и из борьбы феодалов против абсолютизма. Все это необходимо для посрамления свободы и для возвеличения благодетельности абсолютизма. Аналогичный спор начался и здесь, конечно, с обратным знаком: Федотов воспринял схему, но выводом из нее делает не прославление Востока, а возвеличение Запада. Очень жалею, что не могу послать тебе №№ «Нов(ого\'7d Журн(ала)» с его статьями, при всей их парадоксальности (схему Виппера я считаю неправильной в основе. А потому не могу согласиться и с ее интерпретацией в статьях Федотова), они очень интересны»[254]. Николаевский ошибся в одном – Випперу Сталинскую премию не присуждали, хотя, если исходить из логики того времени, это должно было быть непременно. Сталинскую премию только что присудили Ал. Толстому, ее же присудили за первую серию кинофильма Сергею Эйзенштейну. Других участников историко-пропагандистской кампании тоже всячески награждали. Как мы видели, Виппер тоже не остался без подарков, но высшей награды не дождался. Из письма видно, что за рубежом имели возможность познакомиться с новыми изданиями книги Виппера, а один из крупнейших эмигрантских русских философов, Георгий Федотов, вступил в полемику с Виппером и со сталинско-випперовской вульгаризацией философии истории. К полемике мы еще вернемся.
Завершающим положительным аккордом для историка стал выход на французском языке, т. е. для иностранного читателя, главной книги его жизни. К 1947 г. война официально закончилась для СССР не только на Западе, но и на Востоке. Но продолжалась ожесточенная борьба за континентальный Китай, за Корею, укреплялись границы «социалистического лагеря» в Восточной Европе. СССР бешеным темпом восстанавливался после войны, разрабатывал атомную бомбу, вступил в холодную войну с западным миром, опустил железный занавес и т. д. В клубке этих глобальных мировых проблем небольшая книга восьмидесятидевятилетнего ученого могла совсем затеряться. Книга вышла в хорошем полиграфическом исполнении в московском «Издательстве литературы на иностранных языках» в 1947 г. Она была оформлена как старопечатный московский фолиант, с чёрно-белыми гравюрами, с заставками, переданными киноварью, с цветными и черно-белыми иллюстрациями. Количество, в каком она была распечатана, не указано; неизвестно, как она распространялась за рубежом и какие на нее были отзывы иностранных историков[255].
В оставшиеся семь лет жизни Виппер к теме Ивана Грозного не возвращался, несмотря на то, что продолжал преподавательскую и научную деятельность. Из эмиграции он привез с собой избранную еще в молодости тему, связанную с происхождением христианства. Напомню, еще в давние, дореволюционные годы им овладела мысль доказать мифологичность происхождения основоположника христианского вероучения. Он хотел доказать, что за образом Христа нет реальной исторической личности. Этот образ якобы вырос из древней переднеазиатской и древнеегипетской мифологии и трансформировался в мифологии иудейских кочевников. В советское время эта давняя задумка совпадала с теми пропагандистскими моделями, которые пытались разрабатывать «специалисты» из «Союза безбожников и атеистов», возглавляемого до самой свой смерти в 1943 г. Ем. Ярославским. Могла она пригодиться и в период борьбы «с безродным космополитизмом», а говоря проще, – в период всплеска государственного антисемитизма. Удивительные парадоксы преподносит история: до революции официальная церковь проводила идею, что на древних иудеях лежит историческая вина за распятие Христа и отрицание его божественности. В конце сталинского периода вину возлагали на них же, но за то, что они навязали человечеству христианство как своего рода идеологический наркотик. Братья Випперы сумели отметиться каждый в той или другой кампании.
После войны Р.Ю. Виппер читал спецкурсы по истории и происхождению христианства и успел издать две книги: «Возникновение христианской литературы» (1946 г.) и «Рим и раннее христианство» (1954 г.)[256]. За всю историю советской власти официальный советский атеизм не произвел ничего более серьезного и научно обоснованного, чем эти исследования. Конечно, в этом Виппер был не оригинален, и он следовал западноевропейской атеистической традиции конца XIX – первой половины ХХ в., но, как и в случае с разработкой темы «Ивана Грозного», он опирался на две свои излюбленные идеи. Во-первых, считал, что научное историческое исследование мало чем отличается от литературной конструкции, т. е. близко к мифологии. Во-вторых, он опирался на излюбленную «теорию заговора». Как и в случае с книгой «Иван Грозный», которую историк «сконструировал» из известных фактов, а там, где их не хватало, заявлял, что они были сознательно уничтожены врагами царя и поздними монархомахами, точно так он писал и о происхождении христианства. Не имея доказательств, а только нагромождая предположения и допущения, он писал: «Надо всматриваться настойчиво и внимательно в те документы, которые уцелели от убийственного литературного гонения, похожего на тоталитарную войну, которые были пощажены цензорами и инквизиторами, проводившими монополию Нового завета, были оставлены в покое как безвредные или даже полезные, по догматическим соображениям, и которые, таким образом, сохранились для потомства»[257]. Он призвал приступить к «пересмотру религиозных документов», хотя уже две тысячи лет этим занимались теологи, просветители, философы и европейские историки. Действительно, пересмотр устоявшихся фактов и новое прочтение хорошо известных источников – важные составляющие поступательного развития науки. Однако «в случае Виппера» мы впервые с XVIII в. сталкиваемся с сознательным мифотворчеством в отечественной историографии под маской науки. Поэтому он так легко и, в отличие от многих дореволюционных историков, добровольно пошел на услужение сталинской пропаганде, в которой было больше капризной извращенности вождя, чем политической целесообразности. Но об этом речь еще впереди.
До чего, однако, в сталинском мире все изменчиво и нестабильно! Выдал вождь высшую награду за первую серию фильма С. Эйзенштейна, дал ему покрасоваться наградой, а через год оскорбил известного мастера и запретил вторую серию. То же с Алексеем Толстым: поощрил за плохую повесть «Хлеб», дал Сталинскую премию за хороший роман «Петр I», за неплохой роман «Хождение по мукам», а потом пять лет до самой его смерти мучил писателя бесконечными придирками, заставляя переделывать незаладившуюся пьесу «Иван Грозный». И так постоянно, с самыми близкими на первых порах любимцами. Нечто такое начало угрожать и 91-летнему старцу-историку. В апреле 1949 г. молодые работники ЦК Д. Шепилов и Ю. Жданов направили на имя секретаря ЦК Г.М. Маленкова докладную записку по поводу ошибок и недостатков в работе журнала «Вопросы истории». Записка начинается с политических обвинений: «Журнал не ведет последовательной борьбы против антимарксистских извращений в области истории. В журнале были опубликованы хвалебные рецензии на книги Р.Ю. Виппера «История средних веков» (№ 5, 1948 г.) и Е.А. Косминского «Исследование по аграрной истории Англии ХIII в.» (№ 2, 1848 г.), в которых феодализм рассматривается не как социально-экономическая формация, а как правовое устройство. Р.Ю. Виппер игнорирует классовую борьбу крестьянства, считает движущей силой исторического процесса деятельность христианской церкви»[258]. Судя по тому, что и в поздних книгах об «Иване Грозном» он ничего не сказал ни о классовой борьбе, ни о феодализме, как общественно-экономической формации, ни о других марксистских формулах, он и в учебнике «История средних веков» не считал эти вопросы принципиальными. Виппер познакомился с марксистской доктриной задолго до рождения этих молодых партаппаратчиков, воспитанных на сталинской догматике. Он просто не владел этим советским, новым для него языком и уже не был способен его усвоить.
Странное впечатление производит наш историк, если глядеть на него из нашего далеко: литературно одаренный модернизатор прошлого, тиранолюб и борец с «либералами», разоблачитель таинств христианства, добровольно пошедший на службу к тоталитарной власти. В зрелом возрасте стал внешне похожим на сильно похудевшего Отто фон Бисмарка: сходный рисунок твердого лица, ёжик коротко стриженых волос и щетинки усов, пенсне в стальной оправе, тяжелый взгляд. Умер 30 декабря 1954 г. на 96-м году.
Через месяц вышел некролог, в котором монотонно рассказывалось о том, что покойный много внимания уделял модернизации терминологии, но это не затронуло сути его работ. В отличие от многих других русских историков того времени он излагал события синхронистически, на широком историческом фоне, сделав большой шаг к всемирно-историческому изучению явлений, общепринятому сейчас в советской науке. Перечислялись известные нам вехи жизненного пути и труды, в которых «популярность и стройность изложения сочетаются с глубоким анализом источников и правильной оценкой личности и деятельности Ивана IV. Именно в эти годы Р.Ю. Виппер пересматривает с позиций марксизма – ленинизма свои старые взгляды в области древней истории». В работах, посвященных христианству, показал, «как создавалась легенда о Христе. Эти работы Р.Ю. Виппера имеют большое и актуальное значение, помогая делу атеистической пропаганды и разоблачению религиозных предрассудков»[259].
Сталину випперовский образ Ивана Грозного пришелся по душе, и он ориентировался на него в своей закулисной политике. Виппер был не одинок: рядом и вслед за ним восемь лет двигался целый отряд заказных «обелителей» царя и только один был «против». Против был историк Веселовский. А еще через два года покойного Виппера накрыла первая волна хрущевской десталинизации.