6 июня 1918 г. Сталин с отрядом рабочих прибыл в Царицын. Соединение в одном лице прозорливости политического вождя и таланта полководца позволило Сталину разгадать роль Царицына, как место главного удара со стороны контрреволюции. Взятие Царицына отрезало бы Республику от последних хлебных ресурсов, от бакинской нефти, позволяя белым объединить донскую контрреволюцию с Колчаком и чехословацкой контрреволюцией и общим фронтом идти на Москву. Надо было во что бы то ни стало удержать в руках Советской власти Царицын. Очистив железной рукой город от белогвардейских заговорщиков, добыв и послав голодающей столице значительное количество продовольствия, Сталин целиком занялся обороной Царицына. Беспощадно ломая сопротивление контрреволюционных специалистов, присланных и поддерживаемых Троцким, Сталин быстрыми и решительными мерами реорганизовал разрозненные отряды. Ускорил прибытие из Донбасса частей Ворошилова, ставших ядром вновь сформированной Х армии. Железная воля и гениальная прозорливость Сталина отстояли Царицын, не дали белым прорваться на Москву»[310].
Весь раздел был перепечатан в отдельном издании «Краткой биографии», лично отредактированной Сталиным[311], уже генералиссимусом[312]. Вышла биография в 1946 г. и, уже без тени смущения, Сталин в ней одобрил текст, в котором сообщалось, что на фронтах Гражданской войны он «руководил решающими боевыми операциями».
Как круги по воде от брошенного камня, так от произведения Толстого стали расходиться различные мероприятия, развивающие и укрепляющие исторический вклад вождя в победоносную Гражданскую войну. В конце 1937 г., ближе к его шестидесятилетнему юбилею, в Сталинграде был открыт «Музей обороны Царицына имени товарища Сталина». В своей библиотеке Сталин сохранил первый номер журнала «Историк-марксист» за 1940 г., в котором была опубликована восторженная заметка об этом музее. Видно, как автор пытается всеми силами расцветить довольно пустую экспозицию: «Материалы Музея показывают, как товарищ Сталин организовал дело снабжения страны хлебом в самые трудные дни для Страны советов – лето и осень 1918 г., как товарищ Сталин личным примером вдохновлял бойцов царицынского фронта и превратил Царицын в неприступную крепость революции, в Красный Верден, о который разбились все контрреволюционные полчища генерала Краснова». Там же в архиве лежит вторая верстка книги Вл. Меликова, профессора Академии Генерального штаба РККА, «Героическая оборона Царицына (1918)», Москва, 1937 г. На протяжении нескольких десятков страниц Сталин делал правки и затушёвывал чернилами имена участников Гражданской войны, и особенно тщательно фамилию командира «Стальной дивизии» Д.П. Жлобы. Это был тот самый Жлоба, чья дивизия в 1918 г. спасла для большевиков город, разбив казачьи войска генерала Краснова, кому через два года его бойцы поднесли в дар захваченные личные вещи прославленного генерала А.Г. Шкуро: экипаж, именное золотое оружие – кинжал и шашку, бешмет коричневого цвета и каракулевую папаху. Сталин раз за разом вычеркивал его имя из книги, восхваляющей самого Сталина и Ворошилова, потому что 10 июня 1938 г. в г. Краснодаре начдив Жлоба был уже расстрелян. Так устанавливается время, когда вождь упражнялся в чтении и редактировании в связи с расстрелом очередного бывшего сослуживца «по героической обороне Царицына».
Но и этим не исчерпывалась сталинская литературно-пропагандистская атака на сознание советских людей. Всеволоду Иванову, менее талантливому, чем Ал. Толстой писателю, была заказана книга об одном из героев обороны Царицына – особоуполномоченном 10-й армии А.Я. Пархоменко. Он погиб в боях с махновцами в 1921 г. и поэтому никак не мог участвовать в различных оппозициях последующих лет, и о нем можно было сочинять все что угодно. Иванов в конце 1938 – начале 1939 г. опубликовал одноименную повесть в журнале «Молодая гвардия». Два номера этого журнала находятся в архиве Сталина и, судя по оставленным на нем пометам, были им внимательно прочитаны от начала и до конца[313]. Его не очень интересовал герой, обозначенный в заголовке повести, но оставить без внимания трактовку собственного образа он не мог. Подлинным героем повести был, конечно, ни Пархоменко, ни революционный народ, ни Ленин, а только он сам. В целом трактовка образа ему понравилась, но какие-то моменты он не мог оставить без внимания. Его коробили неудачные и часто безграмотные обороты уже прославленного советского литератора и драматурга. Сталин возмущенно подчеркнул: «весь снизу вверх посерел» (один из героев) или: «Чего же ты хочешь из Москвы?» (в смысле – от Москвы?) или выражение: «ищущи вас», которое вызвало у него смех – так и написал: «ХА-ХА» и т. д.[314] В одном месте даже не выдержал и начертал в сердцах в адрес писателя: «Дурак», и это в том месте, где герой поминает Ленина и Сталина[315]. Повесть благополучно вышла отдельным изданием в конце 1939 г.
В архиве вождя лежит толстенный макет книги, подготовленной все к тому же юбилею: «Сталин. К шестидесятилетию со дня рождения. Художественная проза и публицистика, воспоминания, фольклор, отрывки из пьес и киносценариев» (М.: Художественная литература, 1939). В разделе, посвященном царицынскому периоду деятельности Сталина, помещены отрывки из произведений таких «свидетелей» и «участников» событий, как: Толстой А.Н. Хлеб. М.: Гослитиздат, 1938; Барбюс Анри. Сталин. М.: Гослитиздат, 1936; Ворошилов К.Е. Сталин и Красная армия. М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1939; Иванов Вс. Пархоменко. М.: Гослитиздат, 1939; Минц И. Из истории Красной Армии. Рукопись. Контрольный экземпляр брошюры Ворошилова также находится в архиве-библиотеке Сталина. На ее обложке вождь в самом начале 1936 г. начертал сам себе: «Прочесть сначала до конца»[316]. И действительно. Прочитал от начала и до конца и сделал по ходу чтения несколько технических замечаний, но в целом труд соратника ему понравился. Брошюру издали 40 000 тиражом. В брошюре сталинский полководческий талант раскрывался на фоне всего хода Гражданской войны в СССР и без особой натуги доказывалось, что война была выиграна исключительно благодаря его талантам. Брошюра затем переиздавалась много раз, вплоть до смерти героя. Естественно, что со временем она дополнялась все новыми подвигами, апофеозом которых стала победа в Великой Отечественной войне.
Это только отдельные из многочисленных примеров не только грубой и многослойной фальсификации истории, но и сталинской биографии, которая, после гибели Троцкого, до сих пор толком так и не написана.
Первое время после выхода повести Толстой свое произведение оценивал очень высоко: «В этом романе говорится о самом главном, что есть в мире, – не раз, как заклинание, повторял автор, – о философии нашей революции, о больших людях нашей революции, об организации беспримерно победоносной борьбы, о великом оптимизме нашей революции, о том, как в огне боев создавался характер советского человека. Чтобы показать смысл революции, я решил взять самых больших людей, самых великих наших современников. Ленин, Сталин, Ворошилов стоят в центре моего романа»[317]. Один из лучших современных биографов Толстого, А. Варламов, опубликовал письмо писателя Ромену Роллану, дав очень точные характеристики автору и его только что опубликованной повести. Толстой вальяжно отписывал Ромену Роллану, с чьей женой Майей Кудашевой и по совместительству агентом НКВД когда-то в одной компании веселился в Коктебеле: «В романе мало отрицательных персонажей. Мне больше не хочется писать ни о ничтожестве маленьких душ, ни о человеческой мерзости, мне не хочется изображать из моего искусства зеркало, подносимое к физиономии подлеца. Зачем обращать свой взгляд на огромные груды мусора, устилающего путь, по которому шествует человеческий гений? Зачем разглядывать в увеличительное стекло его подметки? У искусства – другие, более высокие и необозримые, восхитительные и величественные задачи: формирование новой «человеческой души». Я старался сделать свой роман занимательным, – таким, чтобы его начать читать в полночь и кончить под утро и опять вновь перечитать. Занимательность, по-моему, – это композиция, пластичность и правдивость». «Тут что ни слово – то ложь, – замечает биограф. – И уж точно невозможно начать читать «Хлеб» в полночь, кончить читать под утро и снова перечитывать. Про правдивость лучше и вовсе не говорить. Но опять-таки, значит ли это, что Толстой, когда писал «Хлеб», хохотал? Едва ли. У каждого запасливого писателя имелась своя «охранная грамота». Толстовской стала повесть «Хлеб». Она же «Оборона Царицына»[318].
Я не исключаю, что это письмо Толстой написал с расчетом на то, что его перехватят и сообщат «куда нужно». Кто не знает, что в нашей стране жить под присмотром неусыпного «ока государева» тяжелейшая ноша! Но так жил не только он, а весь советский народ, всю советскую эпоху. И здесь, на вершине успеха, «охранная грамота» под заглавием «Хлеб» неожиданно быстро начала терять свою силу. О повести почти перестали упоминать, что не могло произойти без «отмашки» сверху. После очередного прижизненного переиздания книги накануне войны, в 1941 г., оценки произведения стали меняться. Когда кинорежиссеры братья Васильевы перед самой войной приступили к съемкам фильма «Оборона Царицына» (вышел на экраны в 1942 г.)[319], Толстого не пригласили в сценаристы, хотя сюжет фильма был близок к повести «Хлеб». В конце 1942 г. Толстой в своей краткой автобиографии уже писал: «Хлеб» был закончен осенью 1937 г. Я слышал много упреков по поводу этой повести: в основном они сводились к тому, что она суха и «деловита». В оправдание могу сказать одно: «Хлеб» был попыткой обработки точного исторического материала художественными средствами; отсюда несомненная связанность фантазии. Но, быть может, когда-нибудь кому-нибудь такая попытка пригодится. Я отстаиваю право писателя на опыт и на ошибки, с ним связанные. К писательскому опыту нужно относиться с уважением, – без дерзаний нет искусства»