На книге М. Смоленского «Троцкий», подчёркнуты все места, где автор наделяет этого ярого врага И.В.Сталина и советского народа отрицательными эпитетами: «политический властолюбец», «Троцкий — гениальный авантюрист», «Троцкий — колюч и нетерпим» и другие.
Сохранённая часть библиотеки вождя ещё ждёт своего вдумчивого и доброжелательного исследователя-дешифровальщика, который сможет сказать совершенно точно, что имел в виду И.В.Сталин, подчёркивая то или иное место в книге и что означают те или иные пометки и замечания, однако здесь следует сказать, что попытки такого рода уже имеют место, правда, они весьма немногочисленны. Одна из книг, пометки, на которой наиболее известны — это пьеса А. Афиногенова «Ложь». Вещь действительно слабая по всем меркам, она вызвала у И.В.Сталина резкое неприятие, о чём он сообщил автору в известном «Письме т. Афиногенову». В пьесе имелся такой монолог, который принадлежит одному из положительных героев: «Я говорю о нашем Центральном Комитете… Я говорю о вожде, который ведёт нас, сорвав маски со многих высокообразованных лидеров, имевших неограниченные возможности и обанкротившихся. Я говорю о человеке, сила которого создана гранитным доверием сотен миллионов. Имя его на всех языках мира звучит как символ крепости большевистского дела. И вождь этот непобедим, потому что непобедима наша революция». После сталинской правки: «Я говорю о нашем Центральном Комитете… который ведёт нас, сорвав маски со многих высокообразованных лидеров… я говорю о Центральном Комитете партии коммунистов Советской страны… Знания его на всех языках мира звучат как символ крепости большевистского дела. И этот коллективный вождь непобедим…».
Идёт следующий диалог героев:
«НИНА. Пусть не молчат, пусть говорят правду.
ГОРЧАКОВА. Массы должны доверять нам, не спрашивая, правда это или нет.
НИНА (схватывая газету). А зачем тогда пишут «Правда»?
ГОРЧАКОВА. Это — историческая традиция»
Реакция вождя на этот вздорный диалог вполне справедлива: «?! Что за чепуха!»
Через несколько страниц к реплике: «А мы за правду не молимся и в зубах ею не ковыряем», — И.В.Сталин приписывает фразу: «Она для нас борьба, жизнь, существование».
Некоторые, наиболее одиозные места И.В. Сталин просто перечёркивает с пометкой: «К чему эта унылая и нудная тарабарщина?»
Интересно, что на эту же пьесу существует и отзыв такого литературного авторитета, как Алексей Максимович Горький: «Пьесу Вашу нахожу неудачной и вредной. Партийца Вы наделили фамилией Сероштанова. Мещане примут это как аллегорию, очень приятную им. Да и все фигуры пьесы сероваты. Все — устали, ни в одном из них не звучит пафос бойцов за социализм, психика всех построена на мотивах индивидуализма, на борьбе за своё «. Такова же и Нина… Партийно мыслящих Вы показали как примитивно мыслящих. Сторонники лжи у Вас живее борцов за правду».
Получив такой отзыв Горького, Афиногенов обратился к И.В. Сталину. Но критические замечания И.В. Сталина, как мы видели, были вполне справедливы. И он высылает автору такое письмо:
«Тов. Афиногенов!
Идея пьесы богатая, но оформление вышло небогатое. Почему-то все партийцы у Вас уродами вышли, физическими, нравственными или политическими уродами… Даже Рядовой выглядит местами каким-то незавершённым, почти недоноском. Единственный человек, который ведёт до конца последовательную и до конца продуманную линию (двурушничества), — это Накатов. Он наиболее «цельный».
Для чего понадобился выстрел Нины? (Нина — положительный герой, но кончает жизнь самоубийством). Он только запутывает дело и портит всю музыку. Кулику бы противопоставить другого, честного, беспорочного и беззаветно преданного делу рабочего (откройте глаза и увидите, что в партии есть и такие рабочие).
Надо бы дать в пьесе собрание рабочих, где разоблачают Виктора, опрокидывают Горчакова и восстанавливают правду. Это тем более необходимо, что у Вас нет вообще в пьесе действия, есть только разговоры (если не считать выстрела Нины, бессмысленного и ненужного).
Удались Вам, по-моему, типы отца, матери, Нины. Но они недоработаны до конца, не вполне скульптурны.
Почти у каждого героя имеется свой стиль (разговорный). Но стили эти недоработаны, ходульны, неряшливо переданы. Видимо, торопились с окончанием пьесы.
Почему Сероштанов выведен физическим уродом? Не думаете ли, что только физические уроды могут быть преданными членами партии?
Пускать пьесу в таком виде нельзя. Давайте поговорим, если хотите. Привет!
И. СТАЛИН»
По мнению Евгения Громова, в представлении И.В.Сталина об эстетической ценности искусства ничего не надо упрощать. И.В.Сталин выработал определённое понимание художественной специфики искусства и эстетическое чутьё. Конечно, он был, прежде всего, политиком, но и не одной политикой он жил. Смотря спектакли и фильмы, слушая музыку, читая, наконец, книги, И.В. Сталин внутренне требовал от них и какого-то художественного уровня и качества, к чему государственные мужи зачастую бывают равнодушны. Опираясь на воспринятые в молодости культурные традиции, И.В. Сталин мог и без подсказок референтов отличить первый класс в литературе и искусстве от второго и третьего.
МУЗЫКА В ЕГО ЖИЗНИ
Четырежды лауреат Сталинской премии (1946, 1949, 1950, 1951), главный дирижёр Большого театра Николай Семёнович Голованов, скончавшийся в возрасте 62-х лет, вскоре после смерти И.В. Сталина в 1953 году, успел оставить ценнейший документ эпохи — некролог по поводу кончины вождя, который предстаёт перед нашими современниками совершенно в неожиданном для них ракурсе — не как государственный деятель, но как неутомимый организатор советской культуры и тонкий ценитель отечественного и зарубежного музыкального искусства.
Среди людей, которые работали или встречались с И.В.Сталиным и оставили потомкам личные впечатления о музыкальных пристрастиях Иосифа Виссарионовича Сталина — дипломат Андрей Андреевич Громыко; автор мелодии Гимна Советского Союза, художественный руководитель Ансамбля песни и пляски Советской Армии Александр Васильевич Александров; знаменитый лётчик, Герой Советского Союза Александр Васильевич Беляков; прима Большого театра Валерия Владимировна Барсова; а также «правая рука» Иосифа Виссарионовича — Вячеслав Михайлович Молотов.
Н. ГОЛОВАНОВ: «…Шли первые годы Октябрьской революции. Помню, как-то перед спектаклем Большого театра состоялся доклад, причём докладчик говорил очень долго и чересчур красиво, слишком цветисто. В ложу дирекции Большого театра вошёл худощавый, невысокий человек в скромной солдатской одежде. Послушал, усмехнулся и добавил как бы про себя: «лучше бы уж скорее начинался спектакль»…
Это был И.В.Сталин. Навсегда в памяти моей сохранится первое ощущение от его простоты и скромности. И когда бы я ни видел И.В. Сталина, — а за тридцать пять лет жизни советского театра мы часто видели Иосифа Виссарионовича в нашем зрительном зале, — это впечатление всегда подтверждалось. В И.В. Сталине мы видели человека всегда внимательного и доброго, любящего наш театр и вдохновляющего всё его творчество.
Старые артисты помнят, как на заре Советской власти, в грозовую эпоху интервенции и гражданской войны, И.В.Сталин приезжал к нам в своей неизменно скромной шинели и будёновке, часто прямо с фронта. Он глубоко чувствовал, понимал и ценил истинно реалистическое искусство, радовался успехам Большого театра, огорчался его неудачам. Можно назвать много спектаклей, на которых бывал Иосиф Виссарионович.
Горячо любил он русскую оперную классику, особенно «Ивана Сусанина», «Пиковую даму», «Князя Игоря». Любил он и балет «Пламя Парижа». С удовольствием слушал он и народные мелодии, национальные песни братских народов.
Помню, как 2 мая 1949 года товарищ И.В.Сталин приехал в Большой театр за 15 минут до начала спектакля и оставался на нём до конца. В этот вечер шла одна из любимейших его постановок — «Садко». Я дирижировал тогда этой оперой, и я хорошо помню, с каким удовольствием слушал Иосиф Виссарионович чудесную музыку Римского— Корсакова.
13 апреля 1950 года в Большом театре с огромным успехом прошла опера Мусоргского «Хованщина». И.В. Сталин пригласил исполнителей главных ролей в правительственную ложу, в которой находились Г.М. Маленков, Н.С. Хрущёв, Л.П. Берия, Н.А.Булганин, А.И. Микоян и А.Я. Вышинский. «Будем хорошо вас награждать, — сказал он тихо, — дирижёра Голованова, режиссёра Баратова, художника Федоровского, балетмейстера Кореня, хормейстера Шорина. Спасибо вам за «Хованщину»! Сегодня я навсегда прощаюсь с моим любимым Большим театром, где я провёл столько чудесных и незабываемых часов…».
И всё-таки он не удержится — ещё раз побывает в Большом, и это будет 27 февраля 1953 года, накануне его смертельной болезни.
Вспоминает охранник Вождя А.Т. РЫБИН:
«27 февраля 1953 года в Большом театре шёл балет «Лебединое озеро». В восемь часов сопровождаемый Кириллиным в своей ложе появился И.В. Сталин. До конца спектакля он был один. Затем попросил директора поблагодарить артистов. После чего уехал на Ближнюю дачу».
Это был его действительно последний в жизни визит в Большой театр…
А. ГРОМЫКО: «Музыку И.В. Сталин любил. Концерты, которые устраивались в Кремле, особенно с участием вокалистов, он воспринимал с большим интересом… Причём любил сильные голоса, мужские и женские… Восторженно отзывался о некоторых солистах Большого театра, например, об Иване Семёновиче Козловском. Помню, как во время выступления Козловского некоторые члены Политбюро стали громко выражать пожелание, чтобы он спел задорную народную песню. И.В. Сталин спокойно, но во всеуслышание сказал: «Зачем нажимать на товарища Козловского? Пусть он исполнит то, что сам желает. А желает он исполнить арию Ленского из оперы Чайковского «Евгений Онегин». Все дружно засмеялись, в том числе и Козловский. Он сразу же спел арию Ленского. Сталинский юмор все воспринимали с удовольствием».