Сасо склонился над схемой и быстро оценил:
– Вот это действительно перспективное направление!
В схеме его внимание привлекли: два офицера из оперативного отдела штаба армии и один – из жандармского управления. Он вспомнил, что штабисты проходили по сводкам наружного наблюдения, но в связи с чем, восстановить не мог. Собственно, это существенного значения не имело, главное заключалось в том, что схема Дулепова сработала.
– Господа, но это еще не все! – и, насладившись произведенным эффектом, он объявил: – У четверых из моего списка среди связей проходит один и тот же русский!
– Большевистский резидент?! – вскликнул Такеока.
– Этого я пока утверждать не могу, но рано или поздно ниточка приведет к нему, – подвел итог Дулепов.
Реакция со стороны японцев последовала незамедлительно. Сасо не мог сдержать своего восхищения:
– Азолий Алексеевич, у меня нет слов! Вы провели блестящий анализ. Впереди нас ждет… – он осекся под взглядом Такеока.
Тот скосил глаза на Ясновского. Это не укрылось от ротмистра. Он смешался, его взгляд растерянно забегал. От благодушия Дулепова не осталось и следа.
– Вадим Петрович, оставь нас одних, – буркнул он.
Ясновский, как ошпаренный, вылетел из кабинета. Дулепов, не дождавшись, когда за ним захлопнется дверь, сквозь зубы процедил:
– Господин, если вы хотите сказать, что мой заместитель не заслуживает доверия и работает на большевиков, то это абсурд! Он столько красной сволочи перевешал, что в Харбине фонарных столбов не хватит.
– Азолий Алексеевич, вы нас не так поняли, – поспешил погасить новый конфликт Сасо. – Ротмистру мы доверяем, но, видите ли, речь идет о деле особой государственной важности.
Дулепов нахмурил брови. Такеока прошел к двери, плотно прикрыл ее, и только тогда Сасо продолжил:
– Азолий Алексеевич, при всем уважении к вашим руководителям, атаману Семенову и генералу Каппелю, я вам сообщу, – он выдержал многозначительную паузу, – то, что не должны знать не только они, но и ни одна живая душа. Это…
– Господин Сасо, я в контрразведке не первый день, и мне не надо разжевывать прописные истины, – перебил Дулепов.
– Так вот, уважаемый Азолий Алексеевич, – и Сасо, понизив голос, сообщил: – На днях японская армия начнет войну и…
– Что?! – воскликнул Дулепов и, подскочив над креслом, как заведенный повторял: – Слава Богу! Слава Богу! Свершилось! Свершилось!
Его дрожащая рука потянулась к бутылке, и ее горлышко замолотило по краям рюмок. Коньяк лился по столу, бумагам, а он не замечал, и крупные, как горошины, слезы катились по его щекам. Выпив, Дулепов расчувствовался и повторял как заклинание:
– За победу! За матушку Россию! За победу!
Японцы замялись. Сасо, пряча глаза, обронил:
– Извините, Азолий Алексеевич, первый удар мы нанесем по Америке.
– Как?! А большевики? – только и нашел, что сказать он.
– А потом по ним, – заверил Такеока.
Дулепов потерянно опустился в кресло. Сасо занервничал. Норовистый старик мог захандрить и плюнуть на работу, а заменить его было некем, заместитель Ясновский явно не тянул. И это в то время, когда военная машина японской армии набрала полные обороты, а агенты красных в штабе продолжали безнаказанно действовать.
Сасо ломал голову, как вывести из ступора Дулепова. Похвалы и щедрые посулы оставались без ответа, и тогда он сыграл на болезненном тщеславии и лютой ненависти бывшего жандарма к НКВД и предложил:
– Азолий Алексеевич, а как вы посмотрите на то, чтобы в игру с большевиками ввести Люшкова, но в качестве живца?
– A-а, что хотите, то и делайте, – отмахнулся Дулепов.
– И все-таки как вы, знаток русской разведки и контрразведки, смотрите на такую комбинацию?
– Чего на него смотреть, он что – баба? У нас, в охранном, на такой крючок ловились и эсеры, и большевики.
– И каков был результат? – не давал Дулепову замкнуться Такеока.
– По-разному, только глядите, чтобы вашу подсадную утку раньше времени не шлепнули.
– Надеюсь, что с вашей помощью, Азолий Алексеевич, такого не произойдет, – заявил Сасо и, чтобы разжечь его денежный аппетит, бросил наживку: – Уже принято решение выделить вам дополнительно тридцать тысяч.
Это сработало. В глазах Дулепова вспыхнул и погас алчный огонек. Не желая продешевить, он с сарказмом заметил:
– Однако, господа, вы недорого меня цените! Я не Иуда, чтобы размениваться на тридцать сребреников.
– Хорошо, хорошо, сорок! – не стал торговаться Сасо.
Это возымело действие. Дулепов налил себе рюмку коньяка, одним махом выпил и, переведя дыхание, ворчливо заметил:
– Таскать Люшкова, как куклу, перед носом большевистских агентов глупо. Они насобачилось такие фокусы разгадывать, их на мякине не проведешь, тут надо придумать что-то позаковыристей.
– Вот мы и рассчитываем на ваш опыт, – оживился Сасо и, чтобы заинтриговать Дулепова, раскрыл все карты: – На одного Люшкова мы ставку не делаем, есть еще одно соображение.
– Какое? – встрепенулся Дулепов, в нем проснулся профессиональный интерес.
– Запустить в штаб армии, где засели агенты красных, мощную дезу.
– Если думаете, что они заглотят, то вряд ли. Это вам не окопные офицеры.
– А если через наши возможности в Токио отправить на начальника штаба армии «Дополнение к плану «Кантокуэн» – нападения на Советы?
– И что дальше?
– На совещании, где будут присутствовать люди из вашей схемы, генерал Есимото скажет то, что надо.
– О, вот это толковый заход! – одобрил Дулепов.
– В таком случае, Азолий Алексеевич, детали операции согласуем в рабочем порядке! – свернули трудный разговор японцы и, отказавшись от рюмки коньяка, покинули кабинет.
Не успели стихнуть их шаги, как в дверь просунулась пунцовая физиономия Ясновского. Оскорбленный до глубины души подозрением, он с трудом находил слова, чтобы выразить возмущение. Дулепов оборвал его на полуслове и, пренебрежительно махнув рукой, сказал:
– Не бери в голову, Вадим! Проходи и наливай, с этими желтомордыми обезьянами толком не выпьешь.
– Азолий Алексеевич, я что им – подкидная «шестерка»? Сволочи! Опустили меня ниже плинтуса! – терзался ротмистр.
– Плюнь и разотри. Одно слово – азиаты, – презрительно бросил Дулепов и пододвинул к нему рюмку.
Ясновский одним махом выпил. Костеря на чем свет стоит японцев, они допили коньяк и съели закуску. Дулепову показалось мало, он потянулся за новой бутылкой. Ясновский стал отнекиваться.
– Вадим, ты что как та институтка?! – удивился Дулепов. – Тебе начальник предлагает!
– Извините, Азолий Алексеевич, опаздываю на явку с Тихим, – пояснил ротмистр и поднялся из кресла.
– О-о, явка с агентом – это святое, – сбавил тон Дулепов и уже в дверях остановил: – Погоди, Вадим, есть одна мысль. Федорова кто брал?
– Жандармы.
– Полицейские участвовали?
– Только на подхвате.
– Где сидят Бандура и Козлов?
– В центральной, у Тихого.
– Все идет в масть! – потер руки Дулепов.
Ясновский терялся в догадках, пытаясь понять, куда клонит шеф. А тот не спешил делиться своими соображениями; попыхивая папироской, хитровато поглядывал сквозь клубы сизого дыма и продолжал говорить загадками.
– После Федорова что-то осталось?
– Почти ничего. Все, гад, уничтожил.
– Кто об этом знает?
– Сасо, Такеока, Ниумура с Дейсаном и мы.
– А может, все-таки осталось? – глаза Дулепова слились в узкую щель.
– Вы полагаете, японцы нам не договаривают, боятся утечки информации? – предположил ротмистр.
– Не думаю, хотя черт их знает. Если у них в штабе засел большевистский агент, то у нас каждый второй косит глаз за Амур.
Ясновский пошел пунцовыми пятнами. Обида, нанесенная японцами, снова заговорила в нем, и он с вызовом сказал:
– Господин полковник, если вы подозреваете меня, то…
– Уймись, Вадим. Я что, про тебя сказал? – перебил Дулепов. – Слава Богу, мы с тобой одной веревочкой повязаны. Я о другом. А если развернуть ситуацию с Федоровым и подпольщиками против резидента?
– Как? С покойника ничего не возьмешь, – недоумевал ротмистр.
– А твой Тихий зачем?
– Он-то тут с какого боку?
– С того самого. Через него надо запустить большевистскому главарю в железнодорожных мастерских – Смирнову – информацию, что Федоров не успел уничтожить коды.
– Идея хорошая, но Тихий не имеет отношения к делу, и потом…
– Потом суп с котом. Без тебя знаю, что не имеет. Он где сидит?
– Ну в полиции, и что с того?
– А то, он там не последняя сошка. А чтобы Смирнов клюнул, пусть Тихий сдаст ему парочку большевиков, которых мы пасем.
– Хорошо, но как на это посмотрят японцы?
– Не боись, Вадим, я их беру на себя. Два-три большевика погоды нам не сделают, зато на Тихого сработают!
– Все понял, Азолий Алексеевич. Исключительно тонкий ход!
– Да ладно тебе! И вот еще что, втолкуй Тихому, пусть язык не распускает, любит, мерзавец, пыль в глаза пустить.
– Я ему его подрежу, – заверил Ясновский.
– Действуй! – распорядился Дулепов.
Ротмистр вернулся к себе в кабинет, переоделся и отправился в город. Явка с Тихим была назначена в фотостудии Замойского. В ней Ясновский и Дулепов принимали особо ценных осведомителей. Бойкое место и сам хозяин служили хорошим прикрытием для белогвардейской контрразведки.
Сам Замойский появился в Харбине в середине 1920-х годов, после темной истории, произошедшей с ним в Гирине. Вытащил его из тюрьмы Дулепов – и не просто за красивые глазки, их тесно связывало прошлое.
В далеком 1906 году молоденький, пронырливый фотограф Марек по глупости спутался с большевиками и попался на банальном хранении марксистской литературы. На допросе в охранном отделении лил перед жандармами крокодильи слезы и клялся в верности престолу, а потом без зазрения совести сдал подельников. Таких, как он, после поражения большевиков в первой революции были сотни. Начальник московского охранного отделения, гений политической провокации полковник Зубатов сумел разглядеть в Замойском будущую большую сволочь и взял на личный контроль работу тайного осведомителя под псевдонимом Портретист.