ам – грязи и антисанитарии, поскольку бараки и землянки, как правило, не имели водопровода, уборных и санзулов, столовых и мест отдыха, помещений для хранения личных вещей и одежды, стирки, сушки и глажки белья. Такие условия были тяжелы и для мужчин, а для женщин они были тяжелее вдвойне.
В таких условиях нечего было и думать о какой-то коллективизации быта. Решить бы самые неотложные проблемы, хоть чуть-чуть улучшить быт, хоть чуть-чуть расселить набитые битком бараки и землянки. Пока шли главные стройки индустриализации, надежды на скорое разрешение жилищного кризиса не было. Но надо было что-то делать. Решением, выдвинутым в то время, стал поход за элементарную бытовую гигиену.
Если нельзя жилище увеличить, то оздоровить в нем условия можно только одним способом: маниакальным поддержанием чистоты. Насколько можно судить по публикациям, первыми за это взялись крупные предприятия, общежития и бараки которых были быстро загажены до невыносимого состояния. Например, первый директор Сталинградского тракторного завода В.И. Иванов распорядился ликвидировать антисанитарию в бараках незадолго до пуска завода, в мае 1930 года. В один из воскресных дней, накопив мыла, моющего раствора и мобилизовав санитарный отряд, Иванов приказал выселить всех жильцов из бараков и обработать помещения. Бараки сначала отмыли, а потом обработали растворами против насекомых. Из них вынесли огромное количество грязного тряпья, бывшего когда-то одеждой. Одновременно санитарный субботник развернулся на заводе[118].
Угледобывающие рудоуправления не могли прибегнуть к такому методу кавалерийской атаки на бытовую гигиену в силу специфики производства и огромного количества въедавшейся в тело и одежду угольной пыли. В шахтерских городах Кузбасса поэтому развернулась методическая осада бытовой гигиены. В них начали с создания советов бараков, ответственных в том числе и за санитарно-гигиеническое состояние. Совет из 2–3 человек избирался на общем собрании жильцов. Полномочия у него были довольно широкие, совет имел право затребовать немедленного выселения жильцов, не соблюдающих гигиену, а иногда даже избирались товарищеские суды[119]. Совет барака организовывал уборку всех помещений и, если была возможность, выделял комнату под красный уголок – место собраний, отдыха, чтения газет и книг. Между бараками началось соревнование за лучшую организацию и чистоту, в Прокопьевске в нем участвовали 28 бараков.
Следующий момент осады бытовой гигиены состоял в переходе самоуправления на более высокий уровень и создание домовых, уличных и квартальных комитетов, ответственных за чистоту не только самих жилищ, но и всей придомовой территории. В 1935 году в десяти индустриальных городах Западной Сибири в таких комитетах было около 6 тысяч человек.
Когда эта система более или менее оформилась, началось проведение слетов и съездов работников комитетов. В феврале 1934 года в Новосибирске состоялся культурно-бытовой слет, на котором 233 делегата низовых бытовых комитетов выработали программу совершенствования быта[120].
Первым пунктом было проведение обследования жилищ специальными комиссиями, с обязательным участием жилищно-санитарных врачей. В 1935 году домовые и уличные комитеты Прокопьевска провели 5892 обследования жилищ рабочих, то есть осмотрели практически все жилые помещения в городе. В отличие от более ранней практики, когда санитарно-гигиеническое обследование жилища преследовало цель получения справки о непригодности жилья, в этот раз обследования были направлены на улучшение быта. Для грязных, запущенных и неуютных квартир составлялись предписания, за выполнением которых следил соответствующий домовый или уличный комитет. От жильцов требовали поддерживать чистоту, регулярно белить стены и потолок, вытравливать насекомых, приобретать мебель, радиоточку, иметь дома цветы, газеты и журналы. Помимо этого жильцы были обязаны содержать в порядке дворы, уборные, коридоры, подъезды.
Это только один пример из общего похода за бытовую гигиену, который прокатился по Советскому Союзу и по всем его городам в 1930-х годах. Требование чистоты жилища было не только на словах. При необходимости могли применить самые крутые административные меры, вплоть до выселения, не считая мощного общественного давления. Конечно, основная работа по поддержанию чистоты легла на женщин. Именно отсюда растет маниакальная приверженность к чистоте и порядку в доме, столь свойственная для поколения бабушек и прабабушек читателей этой книги. Почти ежедневная влажная уборка, вязанные из лоскутков половики на полах, белые кружевные или вышитые салфетки, тюлевые занавески на окнах, аккуратно заправленные постели – все это были следы жесткого насаждения основ бытовой гигиены.
Вот эта битва за гигиену и поставила окончательную точку в истории идей коллективизации быта в СССР. С мощным притоком в города сельского населения с очень низкими культурно-бытовыми навыками подобные идеи стали прекраснодушной фантастикой, поскольку они требовали высокой организованности, сознательности и воспитанности членов бытовых коммун. Среди вчерашних крестьян, привыкших к бытовой грязи, таких не было. Если всех их поселить в коммуны, то они превратятся в рассадники антисанитарии, как многие рабочие общежития и бараки того времени. Потому и было решено расселять рабочих в индивидуальные квартиры с отдельными кухнями, санузлами и приучать их к городской бытовой культуре. Это, по крайней мере, гарантировало, что хотя бы часть городского населения будет жить в приемлемых условиях.
Сражение за бытовую гигиену было не единственным методом улучшения бытовых условий женщин. В те же годы развернулась мощная программа развития общественного питания, взятого из опытов по коллективизации быта, а также испытанный еще в Гражданскую войну подход – развитие сети яслей и дошкольных учреждений.
Общественное питание в годы первых пятилеток получило большое развитие. Уже в 1932 году в СССР было 106 фабрик-кухонь на 3,3 млн обедов в сутки, а также «Всекопит» имел 342 механизированные столовые[121]. Главный упор в развитии общественного питания делался, конечно, на промышленные районы и крупные стройки, причем уже к концу первой пятилетки общественным питанием было охвачено 70 % основных промышленных профессий. Для рабочих, имевших крайне ограниченные возможности приготовления пищи на дому, а также в условиях карточного распределения продуктов столовые были большим подспорьем и облегчением быта.
В какой-то степени развитие общественного питания снимало с женщин заботу о кухне, хотя, конечно, далеко не полностью. Общепит сталкивался с многочисленными трудностями: нехваткой капиталовложений, нехваткой оборудования, недостатком квалифицированных кадров (хотя общепит быстро стал отраслью, вобравшей в себя значительную часть работниц). Пропускной способности столовых не хватало, и в силу постоянной перегрузки помещения находились в антисанитарном состоянии, доводившем даже только что построенные столовые до плачевного состояния. Но альтернатив не было, построить всему резко увеличившемуся в численности городскому пролетариату индивидуальные кухни было советскому хозяйству, создававшему основу индустрии, не по силам.
Сеть яслей, которые были главным средством охраны материнства и детства, еще до начала первой пятилетки преодолела спад начала 1920-х годов и стала расти в размерах. К 1927 году в городах РСФСР было создано 735 яслей на 31 тысячу детей, а также 4154 летних яслей в деревнях, которые принимали детей на время полевых работ[122].
В 1928 году долгие препирательства по поводу содержания яслей с заводами и хозяйственными ведомствами были решены в пользу яслей. На предприятия с работницами наложили обязанность выплачивать 0,25 % фонда заработной платы на содержание яслей. Все заводы и фабрики, на которых было более 200 работниц, обязаны были иметь ясли. Для обеспечения яслями остального трудящегося женского населения в 1932 году Наркомздрав создал специальные ясельные управления.
К концу второй пятилетки система яслей в СССР достигла колоссального и не представимого ранее размаха. В 1936 году число мест в яслях достигло 4,7 млн, при том что численность работниц во всех отраслях народного хоязйства достигала 8,4 млн человек[123]. То есть каждая вторая работница была обеспечена местом в яслях.
Вместе с яслями развивались детские сады для детей дошкольного возраста, столь же быстрыми темпами. В 1932 году ими было охвачено 6 млн детей, а в 1933 году – 12 млн детей. Охват дошкольными учреждениями в РСФСР в среднем дошел до 31 %, по городам – 50 %, а 90 % работниц были обеспечены яслями и детскими садами. В 1936 году в СССР имелось 23,5 тысячи детских садов. Крупные заводы заводили собственную систему детских учреждений. Так, Сталинградский тракторный завод, на котором работали 4390 работниц, имел 5 яслей на 320 детей, 19 детских садов на 1100 детей и 9 школ, в которых обучалось 5854 ученика[124]. Однако в июле 1935 года все заводские ясли и детские сады постановлением СНК СССР были переданы в ведение Наркомата просвещения СССР.
Индустриализация создала советскую систему детских дошкольных и школьных учреждений, которая потом крепла и развивалась. Вклад этой системы в улучшение быта был огромен, поскольку дети разных возрастов не ютились все время в тесных и неудобных жилых комнатах в разного рода бараках, а проводили большую часть дня в детских садах и школах, под которые старались выделять лучшие здания, где за ними был присмотр и уход.
По всей видимости, бурное развитие системы учреждений по охране материнства и детства стало главной предпосылкой для повторного запрещения абортов в СССР, проведенного постановлением ЦИК и СНК СССР от 27 июня 1936 года. Перед этим прошла большая волна обсуждения проекта постановления, в котором, в частности, участвовала Н.К. Крупская. Она приводила такую логику: раньше аборт был разрешен, потому что материальные условия были тяжелыми, а теперь надо аборты запретить, поскольку произошло улучшение и условий, и системы учреждений по охране материнства и детства