общалось «…о крупной враждебной пропагандистской акции власовцев, связанной с подготовкой бывшим советским вице-чемпионом СССР Игорем Миклашевским и окружением предателя Власова международного боксерского турнира».
Радиограмма Арнольда поступила в Москву в канун 27-й годовщины образования органов госбезопасности. В тот день – 20 декабря 1944 года – в кабинетах на Лубянке царила праздничная атмосфера. С утра наиболее горячие и нетерпеливые сотрудники, не дожидаясь торжественного заседания и поздравлений руководства наркомата, спешили отметить это важное событие. Из сейфов и рабочих столов доставались «три пакета на особый период» – стакан, водка и селедка. В воздухе витал аппетитный запах закуски, а из-за неплотно прикрытых дверей кабинетов доносились звон стаканов и приглушенное «ура-а».
Фишер-Абель несколько раз перечитал сообщение Арнольда и только тогда поверил в то, что разведчик-боевик Ударов – Миклашевский жив. Его уже не могли удержать в кабинете ни домашняя колбаса, ни маринованные опята, припасенные на этот случай Зеленским и Тарасовым. Схватив радиограмму, он примчался к Маклярскому и с порога выпалил:
– Борисыч, он жив! Ты представляешь, он жив!
Тот как-то отстраненно посмотрел на него и невпопад произнес:
– А? Что? Хорошо, поздравляю тебя.
– Борисыч, ты че? Я-то тут при чем? Ты в порядке?
На лице Маклярского появилась блаженная улыбка, его взгляд блуждал где-то над головой Фишера-Абеля, и, потрясая листом бумаги, он звенящим от радости голосом произнес:
– Фантастика! Придется ехать в Берлин! Если не к Гитлеру, то к Гиммлеру уж точно.
– Куда?! – Фишер-Абель поперхнулся.
Маклярский, похоже, ничего не слышал, не видел и продолжал оставаться на какой-то своей волне. С ним происходило что-то неладное. Обычно спокойный и скупой на эмоции он был явно не в себе. Недобрые предчувствия охватили Фишера-Абеля, и тому были основания. На почве нервных и физических перегрузок уже не один сотрудник наркомата сошел с ума. Он пробежался взглядом по кабинету, потянул носом воздух, но так и не увидел бутылки и не уловил запаха спиртного. Их отсутствие только усилило тревогу. Фишер-Абель наклонился к Маклярскому и, заглядывая в глаза, спросил:
– Борисыч, с тобой все в порядке?
– Что? – встрепенулся Маклярский.
– Ты меня слышишь?
– Да, что у тебя?
– Очень важная информация.
– О чем?
– Представляешь, нашелся Ударов! Игорь Миклашевский!
– Да ты что?! – в глазах Маклярского появилось осмысленное выражение.
У Фишера-Абеля отлегло от сердца.
– Борисыч, Ударов не просто нашелся, а, похоже, готов к выполнению задания, – доложил он.
– Откуда информация и насколько она достоверна?
– Из Берлина, от Арнольда!
– Невероятно! Полтора года прошло, я, грешным делом, подумал, сгинул Игорь.
– А он жив и дает нам знать, что выполняет задание!
– Каким образом?
– Вот, пожалуйста, ознакомься, – Фишер-Абель подал Маклярскому радиограмму Арнольда.
Тот, прочитав, хлопнул в ладоши, описал круг по кабинету, остановился перед Фишером-Абелем и, лукаво подмигнув, сказал:
– Витя, сегодня ты не один работаешь Дедом Морозом.
– В каком это смысле?
– В прямом, Берлин сделал нам царский подарок.
– Шутишь, Борисыч? – не поверил своим ушам Фишер-Абель, и у него снова закрались сомнения в адекватности Маклярского.
– Какие шутки, Витя? Вот почитай, только что получил, – показал он радиограмму из Берлина.
Она была адресована Максу-Гейне. В ней руководство Главного управления имперской безопасности Германии рассыпалось перед ним в благодарностях и объявляло, что за «выдающийся вклад» он награжден Орденом с мечами за храбрость. Такой высокой награды ни до, ни после него не удостаивался ни один агент гитлеровских спецслужб.
К тому времени в активе Макса-Гейне, а с ним и у 4-го управления были не только стратегические радиоигры «Монастырь», «Курьеры», но и новая – «Березино». Ее дерзкая, остроумная идея родилась в головах Судоплатова и его заместителя Наума Эйтингона. То была первая и последняя такого рода и масштаба оперативно-войсковая операция в истории советских спецслужб. Ее замыслом предусматривалось сковать значительные разведывательные и диверсионные силы спецслужб Германии. Санкцию на ее проведение дал сам Сталин, а ключевую роль снова сыграл Макс-Гейне.
18 августа 1944 года он по радиостанции легендируемой 4-м управлением «подпольной антисоветской» организации «Престол» сообщил в Берлин, что во время нахождения в командировке в Минске «…вышел на контакт с представителями немецкой воинской части, попавшей в окружение в Белоруссии».
К тому времени усилиями Эйтингона, Маклярского и Гудимовича в лесах, в районе реки Березины, была сформирована из числа бойцов отдельного отряда особого назначения 4-го управления НКГБ СССР и немецких антифашистов-коминтерновцев легендированная гитлеровская часть под командованием майора Борисова. Для большей убедительности легенды роль ее командира «поручили» исполнять перевербованному военнопленному, бывшему командиру полка подполковнику вермахта Шерхорну.
В абвере клюнули на жирную наживку Макса. В ночь с 15 на 16 сентября 1944 года группа из трех парашютистов приземлилась в расположении «окруженцев». Ее руководитель – кадровый сотрудник абвера Киберт ничего не заподозрил. В разговоре с «доблестными воинами фюрера, сражающимися в глубоком тылу врага», он высказал им свое восхищение и рассказал, что об их героической борьбе доложено самому фюреру.
При сопровождении группы Киберта с места приземления до основной базы «части Шерхорна» на нее было инсценировано нападение и произведен арест курьеров. В процессе дальнейшей работы Борисова и Гудимовича два абверовца дали согласие на сотрудничество и подключились к радиоигре «Березино». Что касается третьего члена группы, ушедшего в отказ, в радиограмме в Берлин перевербованные гитлеровцы сообщили о его тяжелом ранении при приземлении.
В последующем абвер перебросил в «часть Шерхорна» еще 16 курьеров – кадровых сотрудников абвера, 8 радиостанций, большое количество оружия, боеприпасов и продовольствия. 30 октября 1944 года при очередном сеансе радиосвязи с Берлином руководители операции «Березино» получили радиограмму, заставившую их серьезно поволноваться. Гитлеровское командование решило эвакуировать раненых из «части Шерхорна», чтобы не сковывать ее в маневре, и предложило оборудовать посадочную полосу для приема четырех транспортных самолетов, выделенных «по личному распоряжению рейхсминистра Геринга».
Над операцией «Березино» нависла угроза провала, и, чтобы ее предотвратить, руководство 4-го управления НКВД бросило «часть Шерхорна» в затяжные бои. После такого поворота событий в Берлине решили не рисковать, отказались от отправки самолетов и продолжили снабжение «доблестных воинов фюрера» с воздуха. Так, с помощью Макса-Гейне она продолжала «воевать».
Его «заслуга» была вознаграждена не только Орденом с мечами. В заключительной части радиограммы Берлин обещал Максу-Гейне «после победы на большевизмом присвоить офицерское звание и выделить поместье».
Прочитав, Фишер-Абель вернул ее Маклярскому и с улыбкой заметил:
– Борисыч, не знаю, как Саша Демьянов, а я бы от поместья не отказался.
– Вот она, вся твоя сущность, Витя, сказывается буржуазное прошлое, – язвительно заметил Маклярский.
– Нет, Борисыч, ты ошибаешься, я давно перековался.
– Но родимые пятна капитализма на тебе, Витя, все-таки остались.
– Так они же нужны, чтобы буржуи принимали за своего. В Австрии, когда фабрикант Шнайдер…
Тут зазвонил телефон. Маклярский снял трубку. Ответил дежурный по управлению и доложил о прибытии на службу Судоплатова.
– Все, Витя, шутки в сторону. Павел Анатольевич приехал! Я к нему, – объявил Маклярский.
– Можно мне с тобой, Борисыч? – попросил Фишер-Абель.
– Хорошо, тем более такой случай, – разрешил Маклярский.
Сложив в папку радиограммы Арнольда и берлинского радиоцентра, они поспешили на доклад к Судоплатову. Тот еще не успел раздеться и повесить шинель на вешалку, как Маклярский и Фишер-Абель не вошли, а буквально ворвались к нему в кабинет. Их раскрасневшиеся лица в канун праздника говорили сами за себя. Судоплатов нахмурился и строго заметил:
– Друзья, а вам не кажется, что вы рано начали праздновать?
Его строгий тон не остановил Маклярского, и он выпалил:
– Павел Анатольевич, как не радоваться? Такая награда!
– О чем ты, Михаил Борисович?
– Так Сашу Демьянова наградили, Павел Анатольевич!
Реакция Судоплатова на это сообщение ошеломила Маклярского и Фишера-Абеля. Он посмотрел на них так, будто увидел впервые, и огорошил:
– Михаил Борисович, с каких это пор ты на короткой ноге с наркомом?
Маклярский растерянно захлопал глазами и пробормотал:
– Какая нога? Какой нарком? О чем вы, Павел Анатольевич?
– О том, Михаил Борисович. Это когда же ты стал своим у Всеволода Николаевича?
– Павел Анатольевич, извините, но я не понимаю, о чем вы? Где товарищ Меркулов и где я?
– Не понимаешь? Полчаса назад я узнал от Всеволода Николаевича о награждении Демьянова орденом Красной Звезды, а тебе уже все известно! Так как это прикажешь понимать?
То, что произошло дальше, возмутило Судоплатова. Маклярский рассмеялся ему в лицо. Это переходило все рамки приличия, и он потребовал:
– Прекратить, товарищ подполковник! Вы что себе позволяете?
Маклярский не мог остановиться, сквозь смех прорывалось:
– Еще один орден! Орден с мечами! Это же надо!
Гнев в глазах Судоплатова сменился тревогой. Он перевел взгляд на Фишера-Абеля, ему показалось, что и тот не в себе. С его губ срывались короткие смешки. Оба были явно нездоровы, сказывалась огромная нагрузка, с которой им приходилось работать в последние недели. Ее не выдерживали и более физически крепкие сотрудники. Судоплатов потянулся к графину с водой. Маклярский наконец справился с приступом смеха и сказал: