Накануне резидент японской военной разведки на советском Дальнем Востоке капитан Каймадо получил шифрованную радиограмму. В ней глава японской военной миссии в Маньчжурии генерал Янагита потребовал от него с привлечением самых надежных агентов и проводников обеспечить прием специальной группы из трех человек и ее отправку в центральные районы СССР.
В тот вечер обе группы – Каймадо и Хандоги – заняли исходные позиции на берегах Амура. Маньчжурская ночь бархатистым покрывалом укутала сопки, леса и озера. Россыпь звезд и унылая луна изредка проглядывали среди облаков. В их призрачном свете воды могучей реки отливали тусклым серебром. Ленивой волной она о чем-то перешептывалась с берегом. Душистый запах разнотравья кружил голову. Благостный покой, разлившийся в воздухе, нарушали неугомонные лягушки, плеск рыбы, игравшей после вечернего жора и треск сучьев под ногами Кокисана и Хандоги. Они спустились к кромке берега и внимательно вглядывались в противоположный – враждебный берег. Время выхода проводников резидентуры капитана Каймадо к «окну» на границе истекло. Первым услышал скрип уключин и плеск воды Хандога.
– Кажется, плывут! – шепнул он.
– Где? – оживился Кокисан и завертел головой.
– Со стороны косы, – Хандога махнул вправо.
Кокисан повернулся в ту сторону. Из-за облаков выглянула луна, и на зеркальной глади реки проступил темный силуэт. Он приближался к берегу. Кокисан не спешил подавать сигнал, достал из кобуры пистолет и отошел под прикрытие обрыва. Рядом с ним занял позицию Хандога. Прошла минута, другая, и перед ними возникла лодка, за веслами сидело двое. Скрипнув днищем по дну, она ткнулась носом в песок. Один из гребцов спрыгнул за борт и шмыгнул в кусты. Кокисан не сдвинулся с места и ждал сигнала. Пауза затягивалась, когда, наконец, ночную тишину нарушило кряканье утки. Оно прозвучало дважды. Кокисан в ответ трижды ухнул филином. Ветки затрещали, из кустов выбрался проводник и обменялся с ним паролями.
– Выходи, Миша, все в порядке! – позвал Кокисан.
– Вова, Саня, грузимся! – распорядился Хандога.
Вслед за ним на берег вышли Стеблов с Дроздовым и принялись складывать в лодку оружие, продукты и вещи. Хандога присоединился к Кокисану и проводнику. Они продолжали что-то живо обсуждать. В разговоре чаще всего звучала фамилия Пак. Хандога догадался: тому предстояло принять группу и обеспечить ее продвижение к цели, и поинтересовался:
– Капитан, я так понял, нас примет и выполнит проводку Пак?
– Да! – подтвердил Кокисан и заверил: – Миша, можешь быть спокоен, более надежного и опытного человека, чем он, не найти.
– А откуда такая уверенность?
– Пак – это наша живая легенда.
– Живая? – Хандога хмыкнул и с сарказмом заметил: – Я бы предпочел остаться живым, а легенды пусть сочиняют о других.
– Перестань, Миша, за пятнадцать лет у него не было ни одного провала.
– Миша, у нас все готово, давай в лодку! – позвал Дроздов.
Хандога подал руку Кокисану. Тот крепко пожал и на прощание пожелал:
– Удачи вам, Михаил, в вашей великой миссии! О ней знает сам божественный Микадо. Он верит, что вы выполните ее!
– Главное, чтобы о ней не узнали чекисты на Лубянке, – буркнул Хандога и забрался в лодку.
Кокисан оттолкнул ее от берега, и гребцы налегли на весла. Через полчаса они выдохлись. Течение Амура все дальше относило лодку от места, где ее ждал Пак-Каймадо. Хандога распорядился сесть за весла Стеблову и Дроздову. Так, сменяя друг друга, они перед рассветом причалили к советскому берегу, там пересели на лошадей и поспешили уйти от границы. В своей оценке Пака-Каймадо Кокисан нисколько не покривил душой. За все время перехода до глухой охотничьей заминки он ни разу не сбился с маршрута. В ней группа Хандоги провела пять дней. За это время он сумел убедиться в профессионализме Пака-Каймадо. От его внимания не ускользали даже мелочи, он потребовал, чтобы все сменили прически и даже нижнее белье.
2 августа 1939 года трое специалистов из треста «КВЖД-строй» заняли места в купе поезда Владивосток – Москва. 8 августа они были в Челябинске. Там у Хандоги впервые появилась возможность оторваться от группы и выйти на связь с НКВД. В тот день на Лубянке, наконец, вздохнули с облечением. Дальнейший путь боевиков-террористов проходил под негласным контролем разведчиков наружного наблюдения. 14 августа Свояк и с его группа прибыли в Сухум.
После более чем 18-летной разлуки братья Хандоги встретились. Их радость была искренней и глубокой. Теперь братьев роднили не только семейные узы, а общее – особой государственной важности дело, им предстояло спасти жизнь Вождя. В том, что угроза ей становилась все более реальной, подтверждал агент Денди.
24 августа 1939 года из турецкого Трабзона на Лубянку поступило его шифрованное донесение. В нем Денди сообщал:
«…18 августа к группе Пашкевича присоединились Люшков и с ним двенадцать боевиков-террористов. Подготовка группы к переброске на территорию Грузии практически завершена.
В ее распоряжении находится: быстроходный катер, оборудованный двумя пулеметами на носу и на корме, на борт перенесены пистолеты и автоматы для бесшумного боя, гранаты повышенной разрушительной силы и боеприпасы в большом количестве. Команда ждет приказа на выход в море.
Место высадки и маршрут движения по советской территории Люшков скрывает. Из разговора с Пашкевичем мне известно, что где-то в окрестностях Батуми подготовлена перевалочная база. С нее планируется выдвижение на соединение с группой Хандоги.
22 августа Люшков провел тренировку с выходом в море. Сейчас он ждет кодированного радиосообщения от Хандоги о том, что «Медведь» появился в «берлоге» – на госдаче «Сосновая роща».
С этим донесением Денди Деканозов отправился на доклад к Берии. Тот дважды перечитал его и не мог удержаться от радостного восклицания. Теперь, когда он держал в своих руках все нити операции, неуловимый Люшков, наконец, должен был попасть в подготовленный НКВД капкан. Судьба остальных боевиков-террористов мало интересовала наркома, их жизни ничего стоили в той большой игре, где решающий ход оставался за Вождем. Берия снял трубку прямой связи с ним. Сталин находился в своем кремлевском кабинете и ответил на звонок. Берия плотнее прижал к уху трубку, и в ней зазвучал хорошо знакомый глуховатый голос:
– Здравствуй, Лаврентий! – поздоровался Сталин.
– Добрый вечер, Иосиф Виссарионович, извините, что беспокою.
– Ну, если нарком внутренних дел говорит, что вечер добрый, то мне не о чем беспокоиться.
– Спасибо, Иосиф Виссарионович, НКВД делает все, чтобы вас ничто не отвлекало от важной работы. Ваше мудрое…
– Лаврентий, мы не за столом и обойдемся без тостов! – перебил его Сталин и потребовал: – Говори по существу.
Берия подобрался и чеканным голосом доложил:
– Речь идет об операции «Капкан для «Самурая». Получена важная оперативная информация.
– И что, капкан уже захлопнулся?
– Еще нет, товарищ Сталин. Но нами все подготовлено. Требуется ваша санкция.
– Хорошо, приезжай! Я найду время, – пригласил Сталин.
– Спасибо, – поблагодарил Берия, положил трубку на аппарат и распорядился: – Володя, срочно план оперативно-боевых мероприятий по делу «Капкан для «Самурая».
– Есть! – принял к исполнению Деканозов и, срываясь на бег, спустился к себе в кабинет.
Не прошло и пяти минут, как Берия выехал в Кремль. При себе он имел донесение Денди и план оперативно-боевых мероприятий по делу «Капкан для «Самурая». В приемной Сталина ему не пришлось ждать, его приняли без очереди. Пожав руку Берии, он кивнул на место за столом заседаний, прошелся взглядом по нему, папке с документами и спросил:
– Так, говоришь, Лаврентий, клетка вот-вот захлопнется?
– К тому все идет, Иосиф Виссарионович, – подтвердил Берия и представил ему донесение Денди с планом оперативно-боевых мероприятий по делу «Капкан для «Самурая».
Сталин склонился над документами, прочитал и, подумав, спросил:
– Лаврентий, на бумаге красиво, а про овраги ты не забыл?
Помявшись, Берия ответил:
– Иосиф Виссарионович, всего, конечно, не предусмотришь, но провал исключен. Мы полностью контролируем обе группы террористов. В них находятся наши агенты.
– Насколько надежна связь с ними?
– С той, что осела в Абхазии, постоянная и устойчивая. Что касается второй группы, где находится мерзавец Люшков, то…
– В Абхазии, говоришь? – скорее, самому себе задал вопрос Сталин, поднялся из-за стола и прошелся по кабинету.
Берия подхватился со стула и сопроводил его взглядом. Сталин молчал. Упоминание об Абхазии всколыхнуло в нем, казалось бы, стертые в памяти безжалостным временем события почти 33-летней давности.
К началу XX века Российская империя напоминала гигантский паровой котел. Призрак коммунизма, о котором вещали Маркс и Энгельс, побродив по Западной Европе, легким штормом прокатился по ней и нашел благодатную почву в России. Подобно грибам после дождя в Петербурге, в Москве, на Урале и на Кавказе множились и плодились бесчисленные марксистские, эсеровские, анархистские партии и движения. Революционные идеи завладевали не только пылкими умами, но и зрелыми мужами, они подрывали устои государственности империи – армию и церковь.
Юный семинарист Иосиф Джугашвили, отринув Господа, безоглядно бросился в омут революционной борьбы и оказался на самом ее острие. Он, как и тысячи его соратников, жил мечтой о рае, но не на небесах, а на грешной земле, и страстно мечтал о будущей справедливой и достойной жизни. Жизни, где бы властвовал дух творца, а не низменные потребности. Жизни, в которой бы не было ни бедных, ни богатых, ни господ, ни подневольных, ни униженных, ни оскорбленных. Ради нее он не жалел ни себя, ни других.
В 1905 году Джугашвили – Коба, ставший к тому времени профессиональным революционером, принял самое активное участие в революционных выступлениях, охвативших Российскую империю от Бреста до Владивостока. Власть бросила на их подавление полицию и армию. Москва, Баку, Тифлис и Батуми стали ареной ожесточенных сражений. Революция, о которой мечтали Коба и его единомышленники, захлебывалась в крови. Боевым рабочим дружинам не хватало оружия и боеприпасов, агитаторам – прокламаций и листовок. На все это требовались деньги, много денег. Партия поручила Кобе добыть их. Он возглавил боевую организацию партии – РСДРП в Закавказье. Один из первых, дерзких «эксов» – экспроприацию ценностей у ненавистной буржуазии – его группа провела в Абхазии.