При таких плачевных результатах Рейхер и его подчиненные не ждали для себя ничего хорошего от визита Курмиса. Суровая слава о нем бежала впереди него. Истинный наци, он не прощал слабостей ни себе, ни другим, был беспощаден не только к врагам рейха, но и к подчиненным, при достижении цели не останавливался ни перед чем и ни перед кем. Курмис имел на это полное право. Свой профессионализм он доказал не на паркете берлинских высоких кабинетов и не бойким составлением победных реляций, а в боевых операциях на Восточном фронте и глубоком тылу большевиков. Диверсионные операции, проведенные под его командованием на Кавказе в 1942-м и в начале 1943 года, стали классикой и вошли в наставление «Об организации диверсий на коммуникациях противника».
После сорока минут беседы с ним, больше походившей на допрос, Рейхер, Лемке и Ланге чувствовали себя как выжатый лимон. Представленные ими материалы на группу наиболее перспективных курсантов, а также их ответы не удовлетворили Курмиса. Это читалось по его мрачному лицу и холодному тону. Рейхер, чтобы как-то оправдаться, подсунул ему Положение «Об основных критериях при отборе кадров для выполнения специальных задач», разработанное VI управлением РСХА, и пояснил:
– Господин штурмбанфюрер, если следовать пунктам положения, то весь набор курсантов надо либо расстрелять, либо отправить в сумасшедший дом.
Курмис смерил его суровым взглядом и отрезал:
– Рейхер, не ищите себе оправданий. В это трудное для рейха время мы все, сцепив зубы, обязаны мужественно выполнять возложенные на нас задачи.
– Я готов, господин штурмбанфюрер! Но с кем? Никто из этих скотов, что сейчас занимаются на полигоне, не соответствует ни одному из критериев Положения, – горячился Рейхер и, пошелестев страницами, зачитал: – Вот, пожалуйста, пункт 7, он гласит: «…Косоглазие, разноцветие и прочие деформации глаз – это зеркало души, и они говорят о том, что кандидат двоедушен, лжив, а его душа принадлежит дьяволу. В Средние века по одним только этим признакам сжигали на кострах».
– Господин штурмбанфюрер, а если обратиться к пункту 11 Положения, то в нем сказано буквально следующее: «…Рыжие – это знак сатаны, косоглазые – выродки ведьмы», – присоединился к нему Лемке.
– Русский царь Петр I даже издал указ, запрещающий брать рыжих на государственную службу и давать им свидетельские показания в судах, – поддакнул Ланге, продемонстрировав знание противника.
– А родимые пятна?! – вспомнил Лемке. – В Положении прямо говорится: «…Если на теле кандидата имеются родимые пятна размером больше сливы, темно-желтого или бурого цвета и покрытые пухом, то это дебилы».
– И таких дебилов среди курсантов большинство! – с ожесточением произнес Рейхер.
– Что-о?! Ты что несешь, капитан?! – вскипел Курмис. Его охватило жгучее желание треснуть кулаком по скошенному подбородку, низкому лбу Рейхера, плюнуть в его маленькие, прячущиеся за далеко выступающими скулами медвежьи глазки, и он взорвался: – Бездельники! Вы еще скажите, что мы специально комплектуем вашу школу дегенератами! Вместо того чтобы работать, вы ищете себе оправдание!
Здесь уже не выдержал Рейхер. Два с лишним года, проведенные им на передовой, десятки лично подготовленных и осуществленных забросок агентов в советский тыл – это чего-то, да стоило. Отбросив в сторону субординацию, он потряс над столом пакетом, и из него посыпались фотографии курсантов. С них на Курмиса смотрели бритые физиономии со скошенными подбородками, маленькими, близко посаженными глазами, низкими лбами, оттопыренными ушами. Тыча в них пальцем, Рейхер сорвался на крик:
– Вот этот мусор! Вот это человеческое дерьмо я получаю из фильтрационных пунктов! Одни кретины и идиоты! И я должен сделать из них суперагентов?! Да вы только посмотрите на эти рожи!
– Господин штурмбанфюрер, из пункта 6 Положения следует, что скошенные подбородки, маленькие, близко посаженные глаза, низкие лбы, оттопыренные уши – это свидетельство того… – снова подал голос Лемке.
– Молчать! – рявкнул Курмис и так посмотрел на него, что тот, казалось, стал меньше ростом.
«Какие к черту родимые пятна? Какие рыжие? Господи, с какими же кретинами я работаю! Что мне докладывать Шелленбергу?» – терзался Курмис.
Отшвырнул Положение, он вскочил из кресла. Вслед за ним подскочили Рейхер, Лемке, Ланге и застыли свечками. Курмис ожег их испепеляющим взглядом, ничего не сказал, описал круг по кабинету и застыл у окна.
В морозной дымке учебный полигон разведывательно-диверсионной школы напоминал человеческий муравейник. Перед Курмисом находился личный состав всех учебных отделений, а точнее то, что от них осталось после последней фильтрации. Несколько десятков фигур в серых, мышиного цвета мундирах, подобно червякам извивались и болтались на перекладинах, карабкались по пожарным лестницам и раскачивались на канатах. На дальнем плане вторая группа рысью носилась по гимнастическим бревнам и с дикими воплями штурмовала макет развалин. Третья – самая малочисленная – группа сгрудилась вокруг инструктора и, повторяя его движения, метала ножи в уродливо нарисованных на деревянных щитах красноармейцев. В эту, казавшуюся Курмису мышиной возней, суету на учебном полигоне вплетался раскатистый треск автоматных очередей, доносившийся со стороны стрельбища. Будущие диверсанты, террористы и шпионы, набранные из числа военнопленных и коллаборационистов, это было все, на что он мог рассчитывать, чтобы выполнить приказ начальника VI управления РСХА бригадефюрера СС Вальтера Шелленберга.
Болезненная гримаса исказила лицо Курмиса. Он с ненавистью и презрением смотрел на снующих по двору курсантов. Их неумелые, угловатые и оттого еще больше резавшие его глаз – глаз профессионала – движения походили на выступления дешевого деревенского балагана. Для Курмиса все они – русские, украинцы, грузины, армяне, кавказцы – выглядели на одно лицо – лицо дикого, коварного и мстительного азиата. За годы работы на Восточном фронте он мог по пальцам перечесть те редкие случаи, когда из подобного сброда получалось что-то дельное. В последние месяцы подходящие экземпляры настоящих агентов-диверсантов, агентов-боевиков становились исключением.
Отрывистая команда дежурного, ответственного за занятия, смела курсантов с перекладин, канатов и гимнастических бревен. Ножи перестали барабанить по деревянным щитам. Прекратилась пальба на стрельбище. Галдящая толпа сбилась в три кучки и, подчиняясь командам инструкторов, строилась в неровные шеренги.
Курмис не мог без зубовного скрежета смотреть на то, что происходило на полигоне, вернулся к столу, тяжело опустился в кресло и тоскливым взглядом прошелся по лицам Рейхера, Лемке и Ланге. На них читалась тупая готовность исполнить любой его приказ, но это служило слабым утешением. Для выполнения особого задания Шелленберга требовались не они, а курсанты. Из той дюжины досье, что представил Рейхер, с большой натяжкой годились только трое. Но среди них Курмис не нашел того, кто бы был в состоянии успешно реализовать хитроумный, полный смертельного риска – как для Курмиса, так и для самого Шелленберга – план «Зеро».
Пробежавшись тяжелым взглядом по Рейхеру, Лемке и Ланге, Курмис кивнул на стулья. Они заняли свои места и преданными глазами уставились на него. Отложив в отдельную стопку досье на троих курсантов, Курмис сменил гнев на милость. В сложившейся ситуации ему ничего другого не оставалось, как только полагаться на тех, кто есть, и в первую очередь на Рейхера. Он избрал примирительный тон и объявил:
– Господа, нам предстоит выполнить важное задание! Я очень рассчитываю на вас и на ваш профессионализм.
Это разрядило атмосферу. Рейхер, Лемке и Ланге приободрились. После обмена взглядами Рейхер проникновенно сказал:
– Господин штурмбанфюрер, я и мои офицеры благодарны вам за оказанное высокое доверие! Во имя Великой Германии и нашего фюрера мы готовы выполнить любое задание! Если потребуемся, мы отдадим свои жизни.
Суровые складки в уголках рта Курмиса разгладились, и голос смягчился:
– Благодарю, Кенак, другого ответа я и не ожидал.
– Служу Великой Германии и ее фюреру! – гаркнул Рейхер и добавил: – Господин штурмбанфюрер, для меня нет большей чести, чем работать с вами – профессионалом, ставшим при жизни легендой управления.
Курмис хмыкнул и с иронией заметил:
– Не торопись меня хоронить, Кенак.
Тот смешался и забормотал:
– Извините, господин штурмбанфюрер, я не так выразился. Я имел в виду ваши операции, которые для нас стали….
– Полноте, Кенак, – остановил его Курмис и, обратившись к списку курсантов, в котором были подчеркнуты три фамилии, заговорил рублеными фразами:
– Господа, для выполнения особого задания требуются 5–7 хорошо подготовленных агентов из числа славян. Среди ваших курсантов, к сожалению, я нашел только троих, но и они нуждаются в дополнительной проверке.
– Господин штурмбанфюрер, нам приходится работать с тем контингентом, что присылают из фильтрационных пунктов. Мы делаем все, что в наших силах, но… – затянул старую песню Рейхер.
– Кенак – не будем повторяться, – перебил его Курмис и подчеркнул: – Передо мной, а значит, и перед вами, господа, бригадефюрером Шелленбергом поставлена ответственнейшая задача!
При одном упоминании этой фамилии лица Рейхера и его подчиненных вытянулись. Курмис выдержал долгую паузу и продолжил:
– У меня нет ни малейших сомнений в том, что она будет выполнена.
– Так точно! – дружно прозвучало в ответ.
– Так вот, господа, в течение двух недель группа из 5–7 человек, подчеркиваю, из славян, должна быть сформирована. Пока есть только трое, остальной ваш контингент не подходит.
– Позвольте вопрос, господин штурмбанфюрер? – обратился Лемке.
– Говорите, – разрешил Курмис.
– А если группу дополнить инструкторами из числа славян?
– Действительно, господин штурмбанфюрер, есть двое, кто бы мог выполнить самое сложное задание в тылу большевиков, и выполнить успешно, – поддержал это предложение Рейхер.