– Неужели вы настолько наивны, что верите, будто князь Цулукидзе действительно борется за ваши интересы? – спрашивали они рабочих.
Но рабочие верили Саше, потому что привыкли судить о человеке по его делам, а не по происхождению. Ленин – сын генерала, и что с того?[107]
Саша помогал Иосифу во многих делах, начиная с организации первой тифлисской маевки на Соленом озере. Очень много он сделал в Батуми в 1902 году[108].
Узнав о Сашиной смерти, Сталин сказал:
– Мы похороним товарища Цулукидзе с таким почетом, которого не удостаивался никакой царь! Пусть все видят, как мы чтим своих погибших товарищей!
Саша умер в Кутаисе, а хоронить его собрались на родине, в Хони[109]. Было решено, что до кладбища гроб с телом Саши понесут на руках. На похороны съехались товарищи со всего Кавказа. Обстановка в Кутаисе в те дни была такой, что достаточно было одной искры для того, чтобы вспыхнуло восстание. Вице-губернатор Калачев, исполнявший в то время обязанности губернатора, мудро приказал полиции ни во что не вмешиваться. Впрочем, полиция и не имела такого желания. К тому времени все уже поняли, на что способны сплоченные пролетарские массы.
В день похорон с утра пошел сильный дождь, но это не изменило наших планов. Похороны начались в назначенный час – в девять, и шли как было запланировано. Гроб несли на руках, пели «Марсельезу» и другие революционные песни, время от времени процессия останавливалась, и кто-то произносил речь. Трудно судить на глаз, но у меня и других товарищей сложилось мнение, что в Кутаисе за Сашиным гробом шло не менее пятидесяти тысяч человек, а до Хони гроб сопровождало тысяч тридцать. В толпе то и дело кричали: «Долой самодержавие!» и «Да здравствует социализм!» Сталин и другие товарищи, находившиеся на нелегальном положении, шли вместе со всеми. Сталин сказал две речи – одну в Кутаисе, а другую в Хони. Очень хорошо сказал, люди плакали, слушая, как он рассказывает о Саше и о его делах.
– Врачи советовали товарищу Сандро беречь себя, но он работал изо всех сил, приближая наше общее счастье, приближая революцию! Только революция позволит нам сбросить оковы и стать свободными, товарищи. Не слушайте предателей, которые пытаются увести вас с пути борьбы. Да здравствует революция! Да здравствует социализм! Долой самодержавие!
Этими словами Сталин заканчивал оба своих выступления.
Мне Сталин поручил важное дело – руководить боевой дружиной, которая обеспечивала защиту Сашиных похорон. Я привык к револьверам, но у некоторых товарищей были маузеры, которые незаметно носить под одеждой невозможно. Полиция видела их, но отворачивалась. Сталина и других наших товарищей-нелегальщиков полиция тоже видела, каждый из них выступал перед народом, но полицейские не сделали попытки схватить хоть кого-то. В тот день полицейские напоминали статуи, были слепыми, глухими, неподвижными.
Двойственное впечатление владело мной во время Сашиных похорон. Мне было жаль Сашу, которого я знал лично и очень уважал, но в то же время я радовался тому, как проходят его похороны. Вечером после похорон те, кто близко знал Сашу, собрались для того, чтобы помянуть его по народному обычаю.
– Когда победим, непременно поставим Саше памятник в Тифлисе[110], – сказал Иосиф.
Он так буднично это сказал, как будто до нашей победы оставалось несколько дней. Никто из нас не сомневался в победе, но никто не был уверен в ней так, как Сталин.
Третий съезд[111], на котором Кавказ представляли Джапаридзе и Цхакая[112], официально подтвердил то, что всем нам было давно известно. Единственным средством свержения царизма является всенародное вооруженное восстание. Сталин начал создавать вооруженные отряды рабочих в Чиатурах и Кутаисе. От обычных боевых дружин эти отряды отличались размерами и лучшим вооружением. Регулярно проводились военные учения. В Чиатурах правой рукой Сталина был Михо Давиташвили, стойкий марксист, хороший организатор и конспиратор. Благодаря Михо удалось спасти от полиции нелегальный склад оружия. Получив известие о готовящемся налете полиции, Михо за считаные часы перебросил оружие в другое место. Доставкой оружия, а также всего необходимого для устройства нелегальных типографий занимался я вместе с несколькими товарищами. В то время мы жили не дома, а в поездах. Не успевали вернуться в Тифлис, как выезжали снова. И оружие, и типографское оборудование приходилось возить понемногу, чтобы не вызывать подозрений. Железнодорожные жандармы, знавшие о том, что готовится восстание, были очень внимательны.
Настал день, когда стало ясно, что по обычным каналам невозможно достать столько оружия, сколько нам требуется.
– Если оружие нельзя получить из-за границы или откуда-то еще, то у нас остается единственный выход – взять его на месте, – сказал Иосиф.
Это было примером того, что мы, его товарищи, называли «сталинским подходом к делу». Другой бы сказал: «раз оружия мало, то восстание придется отложить» или «передайте заграничным товарищам, чтобы они слали нам больше оружия». Но не таков Сталин. Его принцип: «Надо, так сделай!»
Оружие решено было добывать на полицейских заставах. Руководить первым налетом на заставу в Чхари[113] было поручено мне. Несколько выстрелов в воздух так напугали «доблестных» стражников[114], что они побросали оружие и предоставили нам полную свободу действий. Действуя таким образом, мы разоружили несколько застав.
– Хорошо, – сказал Сталин. – Но мало. Вот если бы нам удалось взять оружие из кутаисского цейхгауза. По сведениям, там хранится около двух тысяч винтовок.
Две тысячи! Этого количества хватило бы на вооружение целого полка![115]
Цейхгауз охранялся гораздо лучше любой полицейской заставы. В то время невозможно было захватить его силой. Пришлось идти на хитрость. В сентябре Сталин отправился в Кутаис вместе с несколькими товарищами, среди которых была и тетка Михо Бочоридзе Бабе Лошадзе. Бабе, будучи преданной нашему делу, выглядела совершенно по-буржуазному и ни у кого не вызывала подозрений. Она сняла дом, расположенный напротив цейхгауза, и товарищи под руководством Сталина начали рыть оттуда подкоп под цейхгауз. Сталин раздобыл план цейхгауза, часы смены охраны и все прочее, что было нужно для успешного осуществления операции. Захват оружия сорвался по причине, которую невозможно было предусмотреть. В этом месте земля была очень рыхлой, размываемой подземными водами, и подкоп постоянно осыпался. Товарищи попробовали укреплять его досками, но из этого ничего не получилось. Стало ясно, что в этом месте рыть невозможно, и от этой затеи пришлось отказаться. Член нашей боевой группы Пация Галдава настаивала на том, что подкоп надо продолжать, но не могла сказать, как это можно сделать.
– Есть разумный риск, Пация, а есть неразумный, – сказал ей Иосиф. – Не забывай, что мы должны сделать все тайно, так, чтобы сверху над нашим тоннелем земля бы ничуть не просела. И подкоп должен быть надежным, чтобы мы смогли быстро вынести оружие. Но раз это невозможно, мы будем искать другой способ раздобыть оружие.
Все мы сильно переживали эту неудачу. Так надеялись! Уже место приготовили, где можно было спрятать эти винтовки! Кто мог подумать, что там такая почва? Много подкопов я видел в своей жизни, но всегда трудность была обратной, роешь и натыкаешься на скалу. Никто из нас и представить не мог, что слишком мягкая земля тоже может стать препятствием.
Как мы станем смотреть в глаза своим товарищам? Ведь мы практически пообещали им эти две тысячи винтовок. Я был готов в одиночку напасть на этот проклятый цейхгауз! Пускай меня убьют, лишь бы не испытывать такого стыда. Когда я сказал об этом Иосифу, он рассмеялся.
– Я знаю, что ты шутник, Камо-джан, – сказал он, – но так ты еще никогда не шутил. Убьют тебя – и все будет хорошо, потому что стыдно тебе не будет? А винтовки другие за тебя добывать будут, да? Рассуждаешь, как институтка, а не как большевик!
Мне стало еще стыднее, но от этого стыда была польза. Вся моя глупая горячность прошла. Я понял, что поступил глупо. Надо было гнать из головы эти дурные мысли и думать о деле.
– Если у нас не получилось взять винтовки в цейхгаузе, придется взять их в другом месте, – сказал Сталин так спокойно, будто речь шла не о винтовках, а о покупке чурчхелы. – В Поти[116] скоро должен прийти груз для управления местной бригады[117]. Там больше винтовок, чем мы надеялись взять в цейхгаузе, около трех тысяч. И взять их будет гораздо проще. Землю копать не придется.
– Проще? – удивился я. – Вряд ли. Порт охраняют не хуже, чем цейхгауз. Даже лучше.
В том году мне часто приходилось бывать в Поти. Тамошняя организация работала очень активно, надежные были товарищи. Я видел, как усиленно стали охранять порт с началом первых волнений в городе. Охрана была тройной – полиция, солдаты и местная стража. Я тут же прикинул в уме, сколько народу потребуется для акции в порту. Это же не «экс», когда взял мешок с деньгами и тут же скрылся. Три тысячи винтовок – это же уйма ящиков! В юности я думал, что русское слово «уйма» происходит от грузинского «вай мэ»[118]. Получалось «вай мэ». Даже если мы соберем все свои силы и захватим порт, вряд ли мы сможем удерживать его столько времени, чтобы спокойно вывезти винтовки. Непременно будет погоня, а далеко ли мы уедем с таким тяжелым грузом? На железной дороге захватить винтовки тоже не получится. Все силы жандармов