[320]. В мае 1943 г., выступая в Союзе писателей, Толстой опять вынужденно признался коллегам: «Таким образом, возникла сухая и слабая повесть «Хлеб», здесь была дана чисто историческая эпоха»[321].
Создается впечатление, что он подсознательно, раз за разом давал знать своим читателям и критикам об испытанном давлении со стороны, объясняя этим свою неудачу. Но я хочу обратить внимание на то, что поколения читателей никогда не принимают во внимание ссылки на вмешательство посторонних сил в процессы творчества. Наиболее честные и самостоятельные современники сразу же не принимают подлога, лжи и фальсификации, чем бы они ни мотивировались. Разрушение тоталитарных режимов всегда начинается и сопровождается разрушением исторических фальсификаций и имитаций любого жанра. Постепенно, но неуклонно они вычеркиваются читателями из творческого наследия народа и предаются забвению. «Хлеб» давно уже на пути, предсказанном автором еще при жизни. Но творчество писателя, опутанное фактами истории, совершенно здесь ни при чём. Я уже отмечал: Толстой вынужденно «замахнулся» на то, на что он не был способен (и никто другой не смог бы этого сделать). Он пытался написать произведение, в котором не бывшее стало бы бывшим[322]. В соответствии с заданием он пытался одним лишь словом сотворить новую историческую реальность, причем так, чтобы она полностью вытеснила действительную реальность и вошла вместо неё в сознание и память будущих поколений. К середине ХХ в. магия слова достигла такой силы, так воздействовала на умы и души людей, что имеющие власть диктаторы и тотальные режимы стали с его помощью конструировать не только лжепророков и лжерелигии (идеологии), но и виртуальную реальность. Подлог прошлого наиболее полно и детально был проведен в сталинском СССР, тогда как стараниями последующих вождей «прошлое» только слегка обновлялось и подправлялось. «Хлеб» показал, что на определенном этапе для фальсификации истории могут служить любые произведения, главное, чтобы они имитировали подлинность и достоверность не бывшего. Для этих целей могла быть использована даже грубая имитация исторического источника и исторического факта. В свою очередь на эту имитацию опирались последующие «продукты», закрепляющие и детализирующие фальсификат. В этом случае «первоисточник» фальсификата лучше было «забыть», а последний по времени в цепочке фальсификатов уже легко маскировался под исторический факт. Принцип чисто пропагандистский, не применявшийся ранее ни в исторической науке, ни в других гуманитарных науках, ни в художественном творчестве, поскольку для них он губителен.
Заканчивая рассказ о повести «Хлеб», не могу не привести выдержки из анонимного письма читательницы, направленного в числе нескольких сотен других писем депутату Верховного Совета СССР А.Н. Толстому в 1937 г.: «Алексей Толстой! Сегодня я сняла со стены ваш портрет и разорвала его в клочья. Самое горькое на земле – разочарование. Самое тяжелое – потеря друга. И то и другое я испытала сегодня. Еще вчера я, если можно так выразиться, преклонялась перед вами. Я ставила вас выше М. Горького, считала вас самым большим и честным художником… Вы казались мне тем инструментом, который никогда, ни в каких условиях не может издавать фальшивую ноту. И вдруг я услышала вместо прекрасной мелодии захлебывающийся от восторга визг разжиревшей свиньи, услышавшей плеск помоев в своем корыте… Я говорю о вашем романе «Хлеб», содержание которого я прочла в «Лит. Газете» («Литературная газета», 30 октября 1937 г. – комментарий публикатора. – Б.И.). Мне стало стыдно, горько и очень, очень больно. Ведь вы очень наблюдательный, умный, чуткий человек с огромным сердцем, вы, написавший «Гадюку», «Любовь», «Хождение по мукам», «Морозную ночь», вы, так умевший передать всю «милую тяжесть любви», проникший в тайное тайных человеческой души и с опытностью мастера разбирающийся в сложной механике Жизни… И вдруг вы вступили в свору завывающих с пеной у рта подхалимов, двурушников, разбивающих лоб от усердия кликуш… Неужели вы не видите объективной действительности? Где ваша орлиная зоркость? Андре Жид за два месяца пребывания в СССР сумел разглядеть то, чего не увидели вы, живущий здесь постоянно. Как не стыдно вам присоединяться к хору, вопящему, что «у нас светлая, радостная, счастливая жизнь, данная нам любимым Сталиным»? Неужели вы не чувствуете всей духоты атмосферы, в которой задыхается 170 000 000 советских людей? Неужели вы не видите буквальной нищеты во всем Союзе? Или вы оторвались от подлинной жизни? По всей стране волной разлилась реакция. Лучшие люди, преданные ленинской идее, честные и неподкупные, сидят за решетками, их арестовывают тысячами, расстреливают, они не в силах перенести грандиозную Подлость, торжествующую по всей стране, сами уходят из жизни, кончают самоубийством…
История… Как ее извращают! В угоду необъятному честолюбию Сталина подтасовываются исторические факты. И вы тоже приложили свою тонкую руку, тоже стали заправским подпевалой. Ведь в «Хлебе» вы протаскиваете утверждение, что революция победила лишь благодаря Сталину. У вас даже Ленин учится у Сталина… Ведь это прием шулера. Это подлость высшей марки!
Произвол и насилие оставляют кровавые следы на советской земле. Диктатура пролетариата превратилась в диктаторство Сталина. Страх – вот доминирующее чувство, которым охвачены граждане СССР. А вы этого не видите? Ваши глаза затянуты жирком личного благополучия или вы живете в башне из слоновой кости?… Смотрите, какая комедия – эти выборы в Верховный Совет… Ведь в них никто не верит. Будут избраны люди, угодные ЦК ВКП(б). Назначенство, а не выборы, ведь это же факт… Партия ушла от массы, она превратилась в диктаторскую партию. Сейчас честные люди не идут в партию. Идут в нее лишь карьеристы и люди беспринципные, аморальные…
Как вы не замечаете, что сверкающая идея Ленина заменена судорожными усилиями Сталина удержать власть. Где тот великолепный пафос, что в Октябре двинул миллионы на смертельную битву? Под зловонным дыханием Сталина и вот таких подпевал, как вы, вековая идея социализма завяла, как полевой цветок в потных руках мерзавца! И вы, инженер души человеческой, трусливо вывернулись наизнанку и мы увидели неприглядные внутренности продажного борзописца.
Вы, увидя вакантное место, освободившееся после смерти М. Горького, чтобы его занять, распластались в пыли, на брюхе поползли, расшибая лоб перед Сталиным, запев ему хвалебные гимны. Где же ваша беспристрастность? Где честность художника? Идите в народ, как Гарун аль Рашид и послушайте чутким ухом. И вы услышите проклятия и неприязнь по адресу Сталина. Вот где настоящая правда!
Или, может, вас прикормили? Обласкали, пригрели, дескать, Алеша, напиши про Сталина. И Алеша написал. О, какой жгучий стыд!
Оглянитесь кругом и вы увидите, что небо над страной готовит бурю. Народ не потерпит глумления над собой, над идеей социализма, он ударит по зарвавшейся, обнаглевшей кучке деспотов. Уже сейчас, как рокот дальнего грома, доносятся отовсюду отголоски брожения в массах. Сталин это слышит. Он знает, что недолго ему еще царствовать. И с ним началась истерика. Он не чувствует под собой почву. Массовый террор – ведь это доказательство слабости.
Наступит время, и ветер истории сбросит вас с пьедестала, как литературную проститутку. Знайте, что уже сейчас, когда люди прочтут ваш «Хлеб», они увидят, что ошиблись в вас и испытают разочарование и горечь, какие испытываю сейчас я.
Я вас как художника искренне любила. Сейчас я не менее искренне ненавижу. Ненавижу, как друга, который оказался предателем…
Неизвестная.
Ноябрь 1937 г.[323]»
Письмо не раз цитировалось в постперестроечное время. Оно написано человеком, хорошо знакомым с творчеством писателя и близко наблюдающим за его эволюцией. Мне кажется, что автор письма не женщина, а мужчина из партийных верхов. Он не очень молод, неплохо ориентируется в истории большевизма и сталинизма. Скорее всего, он оппозиционер, но не обязательно троцкист или бухаринец. Как и многие в то время массово арестовываемые и расстреливаемые ленинцы, он искренне считал Сталина могильщиком удивительной пролетарской революции, а Толстого – литературным подручником могильщика.
Доносительство, не только тайное, но и открытое, публичное, стало нормой жизни, как часть борьбы за выживание, как стратегия борьбы за жизнь как таковую. В январе 1939 г. газета «Правда» опубликовала письмо в редакцию за подписями А. Фадеева, А. Корнейчука, В. Катаева, А. Караваевой. Первой стояла подпись Алексея Толстого. В письме речь шла о «безответственности руководителей Союза писателей», пренебрежительно относящихся «к голосу честных советских литераторов». А их коллективный «голос» вопрошал: «Как могло случиться, что руководители Союза писателей способствовали восхвалению бездарных и клеветнических «произведений» троцкистки Серебряковой при общем возмущении всех честных советских литераторов? Как могло случиться, что бездарное и вредительское произведение Киршона «Большой день» подымалось на щит некоторыми руководителями Союза писателей вопреки мнению честных советских литераторов? А разве не то же самое было с врагами народа Бруно Ясенским, Микитенко?»[324] Так что и здесь Толстой был в авангарде.
Отличился писатель и в совсем низкопробном жанре. В этот предвоенный период Троцкий, доживая последние дни и, возможно, листая свежие советские газеты со сталинскими юбилейными материалами, вспомнил о своем давнем протеже: «Крупнейший писатель Алексей Толстой, который носит имя одного из могущественных и независимых писателей страны, этот Алексей Толстой говорит о Сталине:
Ты, ясное солнце народов,