:
Причина такого замедления темпов прироста населения и резкого падения прироста рабочего населения состояла в том, что с 1932 года в трудоспособный возраст вступало поколение 1915–1922 годов рождения, которое было ослаблено войной и голодом, а также было малочисленнее предыдущего поколения. Статистика народонаселения ясно указывала на этот важнейший для народного хозяйства фактор[83].
Перед народным хозяйством рисовалась перспектива наплыва новой рабочей силы в ближайшее пятилетие (прирост численности пролетариата за пятилетие ожидался на 4,9 млн человек, или почти на 20 %[84]), а потом – постепенное сокращение прироста. Причем темпы прироста в 15-летней перспективе падали в два раза. Отсюда выводилась общая стратегия использования рабочей силы: «Справиться с задачей использования огромного прироста живой рабочей силы на предстоящее пятилетие можно, лишь расширив, по возможности, объем работ, не требующих больших капитальных вложений. Но, с другой стороны, мы обязаны резко усилить масштаб этих вложений и вследствие изношенности наличных основных фондов, и для того, чтобы заместить высокой техникой недостаточный прирост живой рабочей силы в следующие пятилетия»[85]. Иными словами, в первую пятилетку нужно было сделать упор на работы, не требующие сложного оборудования и высокой квалификации, пригодные для молодых рабочих, а в последующей пятилетке делать ставку на техническую реконструкцию и замену живого труда машинами.
Таким образом, еще до составления окончательного варианта первого пятилетнего плана советские плановики уже знали, что они столкнутся в будущем с дефицитом рабочей силы. Это обстоятельство вызвало оформление нескольких основных точек зрения среди советского планового и хозяйственного руководства по поводу разрешения этого важнейшего вопроса. Первая точка зрения состояла в том, чтобы взять недостающую рабочую силу для городской промышленности в деревне, которая обладала избытком рабочих рук еще до революции. По данным 1900-х годов, в сельском хозяйстве не было занято работой от 13 до 15 млн человек и еще от 12 до 14 млн человек было занято отхожими промыслами[86]. После войн количество свободных рабочих рук несколько сократилось, но все равно составляло мощную резервную армию труда. Эта точка зрения предполагала провести коренную реконструкцию сельского хозяйства, ввести трактора и машины, создать электроэнергетический базис, а высвобожденных людей перенаправить в города.
Вторая точка зрения состояла в том, чтобы решить проблему грядущей нехватки рабочих рук в промышленности техническим перевооружением новейшей техникой, электрификацией и резким ростом производительности труда, что позволило бы решить задачи индустриализации меньшим числом рабочих. Однако у этого подхода, который в целом советским руководством разделялся, были негативные стороны. Во-первых, потребовалось бы провести массовое обучение рабочих и повышение их квалификации. Во-вторых, насыщение новейшей техникой не могло произойти одномоментно.
Третья точка зрения состояла в том, чтобы использовать незадействованные трудовые резервы в городах без массового привлечения сельского населения. Сторонники этого подхода усмотрели решение проблемы как раз в женщинах.
Аргументация была следующей. Увеличение численности городского пролетариата на 4,5–5 млн человек влекло за собой общий рост городского населения на 11–12 млн человек (при достигнутом городском населении СССР в 30 млн человек), поскольку на одного рабочего приходилось в среднем 1,5 иждивенца. Это потребовало бы увеличения городов на 40 % за два года[87]. Для советского хозяйства того времени такой объем строительства был явно непосилен.
Один из наиболее последовательных сторонников этого подхода и теоретик советского градостроения Л.М. Сабсович обратил внимание на то, сколь много труда расходуется в домашнем хозяйстве, и предложил радикальное переустройство и коллективизацию быта, замену отдельного домашнего хозяйства бытовыми коммунами, фабриками-кухнями, общественными столовыми, яслями и прачечными, чтобы высвободить труд, затрачиваемый на ведение домашнего хозяйства, и направить его на производительные цели. По подсчетам, приготовление пищи, стирка и уход за детьми занимали 700 часов в год на душу населения, что составляло 86 млрд рабочих часов и требовало 25–30 млн работников[88]. По подсчетам известного советского плановика С.Г. Струмилина, много внимания уделявшего связи индустриализации с социальными вопросами, самые минимальные меры в переходе к коллективным кухням высвобождают около 2 млн человек, переход к коллективным прачечным – 500 тысяч человек, коллективный уход за детьми – еще несколько миллионов человек[89]. Иными словами, набиралось как раз около 5 млн человек в городах, за счет которых можно было провести расширение занятости в промышленности. Основную часть этих новых рабочих рук должны были составить женщины, среди которых одних только домработниц в 1926 году было 448 тысяч человек[90].
Более точные оценки женских трудовых резервов, сделанные в 1929 году Наркоматом труда СССР, показывали, что действительно в городах есть незадействованные рабочие руки. Если среди мужчин доля несамодеятельного населения составляла 6 %, а безработных было 12–13 %, то среди женщин доля несамодеятельного населения достигала 52,7 %, а доля безработных – 10 %. Не занятого в народном хозяйстве женского населения насчитывалось около 5 млн человек[91]. На совещании ответственных секретарей комиссий по улучшению труда и быта женщин представитель Госплана СССР заявлял категорично: «Если они (хозяйственные органы. – Авт.) оставят процент участия женщин таким же, как он есть, то к концу пятилетки у них не хватит рабочей силы»[92].
Эта аргументация была настолько весомой, что в годы первой пятилетки коллективизация быта превратилась в официальную линию советской культурно-бытовой политики. Считалось, что перестройка быта решит проблемы трудовых резервов для бурно растущей промышленности.
Насколько можно судить из литературы того времени, эта ставка на переустройство быта (не исключавшая, впрочем, привлечения в промышленность сельского населения, и мероприятия по технической реконструкции производства и повышения производительности труда) сыграла ключевую роль в изменении отношения к женскому труду. Он стал ценным, полезным и желательным. Численность работниц стала быстро увеличиваться.
К этому моменту стали сказываться результаты ликвидации неграмотности среди женщин и их политического образования через собрания делегаток. Женщины, по крайней мере в промышленно развитых районах СССР, уже не были столь отсталыми, как раньше. Это обстоятельство привело к пересмотру всей организации партийной работы среди женщин.
Улучшение положения женщин требовало участия всех советских органов, но вплоть до начала 1930-х годов женским вопросом занимались почти исключительно женотделы при парторганизациях. Им приходилось вникать и решать все многочисленные и разнообразные вопросы, начиная с образования и заканчивая охраной материнства и детства. Женотделы были чем-то вроде наркомата по делам женщин, и женщины туда шли со всеми своими бедами и заботами, часто вызывая сильное недовольство у мужчин.
Но у женотделов был тот большой недостаток, что на плечи структуры, предназначенной для политико-просветительской работы, ложились задачи, входящие в компетенцию советов или хозяйственных наркоматов. Они решались с большим трудом, и это сильнейшим образом перегружало аппарат женотделов. Поэтому в 1930 году в ЦК ВКП(б), очевидно, по личному решению Сталина, постановили упразднить женотделы и создать вместо них женсектора в отделах агитации и массовых кампаний парторганизаций. Перед ними были поставлены другие задачи: не браться за решение женских вопросов, а требовать это у профильных партийных и советских органов.
Тяжесть работы среди женщин постепенно переносилась в Советы. Первыми по этой дороге пошли в Азербайджанской ССР, в которой в 1922 году была создана комиссия по улучшению труда и быта женщин (КУТБ) при ЦИК Советов Азербайджана. Опыт оказался удачным, и в 1928 году КУТБ появился при ЦИК СССР. В 1930 году комиссии возникли по всему Союзу. В 1932 году по опыту реорганизации партийных женотделов КУТБ реорганизовали в женсектора при орготделах всех Советов, от ЦИК СССР до городских и районных исполкомов. Их главная задача была такая же, как и у партийных женсекторов, – заставлять все советские органы заниматься женскими вопросами[93].
В 1934 году партийные женсектора были упразднены, поскольку в индустриально развитых районах уже не требовалось вести особую работу среди женщин. Они остались только в обкомах и крайкомах восточных районов СССР, в которых они еще были нужны.
Женские кадры для промышленности были в начале первой пятилетки уже более или менее подготовлены. Но перед массовым вовлечением женщин в промышленность надо было сломить сопротивление хозяйственных руководителей, считавших по старинке, что женщинам не место в промышленности, особенно в тяжелой. Женщины считались более слабыми работниками, чем мужчины, так что даже Госплан СССР учитывал работницу в 0,9 рабочего– мужчины.
На широкое введение женского труда были брошены главные научные силы. В 1930 году Коммунистическая академия провела программу обследования положения женщин в СССР[94]