Товарищ Иван написал мне о текущей обстановке, о том, что революция вот-вот грянет, и о том, что товарищи Сталин и Ханоян постоянно интересуются моей судьбой. Я ответил, что жив и здоров, что с нетерпением жду революции.
Если представилась бы возможность, так я бы сбежал, не дожидаясь революции, но такой возможности не было. Единственное, на что удалось уговорить надзирателя, так это на передачу записок, причем за баснословные деньги. За одну «почту» – письмо мне и мой ответ он брал тридцать рублей.
В декабре я получил письмо от Сталина. Сталин писал, что до революции рукой подать и чтобы я сразу же после освобождения ехал в Петроград к «известному мне С.Я.». «С.Я.» – это Сергей Яковлевич Аллилуев[203], я бывал у него дома в Петербурге.
Я всегда верил в победу революции, иначе бы и не стал революционером, но в тюрьме было очень приятно получить письмо с воли от старого друга, в котором написано, что революция прогремит совсем скоро. Такие письма придавали сил. Я смотрел на тюремщиков и думал: «Скоро кончится ваша власть и наступит наша!»
Я ждал освобождения, но оно застало меня врасплох. Утром в коридоре послышались голоса, двери распахнулись, и пожилой мужчина, лица которого я никогда не забуду, крикнул мне:
– Свобода, товарищ! Свобода!
Я заплакал от счастья. Теперь уже можно написать об этом, а тогда я плакал и думал: «Ах, как хорошо, что никто из наших не видит, как плачет Камо!» На Кавказе мужчинам плакать нельзя. Хоть умри, но не плачь, а то намус[204] потеряешь.
Я вышел из тюрьмы в чем был, в вонючей, наполовину истлевшей арестантской одежде. При мне был револьвер, который я отобрал у одного из надзирателей. Но я решил, что раз теперь свобода, то я не стану устраивать «экс». Зашел в первый попавшийся магазин, где продавалась одежда, и сказал хозяину:
– Я революционер, большевик. Четыре года просидел в тюрьме, в Харькове никого не знаю. Мне нужна какая-нибудь одежда и рублей тридцать на дорогу. Запишите ваш адрес, я вам вышлю после что должен.
Хозяин так удивился, что одел-обул меня, дал денег и адреса записывать не стал. Сказал, что теперь свобода и граждане должны помогать друг другу. Сознательный попался буржуй. В 1917 году многие буржуи сразу стали сознательными, поняли, что их время закончилось.
Сначала я очень обрадовался. Свобода! Революция! Мне было немножко обидно, что революция произошла без моего участия. Но еще в поезде, по дороге в Петербург, который тогда уже называли Петроградом, понял, что революция какая-то ненастоящая. Царя нет, а старые порядки остались. После четырех лет, проведенных в тюрьме, я не мог толком разобраться в происходящем.
Сталин, которого я встретил у Аллилуева, объяснил мне суть происходящего одной фразой:
– Только полдела сделано, Камо! – сказал он.
Сталин в 1917 году
Ленин приехал в Петроград в апреле, а в марте руководителем большевиков был Сталин. Это было невероятно трудное время, несмотря на то что партия вышла из подполья. Буржуазия, меньшевики, эсеры, кадеты, либералы и все прочие «полуреволюционеры», как называл их Аллилуев, набросились на большевиков, на единственную партию, которая по-настоящему, всерьез заботилась о благе трудящегося народа. Доходило до того, что большевиков называли «врагами революции».
– Да! – отвечал на это Сталин. – Мы враги буржуазной революции! Что получили трудящиеся в феврале? Ничего! Гнет царизма сменился гнетом буржуазии! Был у нас главным царь, стал вместо него у нас главным князь![205] Хрен редьки не слаще!
Я так скажу – этот хрен был не просто «не слаще», а во много раз горше редьки. В отношении царизма никто не обольщался, все понимали, что свободы существуют лишь на бумаге, что все права у аристократов и буржуев. А тут вдруг кричат на всех углах о «настоящей» свободе, можно выйти на улицу и кричать, что вздумается, и ничего за это не будет. Разве это не «свобода»? А что городовые на улицах по-прежнему стоят, так ничего страшного. У них же красные банты на шинелях. Революционные городовые! Смешно! Я смотрел и от души смеялся. Подошел к одному, крикнул: «Вся власть трудящимся!» Он сделал вид, будто ничего не слышит.
– Что вы получили в результате этой «революции»? – спрашивал на митингах Сталин. – Война до победного конца! Земля по-прежнему принадлежит помещикам, а заводы капиталистам!
Мне Сталин сразу же дал целую стопку номеров «Правды» и сказал:
– Читай, потом обсудим.
За время сидения в тюрьме я сильно отстал от жизни, поэтому сначала многого не понимал. Но потом разобрался. Сталин меня похвалил:
– Молодец, верно рассуждаешь. Это потому, что у тебя внутри большевистский барометр.
Так оно и есть – барометр. Я могу что-то недопонять, но сразу чувствую, правильно это или нет. Статьи Сталина в «Правде» и других газетах я читал и продолжаю читать с особенным вниманием. Читаю и каждый раз удивляюсь: неужели это пишет Сосо, сын сапожника Бесо Джугашвили? Так умно, так правильно только ученый человек написать может, который два или три университета окончил! Когда я после революции, работая на Кавказе, выступал перед народом, все слушали и удивлялись: «Ай, как правильно говорит Камо!» А что я говорил? Я всегда повторял то, что Сталин сказал в Гельсингфорсе[206] в ноябре 1917 года[207]. В этом выступлении он коротко и ясно изложил суть национальной политики большевиков. Он тогда перед финнами выступал, но эти слова и на Кавказе все понимали. А выступая перед моими соотечественниками-армянами, я повторял то, что Сталин написал о Турецкой Армении[208]. И они тоже все понимали и радовались: «Ай, как правильно!» На Кавказе нам не удалось бы победить, если бы мы не сумели донести нашу правду до каждого трудящегося человека. Меньшевики-националисты тянули народ каждый в свою сторону, играя на старых обидах и отсталости. Свободная Грузия! Свободная Армения! Непросто было объяснить людям, что их «свобода» существует только на словах, в воображении. Но у нас было в руках грозное оружие – статьи и речи Сталина, посвященные национальной политике. Для того чтобы уметь убеждать так, как умеет Сталин, надо не только родиться и вырасти на Кавказе, но и много ума иметь, настоящим гением быть.
Когда я в марте 1917-го в обстановке разобрался, то сразу же предложил Сталину:
– Надо нам создать в Петербурге боевой отряд и перестрелять всю эту сволочь, которая морочит народу голову и поливает нас грязью.
– Не горячись, Камо! – сказал Сталин. – Вся эта сволочь только и ждет повода, чтобы выставить нас бандитами и бросить за решетку. В тюрьмах сейчас много свободного места. Нет, мы должны бороться иначе. Мы должны разоблачать тех, кто пытается обмануть народ. Сила в доверии народа, в том, за кем пойдут массы, кому они поверят.
Боевой отряд мне создать поручили, но для охраны наших вождей. Я руководил отрядом до августа, а затем уехал на Кавказ. Я не был рядом со Сталиным в октябре, но я видел его весной и летом 1917 года. Я скажу то, что сейчас многие товарищи «забывают». В 1917 году у большевиков было два вождя – Ленин и Сталин. Я присутствовал при беседах Владимира Ильича со Сталиным. Они обсуждали партийные дела на равных. Сталин, а не кто-то другой, руководил в Петрограде во время отсутствия Ленина. Сталин поднял рабочих на борьбу с Корниловым[209]. Я прекрасно помню, как многие «истинные марксисты» кричали, что помощь Временному правительству, которое держит в тюрьме наших товарищей[210], есть «предательство». Сталин разгромил их при помощи одной-единственной статьи в «Правде». Гений Сталина в том, что в нужный момент он принимает верное решение и находит такие слова для объяснения собственной позиции, которые понятны всем. Сталин не любит, когда его приказы исполняются бездумно, он объясняет, почему надо сделать именно так. Выступая против Корнилова, петроградские рабочие понимали, что они защищают не гнилое Временное правительство, а свою рабочую революцию. Мы шутили: «Спасибо Корнилову! Благодаря ему Керенский вооружил Красную гвардию». Если бы рабочие остались в стороне и позволили бы Корнилову стать диктатором, то сейчас бы на троне продолжал сидеть Николай II.
Огромный объем работы, который проделал Сталин в 1917 году, сейчас замалчивается. Сталин не любит хвастаться своими заслугами, он о них вообще никогда не вспоминает. Этим пользуются другие товарищи для того, чтобы приписать сталинские заслуги себе. Товарищи Зиновьев и Каменев[211] не вспоминают о том, как они выступали против вооруженного восстания и выдали его план Временному правительству[212]. Но зато, выступая перед трудящимися, они называют себя «ближайшими соратниками Ильича». Нет, товарищи! Я понимаю, что вы ошиблись, затем раскаялись и партия вас простила. Но вы не имеете права на звание «ближайших соратников Ленина». Ближайшие соратники в трудный момент подножку не подставляют.
Я хочу перечислить то, что делал Сталин в 1917 году.
Первое – он первым из большевистских руководителей приехал в Петроград и начал руководить работой наших товарищей.
Второе – он возродил и фактически возглавил «Правду», писал в нее статьи по всем главным вопросам. Благодаря предусмотрительности и организаторскому таланту Сталина, когда «Правду» закрыли, она продолжала выходить под другими названиями[213]