Но наиболее идеологически насыщенными стали заново написанные разделы книги. Автор продолжил поиски «положительных» черт царствования Ивана IV: помимо уже известного (присоединение обширных территорий за Волгой и Уралом), добавил укрепление диктатуры самодержавия и «борьбу с изменой». В главу «Успехи и неудачи военной монархии» добавил новые свидетельства иностранцев, англичанина Ченслера, немца Либенауера, но главным образом пересказал историю о неудачном опыте отважного русского первопечатника Ивана Федорова[216]. Последняя вставка выглядит сомнительно в контексте избранного автором стиля апологетики, поскольку и открытие в Москве первой типографии (привезена Федоровым из Дании), и ее разгром были осуществлены с попустительства самодержца, а последнее еще и при участии церковных деятелей. «В Москве он (Грозный. – Б.И.) не мог ни сберечь, ни восстановить типографское дело»[217], писал историк. Он прибегает к риторике, голословно обеляя царя, не поясняя, почему первый царь-самодержец не был способен спасти и развить первое книжное предприятие, занесенное западной культурой? Может быть потому, что эта христианская (католическая и протестантская) культура была ему глубоко чуждой и даже враждебной? Но Виппер и здесь поворачивает дело уничтожения первой печатни таким образом, что царь становится чуть не единственным гуманистом в своей стране, поскольку приказал после разгрома типографии перевезти типографский станок к себе во дворец, в Александрову слободу, где на нем негласно тиражировали государственные бумаги и, кажется, печатали одну из духовных книг. На этом все и кончилось. В результате книгопечатание исключительно церковных книг еле теплилось в России еще более чем столетие и начало медленно развиваться лишь с XVIII в.[218] Судя по этому эпизоду, Грозный осознавал пагубность для его державы, окутанной мраком террора, европейского просвещения и гуманизма, а поэтому вполне осознанно отказался от любых, даже военных, нововведений. Борцом с консерватизмом и «революционером» на троне, каким его пытался представить Виппер, он никогда не был. Все реформы первой половины царствования проводились советниками из так называемой Избранной рады, которую царь позже называл собацким собранием.
Из материала, вошедшего в академический доклад, Виппер сформировал пятую главу для нового издания под названием «Борьба с изменой». В главе нет ни одного прямого доказательства измен и предательств, если не считать за таковые бегство из страны (чаще неудачных попыток) нескольких обуянных ужасом князей-бояр, включая Курбского, запуганных систематическими казнями и пытками. По рассказу Шлихтинга: «Князь Горинский был схвачен на пути в пределы Литвы и посажен на кол; вместе с ним погибло (было повешено) около 50 человек». «Надо думать, что это была свита князя, его слуги и холопы», – прокомментировал Шлихтинга Виппер[219]. В царской России и в СССР вынужденная иммиграция, бегство от того или иного репрессивного или крепостнического режима всегда трактовались этим же режимом как акт предательства. Но Виппер, сам будучи сначала добровольным эмигрантом, а потом добровольным реэмигрантом, почему-то не испытывал никаких опасений на этот счет, хотя очень многие вернувшиеся перед войной белые эмигранты и лишенные дома беженцы Гражданской войны были репрессированы лживой и коварной сталинской властью.
Помимо того что в главе V Виппер дословно воспроизвел свой доклад на научной сессии Института истории, он, выходя за рамки мемуаров Штадена и Шлихтинга, дополнил его материалами новых исследований, и в первую очередь Веселовского. Все предвоенные годы Веселовский тщательно и неспешно исследовал сохранившиеся источники по истории опричнины и написал одно из лучших сочинений на эту тему: «Синодик опальных царя Ивана как исторический источник»[220]. Работа вышла в 1940 г., т. е. до войны, но ее содержание уже тогда шло вразрез с набиравшей силу новой исторической мифологией. «Синодик» – это перечень имен казненных, о которых царь неожиданно вспомнил за год до смерти, подводя итог своей неправедной жизни. Он разослал их в виде списков в различные монастыри, приложив крупные денежные вклады, с тем чтобы монахи служили поминальные молитвы по убиенным. Иногда этот факт рассматривался как акт покаяния (например, Эйзенштейном) и проснувшегося милосердия, т. к. не отпетые и не погребенные жертвы были лишены Божьей благодати и царствия небесного за гробом. Но поскольку память у больного сифилисом стареющего тирана была не очень цепкой, а упомянутых им знатных убиенных было более трех с половиной тысяч (простых горожан, служителей церкви, крестьян и холопов никто не считал и не именовал[221]), то автор привлек другие источники, в которых также упоминались казненные в годы большого средневекового террора. Историк проследил социальное происхождение, родственные связи и биографии многих опальных, глухо упомянутых царем. Веселовский опроверг главный аргумент сталинской околоисторической пропаганды о том, что репрессиям подвергся только верхний, т. е. олигархический, княжеский и боярский слой государства. (Похожая легенда распространялась и в сталинском СССР о том, что репрессиям подвергаются только оппозиционеры, эти «бояре» нового времени). Стало ясно, что удары опричнины наносились бессистемно, а точнее хаотично, по всем сословиям и никакой далеко идущей положительной государственной цели, кроме запугивания, грабежа и усиления тирании, не преследовали.
В своей работе Веселовский двусмысленно упомянул и книгу Виппера, который тогда только что вернулся из эмиграции. В той, давней, книге Виппер, подводя итог жизни царя Ивана, говорил, что на нем, конечно, лежит определенная историческая вина, но писал об этом как бы вскользь, мимоходом, извиняюще. Веселовский обыграл этот момент, причем сделал это с долей насмешки в той мере, насколько позволял серьезный академический стиль: «С некоторыми оговорками можно принять замечание Р.Ю. Виппера, что «вина или несчастье царя Ивана состояла в том, «что он растратил и бросил в бездну истребления одну из величайших империй мировой истории», и «так же, как он быстро исчерпал средства державы, он вымотал свой могучий организм, истратил свои таланты, свою нервную энергию».
Придерживаясь стиля проф. Виппера, следует добавить, что «вина или несчастье» царя Ивана была в том, что он «вымотал свой могучий организм «не только на военном и политическом поприщах, но и «афродитскими и бахусовыми делами», если говорить языком кн. Курбского.
«Вина или несчастье» царя Ивана была и в том, что крушение его завоевательных планов совпало и, видимо не случайно, в полном соответствии с его неуравновешенным нравом, с тяжелой семейной драмой (смерть сына Ивана. – Б.И.), которая была одной из главных причин конца его династии и вызванных пресечением династии событием Смутного времени»[222]. До конца своей жизни Веселовский еще только раз сошлется на книгу Виппера, да и то негативно[223]. Напомню, что Веселовский никак не проявил себя и на докладе Виппера в Институте истории в 1942 г. Думаю, что молчал он вынужденно.
Во втором издании книги Виппер, не прибегая к нажиму или полемике, все выводы Веселовского попросту перевернул, прибавляя время от времени к имени кого-либо из казненных ярлык «изменник»[224]. Использовал в своих целях и другую работу Веселовского, посвященную монастырскому землевладению Московской Руси второй половины XVI в.[225] В ней было показано, что на пике опричного террора необычно возросли крупные и мелкие вклады в монастырские хозяйства, что иногда давало возможность спасти часть имущества и скрыться от опричного террора или хотя бы рассчитывать «на помин души» после казни. В Средние века убийство монаха, как и вообще церковника, считалось страшным грехом, хотя и церковь была втянута в доносительство и лживые оговоры, приводившие к бессудным казням братьев во Христе (убийство митрополита Филиппа, архиепископов Новгородских Пимена, Леонида и др.). Виппер и здесь, в монашестве, увидел злостные «явления скрытого неуловимого ухода от государственной службы, уклонения от работы на свою страну и свой народ»[226]. Гневно обличал: «Богатели во время разорительнейшей внешней борьбы паразитарные слои общества, под покровительством которых спасались те, кто обязан был служить в рядах бойцов»[227]. А почему самые массовые и богатые церковные вклады были сделаны в разгар опричнины, он так и не объяснил. Иван IV боялся и ненавидел церковь именно за то, что она для многих была последним прибежищем от его неистовства. Одновременно боялся, ненавидел и заискивал перед ней, будучи по библейскому определению – «содомитом»-бисексуалом. Не будучи рукоположен, скоморошествовал и «кромешничал» с опричниками в облачении игумена.
Такими недобросовестными приемами маститый профессор Виппер превращал в глазах читателя своей книги полуоппозиционного коллегу, серьезнейшего и независимого историка Веселовского, резко отрицательно относящегося к царю-садисту, в своего научного союзника и сталиниста. Может быть, он предполагал, что тем самым помогает ему? И все же Виппер не опустился до прямого доносительства. Если с кем-то из живых коллег он скрытно полемизировал, то это был именно Веселовский. (Карамзина, по понятным причинам, можно было причислять к зловредным «либералам» без опасений за его жизнь и карьеру.) Главным пунктом скрытной полемики стал вопрос о том, была ли опричнина отменена после 1570 г., когда, как писал Виппер, «обнаружилась измена иных из очень видных опричников», или она длилась вплоть до смерти Ивана IV. Казалось бы, это был чисто академический вопрос, но в условиях сталинского террора, не прекратившегося и в годы кровопролитной Отечественной войны, вопрос приобретал актуальное значение. Если Грозный свернул опричный террор еще в начале семидесятых годов и вернулся к традиционному способу правления и при этом уничтожил не только организационные структуры, но и самых видных главарей опричнины, то напрашивается вывод: сам царь понял неудачность опричного «эксперимента» и свернул его. А поскольку вся история с «реабилитацией» Грозного была затеяна для того, чтобы легитимировать продолжающийся террор сталинщины, то такой исход грозненской опричнины Виппера и его заказчиков не устраивал. Но он, как многоопытный специалист, понимал, что показания очевидцев, и в первую очередь опри