Прогноз Маклярского, с которым согласился Судоплатов и затем доложил о нем наркому Меркулову, к сожалению, сбылся. К исходу 1944 года гитлеровские войска и части так называемой «Русской освободительной армии», которой командовал изменник Власов, жестоко подавили восстание словаков. Те, кто уцелел, ушли в горы и примкнули к РДР 4-го управления.
К сожалению, ни Маклярский, ни Судоплатов, ни их боевые соратники в Словакии не могли предотвратить эту трагедию. Им приходилось действовать, исходя из своих возможностей и складывающейся обстановки. В Берлине, где после почти полутора лет молчания, возник из небытия агент-боевик Ударов – Миклашевский, она требовала от Судоплатова быстрых и взвешенных решений. Он оказался перед сложным выбором: рискнуть операцией «Ворон», связанной с ликвидацией предателя Власова, и задействовать в полном объеме РДР «Арнольд» для работы с Ударовым, либо готовить специальную группу и затем направить ее в Германию. Динамичная и быстро меняющаяся обстановка на фронтах войны не оставляла ему выбора, и Судоплатов пошел на риск. В очередной радиограмме он потребовал от резидента «Арнольда» не только восстановить связь с Ударовым, но и в полном объеме организовать с ним работу.
В той обстановке, что складывалась в Берлине в январе 1945-го, когда гестапо хватало каждого, кто вызывал хоть малейшее подозрение, провести явку у него под носом было непросто. Серьезно осложняло выполнение задания Андрея – Судоплатова и другое внезапно возникшее обстоятельство – известность Миклашевского, пришедшая к нему после завершения Международного боксерского турнира. На пути к финалу он провел два ярких боя и в заключительном, полном драматизма поединке победил сильного и более молодого бойца из Франции – Пиляса. Победа и лестные оценки, которые Шмелинг дал Миклашевскому, в одночасье сделали его узнаваемым для берлинцев. Рядом с ним постоянно терлись поклонники и поклонницы и не только его спортивного таланта. Поэтому Лаубэ, Дырману и Курту пришлось ломать голову над тем, где и каким образом организовать безопасную явку с Миклашевским. После жарких споров они остановились на уже испытанном способе – интервью. Роль журналиста, ставшую уже привычной, взял на себя Курт.
Ранним утром, когда менее всего можно было ожидать рядом с Миклашевским его поклонников и поклонниц, Курт появился в спортивном клубе, занял место в буфете и терпеливо дожидался окончания тренировки. Чуть позже Лаубэ и группа прикрытия сосредоточились в ближайшем от него кафе. Потянулось время томительного ожидания, когда наконец дверь раздевалки открылась, и в холл вышел Миклашевский. Вид Курта не вызвал у него энтузиазма, и тому пришлось извернуться, чтобы уговорить его на еще одно интервью.
Они свернули в кафе по соседству со спортклубом. В нем было немноголюдно. За столиком у окна пожилая супружеская пара вела неспешный разговор за чашкой кофе, в дальнем углу зала расположилась небольшая мужская компания. Курт предложил занять места за кадкой с огромным фикусом, так, чтобы никто не мешал разговору. Миклашевский, осмотревшись, сел лицом ко входу.
«Молодец, не забываешь подстраховаться», – отметил про себя Курт и поинтересовался:
– Господин Миклашевский, вы что будете пить, есть?
– Только кофе с молоком и гренки.
– Боитесь потерять спортивную форму?
– Нет, не хочу разорять вашу газету.
Курт рассмеялся.
– Кстати, о газете, я так и не увидел статьи, а прошло уже полмесяца, – напомнил Миклашевский.
– Извините, Игорь, но причина не во мне, а в главном редакторе. Видите ли, он… – Курт прервал разговор.
К столику подошел официант и, отвесив поклон, спросил:
– Господа, вы что-то будете заказывать?
– Да. Два кофе: один черный, другой – с молоком и гренки, – не заглядывая в меню, заказал Курт.
– И это все?
– Пока да.
– Хорошо, через несколько минут заказ будет готов, – заверил официант и направился на кухню.
Курт, проводив его взглядом, вернулся к разговору.
– Видите ли, Игорь, главный редактор посчитал, что ваша неординарная личность неподвластна моему перу и не может вписаться в сухую статью.
Миклашевский улыбнулся и с легкой иронией заметил:
– Уж не собирается ли он писать роман?
– Про роман не знаю, а вот яркую статью, да.
– Извините, Курт, не хочу вас обижать, но я не герой ни вашей статьи, ни тем более романа вашего главного редактора.
– А вот это, Игорь, вам лучше сказать ему самому.
– Редактору?
– Да-да.
– Сожалею, Курт, но у меня нет времени ездить по редакциям и, честно говоря, пропала всякая охота давать интервью.
– А вам и не надо ехать.
– Как?!
– А так, редактор находится здесь.
– Извините, Курт, но мы так не договаривались!
– Вот и договоримся.
– Ну, знаете ли, это переходит всякие границы!
– А мы их уберем, – беззаботно отмахнулся Курт.
Миклашевскому показалось, что нахал журналист даже подмигнул ему, и возмутился:
– Курт, вы слишком много себе позволяете! Я уже жалею, что согласился на беседу с вами!
– Не надо, жалеть, вы будете только рады встрече с главным редактором, – сохранял невозмутимый вид Курт.
В его глазах скакали озорные чертики. Но Миклашевский не замечал их. Он был возмущен бесцеремонностью журналиста и порывался уйти. А тот вел себя все более нахально, придержал его за руку и, кивнув на мужскую компанию за дальним столиком, предложил:
– Не спешите, Игорь. У меня для вас сюрприз.
– Что?! Какой еще… – Миклашевский обернулся и осекся.
В глаза бросились крепкие затылки, спортивные фигуры, и его пронзила догадка: «Гестапо!» В памяти пронеслись предыдущие беседы с Куртом и не просто беседы, а беседы-провокации. Подтверждением этой страшной догадки служило отсутствие статей в газете.
«Дурак! Лопух! Так глупо попался! Ты даже не спросил у него журналистского удостоверения!» – проклинал себя Миклашевский, а его взгляд метался между входной дверью, проходом на кухню и окном.
«Выход наверняка перекрыт снаружи. Отход на кухню отрезала троица. Остается окно! Вышибить этой сволочью стекло, и на улицу! А там будь что будет!» – лихорадочно искал выход Миклашевский и ненавидящим взглядом посмотрел на Курта.
Тот изменился в лице и скороговоркой выпалил:
– Игорь, не делай глупостей! Я друг! Здесь Арнольд!
– Кто?! Арнольд?! – у Миклашевского перехватило дыхание.
– Да-да, он! – подтвердил Курт и сделал знак рукой.
Из-за столика, где сидела мужская компания, поднялся человек в темно-коричневом плаще. Свет из окна упал на его лицо, и Игорь обомлел. Он не мог поверить собственным глазам. Перед ним находился живой, из крови и плоти, Лаубэ. За время, прошедшее с последней встречи, он мало изменился: упрямая прядь волос по-прежнему не поддавалась расческе, а при улыбке на щеках появлялись ямочки. Их взгляды встретились, и теплая волна окатила Игоря. Забыв о конспирации, он встал, шагнул навстречу Лаубэ и срывающимся голосом произнес:
– Ты? Ка-ак?…
– Я, я, – с улыбкой ответил Лаубэ и, понизив голос, назвал пароль: – Лёлечка интересуется: как ваше самочувствие?
– Что-о?! Какая еще Лелечка?
– Лёлечка интересуется: как ваше самочувствие?
– Ах, да! – опомнился Миклашевский и назвал отзыв: – Передайте Лёлечке: я чувствую себя хорошо! Я чувствую себя хорошо!
– Вижу! Вижу!
– Арнольд! Как я вас ждал! Как я ждал!
– Все, Игорь, теперь мы снова вместе!
– Да, да, вместе.
– Давай только присядем, а то скоро вся прислуга сбежится, – предложил Лаубэ.
Они сели за стол. Миклашевский все еще не мог поверить в происходящее, его счастливый взгляд обращался то к Лаубэ, то к Курту. От радости он находился на седьмом небе.
– Как ты, Игорь? – вернул его на грешную землю Арнольд.
– Я – отлично, а вот ему, – Миклашевский кивнул на Курта, – могло крупно не повезти.
Лаубэ с недоумением посмотрел на него, потом на Курта и спросил:
– В каком это смысле?
– Да я чуть не отправил его в нокаут.
– Меня?! За что? – изумился Курт.
– Он еще удивляется? Вел себя как провокатор гестапо. Я уже думал, мне крышка, когда увидел ваших мордоворотов, – признался в своих страхах Миклашевский.
Лаубэ переглянулся с Куртом и с улыбкой сказал:
– Теперь, Игорь, тебе уже нечего волноваться, ты находишься под нашим надежным крылом.
– Легко сказать: не волнуйся! Да после такого стресса без шнапса не обойтись!
– А что, можно и шнапс, – живо подхватил Курт.
– Ну уж нет, выдадим себя с головой, это только русские по утрам пьют, – возразил Игорь.
Лаубэ рассмеялся и согласился:
– Все правильно, ограничимся кофе.
– Я закажу, Арнольд. И если не против, то что-нибудь поесть, – предложил Курт.
– Давай, – поддержал тот и снова обратился к Миклашевскому: – Ну, рассказывай, Игорь, как ты: где служишь, где работаешь?
– Особо рассказывать нечего. После Смоленска попал в Нормандию, и в первый же день меня арестовало гестапо.
– За что?
– Да все за старое, за те два взвода, что ушли к партизанам.
– То была ошибка, не стоило ввязываться в это дело, – признал Лаубэ.
– Ну, что было, то было. Слава богу, все закончилось, а после того, как в Нормандии получил ранение, они вообще отстали.
– Куда попало?
– В ногу и шею. Провалялся в госпитале больше трех месяцев, но сейчас, как видишь, все нормально и даже боксирую.
– Слышал, стал даже чемпионом.
– Повезло, Пиляс сам подставился, – скромничал Миклашевский.
– А чем, кроме бокса, еще занимаешься?
– Всем понемногу. Сначала дядька – Блюменталь-Тамарин устроил на курсы власовских пропагандистов.
– Те, что в Дабендорфе? – уточнил Лаубэ.
– Да.
– Интересно, а Власов там часто бывает? – оживился Лаубэ.
– Пару раз видел. Сейчас не знаю, я ушел оттуда, там такая мразь, что от одного вида тошнить начинает.
– Жаль, – посетовал Лаубэ и продолжил расспрос: – А Блюменталь-Тамарин близок к Власову?