное превосходство в силах и средствах на направлениях главных ударов, немецко-румынские войска, отражая контратаки наших частей, к исходу 7 июля вышли на рубеж Хотин, Тырново, Бельцы».
«Узнаете руку мастера?» — как говорила одна из героинь фильма «По семейным обстоятельствам». Так и мне хочется обратиться с таким же вопросом к читателю. Узнаете? Это прослеживается почерк нашего незабвенного Георгия Константиновича и его «боевых» товарищей. Изумительная военная тактика, особенно, по началу войны. Отступая под ударами численно превосходящего противника, не имея порою, даже, возможности закрепиться на новом рубеже, нашим частям следовал приказ свыше, бросаться в безрассудные ответные атаки на врага? Ни что, иное, как распыление и уничтожение, и без того скромных оборонительных сил. Помните рассказ Рокоссовского, бывшего, поначалу войны, командиром 9-го мехкорпуса. Он тогда довольно ловко уклонился от выполнения подобного приказа. Понимал же пагубные последствия от принятия решения на контратаку. Сохранил людей и средства для отражения, в последующем, очередного наступления врага. И очень, даже, все удачно получилось. Но не всегда это удавалось сделать низовому командному звену. И тот же Рокоссовский, уже в должности командарма 16-й армии, столкнется под Москвой с таким же приказом, и попытается его вновь обойти. Но, увы! Жуков, отдавший ему подобный приказ, покажет свои зубы. Что делать? Приказ для военного человека, есть приказ. Он, к сожалению, для умницы Рокоссовского, не подлежал обсуждению, а является основанием для выполнения поставленной перед ним боевой задачи. Вот и подумай читатель, что может натворить враг, прикрываясь мнимой заботой «о пяди родной земли».
Глава 22. Главные направления
Очень важный момент в понимании происходящего по началу войны. Жуков не был бы Жуковым, если бы, как всегда не попытался соврать, в том числе и по данному моменту. Как не хотелось ему говорить правду о своем «боевом пути». Понятно, что Жуков специально запутывает своих читателей с началом войны, потому что творил «темные» делишки. Вот и в данный момент, 22-го июня за несколько часов до начала военных действий Германии рисует себя в роли верного защитника Отечества.
По его рассказу выходило, что все высшее руководство Красной Армии в томительном ожидании находилось в кабинете наркома обороны с целью своевременного получения информации с границы об ожидаемом нападении немцев и, разумеется, мгновенного на нее реагирования. И «великий полководец» уверяет читателей своих «Воспоминаний», что всё, дескать, что было написано его пером, было именно так.
«В 3 часа 07 минут мне (?) позвонил по ВЧ командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский и сообщил: „Система ВНОС флота докладывает о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Прошу указаний“.
В какой боевой готовности находился наш флот, читатель узнает в конце данной работы из отдельной главы, специально посвященной этому делу.
Хотя Жуков мог написать о флоте, что угодно в возвышенных тонах — бумага, к сожалению, все стерпит, но морякам от этого, ведь, легче не было. Лучше бы бравый маршал поделился с читателем, в какой боевой готовности встретила врага Красная Армия под его руководством? Да, где там, за суетой с целью уведомить вождя о неприятностях на границе.
Теперь, что касается телефонного звонка из Севастополя. Конечно, и в данном случае Жуков слукавил. Вряд ли, Филипп Сергеевич все глазоньки проглядел, разглядывая на небе „неизвестные самолеты“. То, что был телефонный звонок — не вопрос. Скорее всего, сообщение пришло в Москву, после того, как немецкие самолеты отбомбились по военно-морской базе. Но нас интересует другое: „Почему Октябрьский позвонил Жукову?“
Сам Жуков, этот момент не отрицает, даже более того, рвется в первые ряды патриотов. У него получается, что из присутствующих в кабинете быстрее всех отреагировал на звонок из Севастополя, сам лично, Георгий Константинович, схватившись за телефонную трубку. Более того, настоятельно заверил читателей в том, что, дескать, именно, ему и был адресован данный звонок. Невольно задашься вопросом: „Почему же ранним утром 22-го июня 1941 года командующий Черноморским флотом Ф.С. Октябрьский позвонил, именно, начальнику Генерального штаба Г.К. Жукову?“
Но ответ на такой, казалось бы, простой вопрос не дал, ни сам, Георгий Константинович, ни, в последующем, Филипп Сергеевич. Хотя, с какой стати, командующий Черноморским флотом обеспокоился сообщением сухопутному начальству, пусть даже, и в Москве? Если уж звонить по службе в столицу, то лучше было бы, наверное, доложить своему морскому начальству — наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову, а он попросил на линии связи соединить с Наркомом обороны. И как угадал! На его счастье телефонную трубку взял Жуков, и как выяснилось, именно, ему-то и должен был позвонить Октябрьский. Ну, не странное ли совпадение?
Почему Филипп Сергеевич отдал предпочтение Жукову, а не более высокому начальству, в лице того же Тимошенко? — военно-исторической науке не известно. Хотя звонил, как ясно читается из текста „Воспоминаний“ в кабинет наркома обороны. Гложет сомнение, что Жуков, явно, прикрылся кабинетом Семена Константиновича. Согласитесь, как же, ему, например, можно было бы объяснить звонок Октябрьского, находясь, он в своем кабинете начальника Генерального штаба? А так получается, что командующий Черноморским флотом отыскал Жукова в кабинете наркома обороны и доложил о вражеском налете. Опять, ничем не объяснимое поведение наших героев?
Может Жуков, для красного словца, решил перетащить одеяло на себя, показать, дескать, какой я заботливый военачальник, в плане обороны страны? Однако, не похоже, что в данный момент соврал. Действительно, после звонка Жукову, Октябрьский позвонил своему прямому начальнику наркому ВМФ Кузнецову, что тот, впоследствии, и подтвердил. Да, но почему Жукову не позвонил командующий Балтийским флотом В.Ф. Трибуц или командующий Северным флотом А.Г. Головко? Может, побоялись нарваться на грубость от Георгия Константиновича и решили поберечь свою нервную систему? Не похоже, однако, на военных моряков, особенно, на Арсения Григорьевича.
С другой стороны, Октябрьский, вроде бы, беспокоясь о последствиях возможной бомбардировки, звонил, все же, в кабинет самого Наркома обороны Тимошенко с сообщением, что так мол, и так, неизвестные самолеты с недобрым делом на Севастополь налетели. Правда, хозяин кабинета Семен Константинович, на данный момент, скорее всего, отсутствовал — видимо, вышел по малой нужде, да Жуков постеснялся об этом говорить. А так как, начальник Генштаба остро чувствовал приближение войны, то живо отреагировал на звонок с юга, схватившись за телефонную трубку в чужом кабинете.
Но и такой вариант не проходит, так как Жуков, сам же, уверял читателя, что Октябрьский звонил именно ему. Более того, подтвердил сказанное, сообщив, что у него, через полчаса, состоялся еще один телефонный разговор с командующим Черноморским флотом. С другой стороны, опять получается тупиковая ситуация: немецкая авиация, ведь, совершила налеты и на Либаву — военно-морскую базу Балтийского флота, и на Полярный — базу кораблей Северного флота. Но, к удивлению, ни Трибуц, ни Головко, однако, не выразили своей тревоги, ни Наркому обороны, ни, тем более, тому же, начальнику Генерального штаба Жукову. Не стали разыскивать по кабинетам будущего „прославленного полководца“. Что сказать по такому поводу? Умеет, однако, Георгий Константинович запутать любое дело, даже простой телефонный звонок.
Нет! Тут что-то совсем другое объединяло Жукова и командующего флотом Октябрьского. Неспроста, Филипп Сергеевич выделил, именно, Георгия Константиновича, среди прочих военных высокого звания. Какой же невидимой нитью они были связаны?
Нарком Кузнецов, конечно же, знал обстоятельства дела, но не стал раскрывать маленькую тайну двух мужчин одетых в генеральскую форму, тем более что ни тот, ни другой, в дальнейшем, ни словом не обмолвились, что многократно звонили друг другу.
Тимошенко, вообще, не написал ни строчки о первых днях войны. Надо полагать, что события тех дней забыл насмерть.
А последний свидетель, находившийся в кабинете наркома — Ватутин, приказал долго жить в начале 1944 года при странных обстоятельствах его ранения.
У нас по войне довольно много необъяснимых фактов, в том числе и этот, связанный с телефонным звонком Октябрьского. И они, эти факты, в основном, как правило, относились к самому Георгию Константиновичу. Вот кто бы объяснил, почему всё же начальник Генштаба Жуков, якобы, по распоряжению Сталина, вдруг умчался после обеда 22 июня на Юго-Западный фронт, броси