, получив тумака по физиономии, озверел и принялся молотить всех подряд. Под его горячую руку попал и Ясновский.
На шум драки в вестибюль высыпали обслуга, кучка пьяных офицеров, и между ними завязалось драка. Ротмистр оказался между двух огней, на нем отыгрывались и те и другие. Клубок тел, хрипя и ругаясь, катался по полу. За сплетением рук и ног Ясновский снова увидел Дулепова и потерял дар речи. Тот, вальяжно раскинувшись в кресле, с гаденькой улыбочкой наблюдал за тем, как дубасили его подчиненного, а затем вскочил на ноги, разметал толпу и сам вцепился Ясновскому в горло.
– Скотина! Мерзавец! Казенные деньги пропивать! – надрывался Дулепов и хлестал ротмистра по щекам.
Ясновский пытался что-то сказать, но от удушья не хватало воздуха. Костлявые пальцы полковника железной хваткой сошлись на шее. В последнем отчаянном усилии ему удалось дотянуться до его рук и вонзиться зубами.
Истошный вопль и глоток свежего воздуха вырвали ротмистра из кошмара…
Пробуждение оказалось страшнее сна. Перед ним, схватившись за руку, скакал и верещал живой, из плоти и крови, Дулепов. Ясновский закрыл и снова открыл глаза, это был не сон. До боли знакомая люстра раскачивалась под потолком, а с фотографии на стене за ним наблюдала, заливаясь счастливым смехом, супружеская чета Ясновских. Сама жена, испуганная и растерянная, застыла на пороге, а за ее спиной торчала угрюмая физиономия Клещева. Стены, мебель, Клещев и супруга поплыли перед глазами ротмистра. Похолодев, он с ужасом наблюдал за немыслимыми телодвижениями Дулепов.
Первым опомнился Клещев, выхватил из кармана пальто платок, бросился к нему, чтобы перевязать рану. Дулепов отшвырнул его и обрушился на Ясновского с угрозами:
– Скотина! Мерзавец! Сгною!
Ротмистр и вовсе потерял голову. Дулепов в порыве гнева схватил его за грудки и заорал:
– Скотина, вспоминай, как выглядел Длинный?! Как?!
– Долговязый, господин полковник, – подал голос Клещев.
Ясновский оторопело смотрел на них, на кровь на руке Дулепова и не мог взять в толк, о чем они говорят. Вчерашний пьяный дебош в «Тройке», кошмарный сон, беснующийся шеф и какой-то Длинный, все смешалось в замутненном сознании ротмистра.
– Скотина! Пьянь подзаборная! Ну, вспоминай же, как выглядел Длинный из аптеки Чжао? – не стесняясь в выражениях, кричал Дулепов.
– Долговязый, – снова поправил Клещев.
«Какая аптека? Какой Длинный? Какой Долговязый?» – силился понять Ясновский и растерянно бормотал:
– Господин полковник, о чем вы? Какой Долговязый? Какой Длинный?
– Ну тот, что у Чжао болтал с тобой про болячку Люшкова, – подсказал Клещев.
«Аптека? Долговязый? Неужели?.. – Ясновского пронзила догадка: – Боже мой, ты же нос к носу столкнулся с тем, кого Модест засек на явке с Гномом. Не может быть? Может! Сходство поразительное. Как две капли воды похож на советского агента Долговязого.
– Он! Точно он, господин полковник! – воскликнул Ясновский.
– Ты ничего не путаешь, пьяная рожа? – все еще не мог поверить в удачу Дулепов.
– Он! Он, Азолий Алексеевич! Христом Богом клянусь!
Дулепову было не до клятв, тряся ротмистра за грудки, он прорычал:
– Где эта чертова аптека! Где?
– В районе пристани, сразу за…
– Когда там будет Люшков?
Ясновский лихорадочно вспоминал.
– В девять! Нет, в десять! Точно, в десять, господин полковник!
Дулепов с Клещевым бросили взгляд на часы. Было начало одиннадцатого.
– У-у! – взвыл от досады Клещев. – Поздно, не успеем, господин полковник!
Дулепов яростно заскрипел зубами, отшвырнул в сторону ротмистра и ринулся к двери, на пороге обернулся и гаркнул: – Модест, эту пьянь – тоже в машину!
Дверь с треском захлопнулась, с косяка посыпалась штукатурка, портрет счастливой супружеской пары Ясновских качнулся и рухнул на пол. Ротмистр непослушными руками ухватился за брюки, но нога никак не попадала в штанину. Ему на помощь пришли жена и Клещев; одели, вывели на улицу и усадили в машину.
Дулепов ожег испепеляющим взглядом непутевого зама и, продолжая бормотать под нос проклятия, подгонял водителя. Клещев и его заместитель Соколов благоразумно помалкивали. Оба не один раз на собственной шкуре испытали, что значит попасть под горячую руку шефа. В запале он не разбирал ни правых, ни виноватых, его костлявый, увесистый кулак вышиб не один зуб у незадачливых подчиненных.
Ротмистр, протрезвев, забился в угол и боялся проронить хоть слово. На крутых виражах его болтало из стороны в сторону, тошнота удушающим комом подкатывала к горлу. Он терпел и молил только об одном, чтобы опередить агентов-боевиков, нацелившихся на Люшкова, и с тоской думал, что его ждет впереди: «В лучшем случае погонят в три шеи со службы, а в худшем…», – Ясновского бросило в жар при мысли о душегубе Палачеве.
Дулепову было не до ротмистра. Он торопил время, чтобы успеть перехватить агентов-боевиков советской резидентуры раньше, чем они ликвидируют Люшкова. «Где? Где же вы, сволочи, затаились?», – эта мысль сверлила ему мозг, и он бросил через плечо:
– Модест, где они могут быть?! Где?
– Так влет и не скажешь, господин полковник, – обронил тот.
– А ты соображай! На кой черт ты и твоя свора легавых мне сдались!
– Щас соображу. Щас, господин полковник! – лихорадочно напрягал свою недюжинную память Клещев. Он хорошо знал Харбин, но одного этого было мало, чтобы вычислить место засады боевиков. Здесь требовались детали: проходные дворы, стоянки машин, торговые точки лотошников и прочие мелочи, по которым можно вычислить место, где должны сойтись будущая жертва и палач. И он вспомнил:
– Стоянка для извозчиков и такси у харчевни!
– Подходящее место, от нее не больше ста саженей до аптеки, – определил расстояние Соколов.
– Там они, скорее всего, поставят машину, – предположил Клещев.
– Отличная позиция для отхода стрелка, – оценил ее Соколов.
– Вряд ли, далековато, – не согласился Дулепов. – Что еще?
– Строительная контора Букреева и его хоздвор, – назвал Клещев.
– Она через улицу, почти напротив аптеки. Место бойкое, возле нее вечно толчется народ, отличная позиция: бабахнул, скакнул в машину и поминай, как звали, – заключил Соколов.
– Вот ты, Савелий, эту позицию и закроешь! Возьми Хваткова и наглухо блокируй все подходы. Особое внимание окнам, что выходят на аптеку. Улица там узкая, могут пальнуть через стекло, – предупредил Клещев.
– Я понял, Мефодьич, перекрою ее.
– Как такой план, Азолий Алексеевич? – обратился Клещев к Дулепову.
– Действуйте, – поддержал он и напомнил: – Про проходные дворы не забудь, Мефодич.
– Прикроем. Их и соседнюю улицу возьмет на себя бригада Тяжлова.
– Господа, а про аптеку совсем забыли? Там-то Люшкова, скорее всего, и кокнут! – спохватился Соколов.
– Вряд ли, – усомнился Клещев.
– Согласен, – поддержал его Дулепов.
– Это почему? – недоумевал Соколов.
– Толпой в аптеку они не повалят, а у одиночки против Люшкова шансов нет. Он с лета бьет в яблочко, – напомнил Клещев.
– Долговязый – не дурак и в петлю не полезет! – согласился с ним Дулепов.
– Долговязый? Почему он, господин полковник? – в один голос воскликнули Соколов с Клещевым.
– А потому… – подал голос Ясновский и осекся под взглядом Дулепова.
– Протрезвел, мерзавец? – прорычал он.
– Азолий Алексеевич, так почему Долговязый? – не мог понять его логики Клещев.
– Долго объяснять, Модест! Лучше скажи…
Дулепова бросило вперед. Он ударился о лобовое стекло и яростно матюгнулся. Водитель отчаянно давил на тормоза и крутил руль. Машину развернуло и потащило по мостовой. Испуганное лицо рикши промелькнуло над капотом, из-под колес донеслись хруст дерева и сдавленный крик.
Первым пришел в себя Клещев и выскочил из машины. Перед ним, на мостовой корчился рикша, а под ногами хрустели обломки от коляски. Тут же, как из-под земли, возник плюгавый полицейский-китаец. Раздувшись от собственной значимости, он надвигался на Клещева, а за его спиной росла и набухала, как грозовая туча, толпа китайцев. Удостоверение сотрудника контрразведки не произвело никакого впечатления на невозмутимого истукана. Он, похоже, не знал ни слова по-русски.
– Дорогу! – зарычал Клещев.
Полицейский ничего не понял, но по интонации и выражению его лица догадался об угрозе и схватился за кобуру.
– Модест, кончай с ним цацкаться! Тащи эту обезьяну в машину! – кричал разъяренный Дулепов.
Соколов пришел на помощь Клещеву. Они быстро скрутили полицейского и запихнули на заднее сидение. Толпа китайцев угрожающе загудела, и над их головами заколыхались бамбуковые палки. Это не остановило Дулепова. Он высунулся из машины, выхватил револьвер и пальнул в воздух. Дружный вопль заглушил эхо выстрелов. Китайцы, давя друг друга, бросились врассыпную, лишь коротышка-полицейский продолжал ерепениться. Соколов не стал тратить на него слов и, шмякнув рукоятью пистолета по голове, выпихнул из машины.
– Гони! Гони! – вопль Дулепова подхлестнул водителя.
Машины с Дулеповым и филерами, разметая по сторонам брички, пролетки и рикш, неслись к аптеке Чжао. В этой гонке со временем время опережало Дулепова. Полковнику оставалось полагаться на удачу и уповать на безалаберность Люшкова…
Тот опаздывал на прием. Стрелки часов приближались к одиннадцати. Павел извелся в ожидании и нервно теребил рукоять пистолета. Дмитрий с Николаем чувствовали себя не лучше. Нервы у всех были на пределе и, когда на перекрестке мелькнул знакомый темно-синий «опель», они забыли об опасности. Теперь все их мысли подчинялись одной цели – ликвидации предателя.
– Она! Он! – воскликнул Николай, первым заметивший машину Люшкова.
«Опель» миновал стоянку у пирожковой Лободина, заехал на тротуар и остановился неподалеку от входа в аптеку. Дальше путь загораживали леса у соседнего дома, на них возилась бригада русских и китайских рабочих. Водитель вышел из машины и открыл заднюю дверцу. Первым показался Люшков, вслед за ним выпрыгнул на мостовую мальчишка лет семи, а затем, опираясь на его руку, вышла пышная брюнетка. Ротмистра Ясновского и охраны рядом с ними не было. Дмитрий и Павел озадаченно переглянулись, а Николай чертыхнулся: