Сталин: Отрицать не стану. Действительно, наши с ней отношения слегка вышли за рамки товарищеских. Такое среди революционеров иногда случается.
Ленин: Может, имело бы смысл как-то это оформить? Девушка страдает.
Сталин: Да, вижу, от буржуазных пережитков у нас освободились еще не все. Повторяю — не отрицаю ничего. Но время ли сейчас для создания семьи? Идет война, каждый день меня может настигнуть вражеская пуля. К тому же она молода, я ей скорее в отцы гожусь, чем в мужья. Однажды она еще найдет свое настоящее счастье.
Ленин: Твои аргументы понимаю, но принять не могу. Стыдно мне старому революционеру в глаза смотреть.
Сталин: Хорошо, хорошо, чтобы папаша, который воспитать дочь в добродетели не сумел — ибо разве с добродетельной девушкой может такое случиться? — так вот, чтобы он угомонился, и более того, чтоб никто не мог сказать, что грузин, видите ли, повел себя некрасиво, я готов жениться.
Ленин: Вот это разумно, это славненько. (Звонит.) Вызовите, пожалуйста, Аллилуеву.
Сталин: А вот этого не надо. Чтобы избежать кривотолков и прочих экивоков, предложение свое я изложу письменно. (Уходит.)
На фронте. Сталин говорит по телефону.
Сталин: Да, отлично слышу, товарищ Тухачевский. Ничего, тискаем панов-интервентов так, что криком кричат. Срам-то какой, предательски напасть на молодое советское государство. А у вас что? Нуждаетесь в помощи? Увы, сейчас никак, у самих каждый штык на счету. Первую Конную? Да вы вообще понимаете, что говорите? Это наша главная сила, без нее нам Лемберга не взять. Нет-нет, и речи быть не может. Сами виноваты, что так далеко забрались. Как? Чей приказ? Але-але! Не слышу! Наверно, связь прервалась. (Отдаляет трубку от уха, слушает голос, идущий из нее, затем продолжает.) Не слышу, Тухачевский, родной мой, ничего не слышу! (Кладет трубку.) Вечно Сталин должен за других отдуваться! А ему хоть кто-то когда-нибудь помог?
В Кремле.
Ленин, Троцкий
Ленин: Итак, война выиграна. Поздравляю, Лев Давидович, с полным и окончательным успехом. Особенно плодотворной была ваша идея террора.
Троцкий: Тут авторский приоритет по праву принадлежит вам.
Ленин: Не будем спорить. Важно, не кто придумал, важен результат, а он налицо. Не только монархистов и прочее местное сволочье прогнали, но и интервентов. Теперь можно подумать о мирной, созидательной жизни.
Троцкий: Боюсь, Владимир Ильич, что до мира далеко. Как вы сам некогда писали, не может революция победить в одной стране. Нам нужно поднять знамя восстания по всей Европе и армию нашу отправить тамошнему пролетариату на помощь.
Ленин: Не торопитесь, Лев Давидович, мы обессилены, да и трудящиеся европейских государств не готовы к подобному повороту дел. Вы ведь сами видели, как оно повернулось в Польше.
Троцкий: Это Сталин виноват. Если б он своевольно не пошел на Лемберг, а поддержал вовремя Тухачевского, как ему было приказано, Варшаву мы взяли бы. А там уже и до Берлина близко, и до Парижа.
Ленин: Не думаю, что справедливо все валить на Сталина. Тухачевский тоже совершил ошибку, преждевременно двинувшись вперед.
Троцкий: Все защищаете своего грузина, Владимир Ильич? Смотрите, не пожалейте.
Входит Сталин.
Сталин: Товарищ Ленин, наконец я вас нашел! Прибыла делегация из Якутии, они подарок вам привезли, шкуру белого арктического медведя, чтобы не мерзли ноги, когда вы за письменным столом сидите, работаете над своими бессмертными статьями.
Троцкий: Белого арктического медведя? Ну-ну, товарищ Сталин. А вы уверены, что существуют и бурые арктические медведи? Очень-очень интересно! Зоологическая наука ждет не дождется вашего сообщения. А вдруг и вы способны сказать что-то вразумительное. Нет? Какое там у вас образование, духовная семинария? Однако вы компетентны в любом вопросе. Только что мы с товарищем Лениным обсуждали, как из-за вас провалилась польская кампания. А что вы на посту комиссара по делам народностей думаете предпринять? Собираетесь продолжать в том же духе?
Сталин: С вами, товарищ Троцкий, я, кажется, не заговаривал.
Троцкий: Но я с вами говорю. Народности жалею, что если вы с ними будете вести себя так же, как с женщинами. Шкура белого медведя! Почему не мамонта? Я вижу, вы мастер собирать дань.
Сталин: Помнится, в первую революционную зиму вернулся я из командировки усталый и голодный, зашел в кремлевскую столовую. И что я вижу? Сидит там товарищ Троцкий и жрет черную икру. Ложкой, прямо из банки!
Троцкий: Инсинуации! Подлая клевета! Нам той зимой, кроме икры, нечего есть было, даже хлеба и того не завозили.
Ленин: Спокойней, товарищи. Негоже ссориться из-за пустяков тем, от кого зависит будущее человечества. Ведь однажды наши имена в золотую книгу истории человечества впишет новый Геродот.
Троцкий: Держу пари, этот болван даже не слышал имени Геродота.
Сталин: Возможно, знаний у меня действительно не хватает, но образование я всегда высоко ценил. Я извиняюсь, якутские товарищи ждут меня. Владимир Ильич, найдете время, загляните, подарок ждет вас. (Уходит.)
Троцкий: В чем-чем, а в искусстве лицемерия он определенно делает успехи.
Ленин: Знаю, Лев Давыдович, знаю его недостатки. Но верных людей так мало…
Ленин и Троцкий уходят. Через несколько минут возвращается Сталин.
Сталин: Проклятый жид, распявший Христа, погоди же! Настанет день, твои набитые дурацкими книгами мозги я размажу по стене! И ты, Ильич, не думай, что я слеп. Не впервые ты выдаешь свое истинное отношение ко мне. Век не забуду, как во время съезда партии в Стокгольме я хотел из автомата бутерброд купить, но почему-то выпадали булочка за булочкой. Я попросил помочь, и ты помог, но на губах у тебя заиграла такая же невольная улыбка, как только что. Дескать, что поделаешь, он родом из деревни, и даже не из наших краев, а из отсталой Грузии. Необразован, невоспитан, груб. Дочь известного революционера изнасиловал, женился, только когда пригрозили исключением из партии. Да, я хам, ну и что?! Зато моя душа росла среди облаков, почти на небе, а вы, как черви, по грязи российской ползать попривыкли. Там и сдохнете.
Мимо проходит Молотов.
Сталин: Вячеслав!
Молотов: Товарищ Коба!
Пожимают друг другу руку.
Сталин: Как я рад встретиться с тобой снова. Часто вспоминаю, как вместе «Правду» редактировали, без ссор, без споров, полное единомыслие. Где ты сейчас, чем занимаешься?
Молотов: Н-на Украине я, секретарствую.
Сталин: Не скучно там, в провинции?
Молотов: Скучновато, конечно, но что поделаешь, раз я нужен партии там.
Сталин: В Москву не хочешь?
Молотов: Кто же в Москву не хочет! Тем более, я тут с девушкой одной познакомился…
Сталин: Хорошенькая?
Молотов: Прелестна.
Сталин: Как зовут?
Молотов: П-перл.
Сталин: Имя не русское.
Молотов: Е-еврейка.
Сталин: Да, в молодости они что надо. Попробую устроить так, чтобы по своей жемчужине долго тебе скучать не пришлось. Нам люди нужны. Хорошо бы расширить секретариат, Ленин уже не тот, что раньше, от бумажной волокиты его надо освободить.
Молотов: Спасибо, Коба. Пойду скажу Перл, то-то она обрадуется. (Уходит.)
Сталин: Верный глупец стоит больше любого умника.
Мимо проходит Ворошилов.
Сталин: Клим! Боевой товарищ!
Ворошилов: Иосиф, приятель!
Сталин: Давно я тебя не видел.
Ворошилов: А меня на Кавказ отправили.
Сталин: На черкесок поохотиться?
Ворошилов: Да я женат уже.
Сталин: На ком?
Ворошилов: Голдой зовут.
Сталин: Еврейка?
Ворошилов: Умная женщина. Послушай, а ты не мог бы меня в Москве пристроить?
Сталин: Не так-то это просто. Армия мне пока не подчиняется.
Ворошилов: Да уж, там все люди Троцкого.
Сталин: Но при первой возможности буду иметь в виду. А против евреев у нас есть тайное оружие — еврейки. (Смеется.)
Ворошилов: (Смеется еще громче.)
Ворошилов уходит.
Сталин: Еще более поглупел.
Входит Микоян.
Микоян: Товарищ Сталин! Вы меня помните?
Сталин: Анастасик-однокашник! Кто же единственного выжившего бакинского комиссара забыть может?
Микоян: Гостинцев я вам привез с юга, соскучились небось. Вот. Бастурма, суджух. А тут курага.
Сталин: Спасибо, друг. Ты разве не в Нижнем?
Микоян: На Кавказ меня перевели.
Сталин: И тебя тоже? Вижу, наших все дальше от Москвы загоняют.
Микоян: Да я не жалуюсь. Климат там заметно лучше.
Сталин: Но при возможности…?
Микоян: При возможности с удовольствием.
Сталин: Так по рукам. Верных товарищей всегда не хватает.
Там же.
Входит Яков, останавливается, оглядывается.
Яков: Однако хоромы! Люстр столько, что можно весь Тбилиси осветить. А стены — сплошной, как его… корморан? Немного закоптились, правда, на дворника, наверно, денег не хватает. Даже страшно думать, что мой папаня, у кого, как тетя рассказывала, раньше одна пара брюк на все про все была, нынче в таком дворце живет. Хотя, добавилось ли у него штанов, неизвестно. Все же он тут не за главного.
Входит Аллилуева