о какого абсурда доходило. И такое творилось по всему городу, по всей империи.
Сталин сказал, что надо не искать подходящее помещение, а построить его с соблюдением всех правил конспирации. Частный дом на тихой улице, где-нибудь на отшибе – вот самый лучший выход. Пусть там поселится кто-то, не вызывающий подозрений у полиции, возможно даже не член партии, а кто-нибудь из сочувствующих. Обсудив предложение Сталина, товарищи его приняли и поручили это дело Михо Бочоридзе.
– Смотри, Михо, – поддевал его я, – в гору ты пошел, большим человеком стал – владельцем собственной типографии! А совсем недавно в кузне молотом махал!
Михо в молодости был кузнецом, потом выучился на бухгалтера, а теперь ему предстояло заведовать типографией.
– Да, вот так! – отвечал Михо. – А ты смотри и завидуй!
Шутки шутками, а дело надо было делать быстро. Сталин дал нам план типографии, он все продумывал до мелочей, прежде чем предложить. Одноэтажный дом, рядом – сарай, под домом в глубоком подвале – типография. Из дома хода в нее нет, полиция может хоть в прямом смысле землю носом рыть и ничего не обнаружит. Под домом – обычный подвал, тот подвал, в котором находилась вторая типография, был вторым. Войти в него можно было через сарай, в котором был устроен колодец. Заглянешь в колодец – увидишь воду. Но сверху не видно, что чуть выше уровня воды вбок отходит лаз, по которому можно было бы проникнуть в типографию. Забегая вперед, скажу, что полиция ни за что не обнаружила бы типографию, если бы не предатель.
План, который мы получили от Сталина, был готовым руководством для строительства. Позже я спросил, кто начертил план. Я думал, что это сделал какой-то инженер.
– Я начертил, – ответил Сталин. – Разве кому-то другому можно поручить такое дело?
Я удивился, оказывается, он и в инженерных науках разбирается. Да, действительно, такой план нужно было чертить только самому. Типография была законспирирована самым глубоким образом. Далеко не все члены тифлисской организации знали, что в Тифлисе находится нелегальная типография. Очень мало кто знал, по какому адресу она находится. Это были те, кто привозил бумагу, краску и забирал газеты с листовками. И только те, кто непосредственно в ней работал, знали, как можно в нее проникнуть. Жизнь научила нас строжайшей конспирации. Любая ошибка оборачивалась гибелью товарищей.
Слесарь железнодорожных мастерских Давид Ростомашвили в то время еще не вступил в партию, но помогал нам кое в каких делах и считался надежным человеком. Получилось по русской поговорке «На ловца и зверь бежит». Михо искал подходящий участок для строительства дома, а Давид пожаловался ему, что никак не может сдать принадлежавший его отцу участок земли в Авлабаре.
– Дома меня постоянно терзают – сделай что-нибудь, ведь земля стоит без дела, а за нее хорошие деньги были заплачены, – сказал Давид.
– Давай сделаем так, – предложил Михо. – Мы построим тебе дом, а ты сдашь его моей тетке Бабе. Она будет платить тебе сколько положено, и все будут довольны. Домашним скажешь, что деньги на строительство дома взял взаймы.
Давид ради партии был готов на любые жертвы, но со стороны все должно было выглядеть так, чтобы не вызывать подозрений. Другой наш товарищ, инженер Лобжанидзе, на основе сталинского плана сделал фиктивный план, который Давид подал в управу, чтобы получить разрешение на строительство дома. Подвал для типографии строили самые доверенные из наших товарищей, а на строительство дома Михо нанял рабочих, причем выбрал не тифлисцев, а пришлых, откуда-то из-под Кобулети. Я был свидетелем того, как ожесточенно Михо торговался с ними при найме. После упрекнул его:
– Зачем ты так с ними поступил? Заплатил бы немного больше, это же наши братья, беднота.
– Моя главная задача – не вызывать подозрений, – ответил Михо. – Заплати я им больше того, что платят обычно, пошли бы ненужные разговоры о добром подрядчике. Зачем привлекать лишнее внимание? После революции доплатим им все, что недодали сейчас.
Я считал себя хорошим конспиратором, но у Михо мне можно было учиться. Посмотришь на него до революции – типичная бухгалтерская крыса, хозяйский холуй. Никто не мог заподозрить в нем революционера. У него и вся семья была коммунистической. Когда типография была готова, тетка Михо Бабе Лашадзе, член партии и очень умелый конспиратор, поселилась в доме. По выражению Сталина она стала «ангелом-хранителем» типографии. Бабе заботилась о тех, кто работал в типографии, кормила их и т. д. Для всех рабочие считались квартирантами Бабе. Но главная задача Бабе заключалась в обеспечении безопасной работы типографии. Подобно многим пожилым дамам, она подолгу просиживала у окна, но мало кто знал, что она не просто глядит на улицу, а наблюдает за обстановкой. К окну Бабе садилась только в часы работы типографии и, если к дому приближался чужак, подавала сигнал, нажимая кнопку электрического звонка. По этому сигналу работа в типографии прекращалась. Хоть типография находилась и глубоко под землей, но шуму от нее все равно было много. В округе Бабе считали гордячкой, поскольку она не ходила в гости к соседям и никого не приглашала к себе. А как она могла приглашать? Это означало нарушить конспирацию.
Полгода шло строительство. До его начала Сталин, в один из своих приездов из Батума в Тифлис, побывал на месте, выбранном Бочоридзе, осмотрел все вокруг и сказал:
– Молодцы, хорошее место нашли. То, что нужно. Надеюсь, что типография проработает долго, до самого свержения самодержавия.
Вскоре после этого его арестовали.
К сожалению, типография проработала всего до середины апреля 1906 года. Выдал ее предатель, член тифлисской организации Нодар Кварацхелия. По своей работе он был связан с товарищем Татьяной, той самой, которая занималась моим обучением. Татьяна (на самом деле ее звали Нино) по просьбе Михо организовала в подвале производство взрывчатки. Кварацхелия обеспечивал Татьяну всем необходимым для производства. Он не знал, как проникнуть из сарая в типографию, но это уже было делом времени. Михо потом простить себе не мог, что доверился Кварацхелии. Но кто мог его заподозрить? Рабочий парень из бедной семьи, настоящий пролетарий, рабочая косточка. После уже выяснилось, что у него была любовница, модистка. Она вертела им как хотела, требовала подарков и денег и в конце концов сбила его с пути. Ради нее Кварацхелия пошел на предательство. Им настолько дорожили, что не включали в списки сотрудников, берегли как зеницу ока, но все эти предосторожности не спасли предателя от заслуженной кары. Кварацхелию казнили по приговору комитета, но типографии уже было не вернуть. Жандармы настолько разозлились, что после обыска сожгли дом, отчего обрушились оба подвала, и верхний, и нижний. Иногда я прохожу мимо этого места и с горечью смотрю на пустырь, вспоминая, что тут было раньше[74]. Заодно с типографией разгромили редакцию газеты «Элва»[75].
Сталина очень радовало, что в Тифлисе наконец-то появится возможность печатать нелегальную литературу в большом количестве. На самом деле в большом, до 40 000 оттисков за день! В 1903 году весной мы напечатали такое количество прокламаций, что наводнили им весь Тифлис. Разбрасывали на улицах, раздавали в храмах под видом религиозных наставлений, даже в Артистическом театре[76] во время представления сверху на головы зрителям, среди которых был и тифлисский полицмейстер Ковалев, посыпались наши прокламации. Сталин был очень доволен такой акцией.
До своего ареста в ноябре 1903 года я работал вместе с Михо Бочоридзе, который вел нашу бухгалтерию, подсчитывал, сколько налога мы получали с капиталистов. Поэтому я был в курсе всех дел типографии, от меня у Михо секретов не было. Бабе, товарищ Татьяна и товарищи, работавшие в типографии, смогли избежать ареста благодаря наблюдательности Михо. По дороге в типографию вечером 14 апреля он заметил неподалеку двоих незнакомцев, очень похожих на шпиков. Придя в типографию, Михо велел всем, кто там был, немедленно уходить, последним ушел сам. Была слабая надежда, что полиция не найдет типографию, но она не оправдалась. На следующий день типографию разгромили[77].
Провал типографии очень больно ударил по всем нам. Незадолго до этого, Центральный комитет[78] принял решение о закрытии бакинской типографии, возложив задачу по обеспечению Кавказа нелегальной литературой на тифлисскую типографию. И вдруг такой провал! Проклятый Кварацхелия! До сих пор проклинаю его, как только вспомню о типографии.
Вспомнился еще один случай, тоже связанный с типографией, только с бакинской. В 1903 году типографии понадобился новый германский печатный пресс. Деньги на его покупку у бакинских товарищей были, но как можно было сделать заказ и осуществить доставку машины в Баку? Она непременно должна была пройти через таможню, а оттуда обо всем печатном оборудовании сообщали в жандармское управление. Надо было сделать заказ от имени кого-то из владельцев бакинских типографий. Товарищи нашли такого человека, некоего Ованесьянца и договорились с ним, пообещав за услугу комиссионные. Когда пресс пришел, Ованесьянц решил оставить его себе. Деньги на покупку пресса передавались ему без расписки, на доверии, и повлиять на него законным образом было невозможно. Товарищи пригрозили сжечь типографию Ованесьянца, а он ответил, что в таком случае он выдаст их всех полиции. Типичный пример того, как капиталисты сходят с ума от жадности. Ованесьянца настолько ослепила возможность задаром получить новую машину, что он не подумал о том, какая кара ждет его в случае выдачи нелегальной типографии полиции. Одной только угрозы выдать типографию было достаточно для того, чтобы навсегда заткнуть ему рот. Товарищи так и собирались сделать, но Авель Енукидзе