Жилье, конечно, строили всеми доступными средствами, и в 1950 году суммарная площадь жилья в городах достигла 376 млн кв. метров, превысив довоенный уровень в 321,2 млн кв. метров, немного подросла и обеспеченность на душу населения с 5,1 до 5,4 кв. метров.
В 1945 году положение с жильем было, понятно, гораздо хуже, чем в 1950 году. Квартиру было трудно получить даже героям войны, возвращавшимся из армии. К примеру, в Новосибирскую область вернулись 89,9 тысячи фронтовиков. Первый эшелон с демобилизованными фронтовиками 26 июля 1945 года в Новосибирске встречала огромная толпа, около 10 тысяч человек. Однако для демобилизованных было предоставлено 2399 квартир, отремонтировано 5847 квартир, построено 672 новых дома[204]. Этого было крайне недостаточно, и многим фронтовикам предстояли длительные мытарства в попытках получить хоть какое-то жилье.
Интересно, что именно в этот период был послевоенный пик рождаемости. Очевидно, победа и надежды на скорое восстановление мирной жизни поддерживали женщин, рожавших детей, несмотря на тяжелые жилищные условия. Но потом стало понятно, что скорого разрешения жилищного вопроса ждать не приходится, и это внесло свой вклад в падение рождаемости.
В-третьих, еще одной причиной сравнительно низкой рождаемости после войны было очень плохое состояние сети учреждений по охране материнства и детства. Так, роддома и родильные отделения не ремонтировались с довоенного времени, обычной практикой были протекающие крыши, плесень на стенах, грязь и холод, поскольку после войны учреждения здравоохранения далеко не всегда обеспечивались топливом. Даже в тыловых районах, не испытавших разрушений, сеть учреждений в значительной части не работала. Так, только в южных районах Красноярского края в 1946–1950 годах не работало 67 фельдшерско-акушерских пунктов, 19 колхозных роддомов и 3 женские консультации[205]. В районах, подвергшихся оккупации, положение было просто катастрофическим. Это обстоятельство привело к широкому распространению родов на дому, а также вызвало всплеск криминальных абортов в 1946–1950 годах.
В 1950 году заместитель министра здравоохранения СССР Л.И. Ковригина обратила внимание на очень плохое состояние подведомственных учреждений. Хотя по численности они расширились, но сплошь и рядом размещались в неприспособленных зданиях. И даже в этих условиях учреждения были переуплотненными, и все равно не хватало коек. Положение стало выправляться только в 1960-е годы, когда в семилетнем плане на 1959–1965 годы были резко увеличены капиталовложения в систему здравоохранения и началось масштабное строительство новых больниц и лечебных учреждений.
Таким образом, проблемы рождаемости вполне показывают, в каком тяжелом положении оказались женщины в послевоенные годы. Несмотря на победу, надежды на мирную жизнь, несмотря также на предоставленные государством возможности и поддержку материнства, рождаемость не вернулась на довоенный уровень. Без сомнения, многие женщины отказывались от рождения детей и даже шли на подпольный аборт, что только увеличивало демографические потери страны. Хотя по указу от 8 июля 1944 года женщины получили весьма широкие права в сфере деторождения, которые у них сохранились на всю послевоенную эпоху, а с разрешением абортов в 1955 году контроль за рождаемостью почти целиком перешел в руки женщин.
Однако это вовсе не компенсировало ухудшения отношения к женщинам, сформировавшегося в военные годы. Их стали постепенно выжимать из общественной жизни, хотя формально риторика о равноправии женщин оставалась в строю. В наибольшей степени это проявилось в партии.
Во время войны в партию, в которой существовали упрощенные правила приема, вступило множество женщин. К примеру, в Саратовской областной парторганизации за войну численность женщин увеличилась в 2,5 раза, а их доля возросла с довоенных 17,1 % до 30,6 % в 1945 году. Однако 26 июля 1946 года ЦК ВКП(б) выпустило постановление «О росте партии и о мерах по усилению партийно-организационной работы с вновь поступившими в ВКП(б)». Это постановление требовало вести борьбу с механическим приемом в партию и стало основанием для проведения чистки партии, в результате чего 67 % исключенных в 1946 году из нее составили члены, вступившие во время войны. Среди них было много женщин, которых исключали за нарушение устава, нежелание изучать историю партии, за посещение церкви. Одновременно сократилось выдвижение женщин на руководящие партийные посты. В той же Саратовской области женщины составили среди партийного руководства 11 % в 1947 году и 8,7 % в 1950 году[206]. Сократился и прием женщин в партию, и в Башкирии в 1947–1948 годах среди вновь принятых было 5–7 % женщин.
Положение поменялось только в конце 1950-х годов, когда прием в партию женщин вырос в среднем до 40 % и женские кадры стали более охотно продвигать на руководящие должности. Но все же полтора десятка послевоенных лет, когда женщины оказались на обочине партийной и общественной жизни, серьезно сказались на политической грамотности женской части населения, с трудом завоеванной до войны. В начале 1960-х годов даже началось массовое возрождение женсоветов при местных Советах и на предприятиях (в отличие от довоенного времени, когда женсоветы были партийными структурами). Они занимались похожими задачами: политическим просвещением, работой среди домохозяек, улучшением бытовых условий, работой с детьми. Любопытно отметить, что именно в это время вышла книга Веры Бильшай, в которой провозглашалось решение женского вопроса в СССР. Но в действительности само по себе возрождение женсоветов довольно наглядно показывало, что в решении женского вопроса имел место большой откат назад.
Хотя исследователи, например, Л.Е. Васильева, отрицают негативное влияние на положение женщин после войны массовой демобилизации, все же, очевидно, это имело место. С 1945 по 1948 год было демобилизовано 8,5 млн человек. Разумеется, это были герои войны, отстоявшие страну в жестокой войне, овеянные славой и награжденные орденами и медалями. Их нужно было, конечно, устроить в мирной жизни, причем образом, подобающим их статусу, обретенному на войне. Очень многие фронтовики назначались на руководящие должности, возвращались на свои рабочие места, в военное время занятые женщинами. Женщин, конечно, не могли уволить, однако, очевидно, произошло достаточно массовое передвижение их на менее квалифицированную и менее оплачиваемую работу. Точных данных об этом, видимо, не существует или же они до сих пор не разработаны исследователями. Но о том, что это было, говорит факт возрождения после войны проституции.
В отличие от 1920-х годов, когда проституция была гласно заклеймена как антиобщественное явление и с ней боролись всеми силами советской власти и общественности, послевоенная проституция стала делом секретным. О ней не говорили и сведения о ней не печатали в прессе, лишь некоторые из них отражались в секретных сообщениях и сводках. Например, в сентябре 1956 года начальник 9-го отдела угрозыска Управления милиции Ленинграда М. Богданов подготовил подробную справку о проституции в Ленинграде, составленную на основе дел по более чем 600 арестованным проституткам. В ней он отмечал, что для проституции используются самые разные места: притоны, собственные комнаты, комнаты клиентов, пригородные парки, парадные лестницы и глухие дворы, а также такси. Как и до войны, основная часть проституток была представлена безработными женщинами. Из 600 проституток работали только 37,3 %. Четверть из них не имела жилья и определенных занятий.
Проституция была не только в Москве и Ленинграде. В секретной записке секретаря ЦК ВЛКСМ Н. Михайлова Г.М. Маленкову от 10 января 1946 года отмечалось, что профессиональные проститутки появились в Ташкенте – 67 женщин. О распространении проституции говорил также резкий рост заболеваний сифилисом в Узбекистане, с 758 случаев в 1941 году до 4438 случаев в 1944 году[207].
600 ленинградских проституток – это, может, не так и много на фоне многотысячного отряда проституток до революции и после Гражданской войны. Однако это все же показатель. Середина 1950-х годов была более или менее благополучным временем, когда основные раны войны страна уже успела залечить. Думается, что сразу после войны, в 1946–1950-х годах, проституция имела куда большее распространение и могла принимать массовый характер. Показатель этого – разгул бандитизма и уличной преступности. Масштабы этого явления были колоссальными. Только с января 1945 года по декабрь 1946 года, по данным Главного управления по борьбе с бандитизмом МВД СССР, было ликвидировано 3757 антисоветских и организованных бандгрупп и 3861 связанная с ними банда. Убито 72,2 тысячи бандитов и арестовано 102,2 тысячи. Было изъято много оружия, в том числе 8,8 тысячи пулеметов, 28,6 тысячи автоматов, 168,7 тысячи винтовок, 59,1 тысячи пистолетов, 11,3 млн патронов, 6,4 тонны взрывчатки. Нападения, убийства, грабежи и разбои, в том числе наглые, среди бела дня, были тогда очень распространены и держали население в страхе. Проституция обычно сопровождает преступность, особенно организованную. Так что можно не сомневаться, что если только за два года милиция истребила более 70 тысяч бандитов, то численность проституток по стране могла исчисляться сотнями тысяч.
Так что можно сказать, что после войны проституция существовала, вероятно, во всех крупных городах. Причины ее были те же: безработица или очень низкая оплата труда женщин, не позволявшая прожить. Это показатель того, что советская политика в отношении женщин в военное и послевоенное время давала серьезные и ощутимые сбои и могла обеспечить не всех женщин работой и средствами к существованию. В то же время после заявлений о ликвидации проституции в СССР, сделанных в 1932 году, политически невозможно было признать ее появление вновь. Другое дело, что денежная реформа 1947 года и повышение заработной платы, а также общее улучшение жизни постепенно сократили проституцию до некоторого, сравнительно небольшого уровня.