– На будущей неделе мы это гнездо ликвидируем, – сказал Рощин»[278].
С 1925 г. начались многократные и многотрудные переделки; та же участь ожидала и вторую книгу, вышедшую в конце 1927 г., сначала в журнальном, а затем и в отдельном издании. Когда писалась первая книга, Толстой даже не предполагал, что это будет историческая эпопея, по типу «Войны и мира» Льва Толстого. Только взявшись за вторую книгу, он сообразил, что в «первый раз начал писать исторический роман». Следующее открытие, которое его поразило даже сильнее, это обыденность соприкосновения с живыми историческими героями революции: «И здесь в питерском уединении, – писал он, – странно думать, что все это было вчера, что люди эти живы, лишь сбрили с щек колючую щетину военного коммунизма… так же странно, как если бы указали в окно: «смотрите, вот идет Дантон в ларек за папиросами, а вот Спартак, – помните, он встряхнул до самых кишок древний Рим, – так вот, глядите, едет на извозчике с портфелем»[279]. Очень яркое наблюдение. Но потом годами пришлось вычищать из романов подлинные имена «проскрибированных» оппозиционеров и менять их на имена придуманные.
В первом варианте романа «Восемнадцатый год» был эпизод, когда на заседании ЦК большевиков, обсуждавших проблему «похабного» Брестского мира, некто «с голым черепом», возглавляющий Президиум (т. е. Ленин), перекидывается записками с соседом, поблескивающим пенсне (очень похожим на Троцкого). Без дополнительных объяснений становилось понятно, что они сообщники и доверительно относятся друг к другу, как это и было на самом деле. Кроме того, в романе «Восемнадцатый год» Толстой сознательно, или так ему подсказывал материал, не уделил особенного внимания одному из многочисленных эпизодов Гражданской войны, – так называемой «обороне Царицына» и участию Сталина в этих событиях. А именно в этом эпизоде Сталин первый раз в жизни проявил свои полководческие и организационные способности. Но в стане красных тогда было сформировано не менее 22 армий, да и Царицынский фронт никак не считался решающим. Катастрофы ждали на восточном, колчаковском направлении. Пока Толстой писал и издавал роман, Троцкий еще боролся со Сталиным в СССР (выслан в 1929 г.). Даже после этого рокового года он для многих оставался героем Гражданской войны номер один, которого невозможно вычеркнуть из истории и механически заменить другим персонажем. Тогда мало кто видел в Сталине и его ближайших соратниках героев Гражданской войны. В сталинском архиве есть книжка некоего И. Базя «Почему мы победили в Гражданской войне?»[280] Сталин ее прочитал всю и сделал более 15 помет, главным образом выделив цитаты из работ Ленина, в которых тот заявлял, что большевики победили благодаря жадности правящих верхов буржуазных стран и солидарности рабочих. Первые никак не могли сговориться между собой, вторые оказали существенную моральную поддержку. О Сталине ни слова, что его явно не устраивало.
«Нужно было очень долго и настойчиво раскачивать качели истории, – вспоминал Троцкий в эмиграции, чтобы поднять Сталина на высоту героя царицынской эпопеи»[281]. Создается впечатление, что в 1927 г. у писателя, не затронувшего в новом романе царицынский эпизод, не хватило политического чутья. Зато в следующих переизданиях Толстой все черты Троцкого (пенсне и др.) переписал на ярко выраженные сталинские признаки. Теперь с Лениным общался записками человек «с черными усами, со стоящими волосами». Писатель вычистил и другие политически сомнительные места, даже пессимистические интонации и пассажи заменил бодряческими, и все же с Царицынским фронтом произошла заминка.
Дело в том, что Толстой, написав «Восемнадцатый год», вполне логично предполагал перейти к 1919 г. и к последующим годам революции. В начале 1934 г. он закончил вторую книгу о Петре I и, по своей устоявшейся привычке сразу переходить к новым темам, решил переключиться на третью книгу романа «Хождение по мукам». Когда и как у Сталина созрела мысль использовать именно Толстого для перелицовки истории Гражданской войны, не ясно до сих пор. Но не последнюю роль сыграли и те обстоятельства, что напрямую сфальсифицировать совсем еще не давнюю историю было непросто, т. к., несмотря на начавшиеся массовые репрессии, живых участников и свидетелей революции и Гражданской войны было еще достаточно. Этот вопрос необходимо было «дорабатывать», что и делалось до 1937–1938 гг. и позже. Одновременно началось массовое уничтожение мемуарной и научной литературы, документальных публикаций. Варварский процесс стирания памяти шел путем выдирания титульных листов или замазывания тушью и чернилами имен и портретов «врагов народа» в книгах и учебниках, организации при каждой большой библиотеке и архиве «спецхранов». До сих пор книги с такими следами или штампами «проверено» встречаются в современных библиотеках и букинистических магазинах. Людей и события вычеркивали не только из жизни, но и из социальной памяти. Параллельно со всем этим сталинским идеологам необходимо было подготовить новую версию событий и, широко распространив, внедрить ее в сознание людей. Для решения последней задачи мало было Минца с его редакцией многотомной «Истории Гражданской войны в СССР», мало было исследования молодого доктора исторических наук Э.Б. Генкиной «Оборона Царицына в 1918 г.», мало было одноименного двухсерийного фильма, законченного в годы войны (1942 г.). Необходимы были талантливые и популярные писатели, например Алексей Николаевич Толстой.
В поисках будущего автора большую роль сыграл Горький. Толстой постоянно находился с ним «на связи», что видно из их переписки. Они занимались массой общих дел, да и московские усадьбы в центре Москвы были рядом. Горький вел себя по отношению к Толстому как старший коллега. Когда Толстой в 1928 г. решил взяться за третий том «Хождения по мукам», он по совету Горького отложил работу. Затем, уже в 1931 г., Горький опять рекомендовал коллеге не торопиться, потому что начинается централизованный сбор материалов о Гражданской войне[282]. Значит, Горький был в курсе замыслов не только Толстого, но и Сталина. Но и определиться с автором было еще недостаточно. Кто-то сообразил (сам Сталин или кто-то из его окружения?), что в канун 15-летнего юбилея освобождения Царицына от белогвардейцев не за горами и двадцатилетний юбилей Октября (1937 г.), а за ним последует не менее значимый юбилей: начало личной военной карьеры вождя (1918 г., Царицын). С исторической точки зрения последняя дата и сам по себе эпизод были сомнительны, но Сталин все успешнее учился изощренно манипулировать событиями, именами, прошлым.
Сталин в царицынскую историю оказался замешан случайно, – после революции только у него, единственного члена большевистского ЦК, а затем Политбюро, не было постоянного серьезного занятия и должности ни в правительстве, ни в партии, ни в советах, ни в войсках. В качестве члена правительства первого состава (октябрь 1917 г.) он получил должность народного комиссара по делам национальностей, которому в условиях начала Гражданской войны нечем было заниматься. Поэтому Ленин использовал его в качестве добросовестного наблюдателя и контролера высокого ранга. Недаром после Гражданской войны он был назначен главой партийно-государственного органа ЦКК-РКИ. А Сталин был человеком деятельным и амбициозным, поэтому недолюбливал свою первую должность и, видимо, очень завидовал коллегам по партийному руководству, в недавнем прошлом абсолютным дилетантам во всем, а ныне успешно проявлявшим себя в государственных, дипломатических и военных делах. Особенно завидовал «чужаку» Троцкому, ставшему вторым после Ленина человеком в государстве, одновременно занявшему более высокое положение, чем Сталин, в партии и самую высокую должность в армии. Но здесь судьба и Сталину наконец-то дала шанс прославиться.
В начале лета 1918 г. Совнарком и ВЦИК направили его во главе вооруженной экспедиции для «сбора» хлеба (реквизиции) голодающему пролетариату двух столиц, остающихся подконтрольными большевикам. Похожие поручения давались многим. Например, после Сталина в 1919 г. за хлебом отправили на Украину Л. Каменева. Управлять государством не умели, производить ничего не могли тоже, первое время на подконтрольных большевикам территориях царил хаос и неразбериха, а экспроприировать научились еще до революции. К лету 1918 г. плодородный район между Нижним Поволжьем и Северным Кавказом не успели разорить Гражданской войной. Но когда Сталин прибыл в мирный центр края в Царицын, как в самое удобное место для концентрации хлебных поборов, белогвардейские отряды генерала П.Н. Краснова и донского казачества предприняли попытку захватить город. Сталин понял, что наступил его звездный час, и, как многие в те времена, сначала по собственной инициативе, а затем и с благословения Троцкого и Ленина, взял на себя командование красными отрядами, возглавлявшимися бывшими офицерами, назначенными Председателем Реввоенсовета Троцким. Он лично направил Сталину это назначение, о чем через много лет очень откровенно и явно сожалея писал: «Самочинно взятые на себя Сталиным функции руководителя всех военных сил фронта получают подтверждение Москвы». Несмотря на всю неприязнь Троцкого к Сталину, телеграмма Реввоенсовета Республики, носящая помету, что она отправлена по согласию с Лениным… возлагает на Сталина: «Навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное комплектование, изгнав всех неповинующихся»[283]. С этого начался первый опыт самостоятельного и практически бесконтрольного сталинского управления обширным краем.
Через одиннадцать лет, в 1929 г. к пятидесятилетию нового вождя был выпущен юбилейный сборник. Один из очерков написал ближайший сподвижник и участник царицынских событий Клим Ворошилов. Он первым процитировал в советской печати распоряжение Троцкого. Но вот как Ворошилов живописует город до и после прибытия Сталина: «Физиономия Царицына в короткий срок стала совершенно неузнаваема. Город, в котором еще недавно в садах грем