26 мая 1953 Президиум ЦК КПСС с участием Хрущёва, Кагановича, Микояна, Берия, Маленкова и высшего руководства Украинской ССР принял постановление «О политическом и хозяйственном состоянии западных областей Украины», где признал его «неудовлетворительным». В нём подчёркивалась избыточная русификация этой части Украины, в частности традиционных носителей этнического национализма — интеллигенции: «Особенно болезненно воспринимается населением Западной Украины огульное недоверие к местным кадрам из числа интеллигенции. Например: из 1718 профессоров и преподавателей 12 высших учебных заведений города Львова к числу западноукраинской интеллигенции принадлежат только 320 человек, в составе директоров этих учебных заведений нет ни одного уроженца Западной Украины, а в числе 25 заместителей директоров только один является западным украинцем. (…) Фактический перевод преподавания в западноукраинских вузах на русский язык широко используют враждебные элементы, называя это политикой русификации. (…) Факты говорят, что [буржуазно-националистическое] подполье продолжает существовать, а его банды продолжают терроризировать население»[1077]. В тот же день, 26 мая 1953, в том же руководящем составе с участием высших руководителей Литовской ССР А. Снечкуса и М. Гедвиласа, Президиум ЦК принял постановление «Вопросы Литовской ССР», в котором работа местных партийных властей и правительства «по укреплению советской власти в Литве» была признана «неудовлетворительной». Главной причиной было названо то, что власти в республике «не обеспечены руководящими кадрами из коренного литовского населения», местные власти «не сумели обезглавить антисоветское подполье», а дело его ликвидации свели «к массовым репрессиям и чекистско-войсковым операциям, задевающим широкие слои населения». В связи с этим было решено, в частности, заменить руководящие кадры литовцами и знающими литовский язык, а также «отменить ведение делопроизводства во всех партийных, государственных и общественных организациях Литовской ССР на нелитовском языке, обеспечив при этом для районов с польским населением ведение местного делопроизводства на польском языке»[1078] (курсив мой. — М. К.). В логичной связи с этими решениями стоит и постановление Президиума ЦК от 12 июня 1953, принятое в составе Берия, Ворошилова, Хрущёва, Молотова и Маленкова, «Вопросы Белорусской ССР», где было отмечено, что в республике «совершенно неудовлетворительно обстоит дело с выдвижением белорусских кадров» на руководящую работу и «особенно неблагополучным является привлечение на руководящую работу в партийные и советские органы западных областей Белорусской ССР коренных белорусов — уроженцев этих областей»[1079].
Здесь следует сделать краткий экскурс в историю отношений литовских руководителей с ведомством Берия в 1945–1946 гг., когда, как известно, союзный центр (с участием Л. П. Берия) принял беспрецедентное решение и фактически освободил гитлеровских коллаборационистов (в том числе военнослужащих национальных легионов СС) из Прибалтики от минимального наказания, согласившись перевести их на работы на родину, в республики Советской Прибалтики. И помимо этого, по предварительной оценке, к детализации которой я намерен вернуться в отдельном исследовании, доля военнопленных, которые использовались в качестве работников на объектах Советской Прибалтики, была самой высокой в ряду всех союзных республик и достигала 25 % общей численности трудовых ресурсов в конкретной республике. Однако это не ограничило претензий литовских советских властей на укрепление своего особого статуса в деле использования принудительного труда. Председатель Совета Министров Литовской ССР М. Гедвилас и секретарь ЦК КП (б) Литвы А. Снечкус 31 мая 1946 написали в адрес заместителя председателя Совета Министров СССР Л. П. Берия письмо с просьбой о новом порядке выхода содержащихся в Литве военнопленных на работы, а именно — с просьбой об их использовании по планам республиканского руководства (капитальные работы, добыча торфа, производство строительных материалов) в весьма значительном объёме 17 500 человек (для переписки Берия с местным руководством о численности рабочих контингентов военнопленных характерна их иная численность — в 300–500 человек). Но этого мало: Снечкус и Гедвилас жаловались на то, что МВД СССР своей волей перемещает из республики военнопленных «без согласования с Советом Министров Литовской ССР», часто основываясь на «неправильных представлениях о реальных потребностях в рабочей силе военнопленных по Республике в целом», что «вносит дезорганизацию в дело планомерного трудоиспользования военнопленных, что ставит под угрозу срыва выполнение народнохозяйственного плана». Литовские руководители просили Берию «закрепить за Республикой контингент военнопленных» и «предоставить право распределения военнопленных на территории Республики только Совету Министров Литовской ССР, в том числе и по объектам союзного значения», что, конечно, было грубейшим нарушением правил и практики того времени и прямо затрагивало монополию союзного центра на управление своими объектами. Берия расписал письмо главе МВД СССР С. Н. Круглову: «Рассмотреть, принять меры и доложить». Подчинённые Круглова подготовили ответ в Литовскую ССР, указав, что местные власти в принципе не могут претендовать на требуемые полномочия: «Предоставить правительству Литвы право самостоятельного распределения положенного для этой республики количества военнопленных — не считаем возможным, поскольку рабочая сила из военнопленных распределяется строго в централизованном порядке по решениям Союзного правительства. В соответствии с этими решениями, министерства, для которых предусмотрено выделение рабочей силы, имеют право, в зависимости от потребности, с согласия МВД СССР, перемещать военнопленных из одних районов Союза в другие. Полагаем необходимым в этом духе информировать Совет Министров и ЦК КП (б) Литвы»[1080]. Эта давняя дискуссия не могла не отложиться в памяти руководства МВД СССР и лично Берия вплоть до весны 1953 года, создав Снечкусу и Гедвиласу репутацию деятелей, склонных к присвоению себе полномочий союзного центра за счёт полномочий именно МВД СССР.
Возвращаясь к ситуации 1953 года, Тыну Таннберг пишет: «Бессмысленность прежних методов борьбы с сопротивлением должна была доказать и собранная по распоряжению Л. Берии статистика репрессий, которая отразилась в направленной членам Президиума ЦК КПСС докладной записке. (…) Изменение курса Кремля в отношении движения сопротивления означало замену тотального террора выборочными репрессиями…
Одним из способов подавления сопротивления, считал Берия, является сотрудничество с участниками сопротивления и репрессированными политиками времён независимости… такой подход должен был в конечном итоге прекратить сопротивление режиму как внутри государства, так и за рубежом». И приводит данные о жертвах противоборства с партизанами и карательных операций (см. Таблицу 1)[1081], которые красноречиво демонстрировали, что если столь велики жертвы, то значит — ещё больше число вовлечённых в антисоветскую борьбу лиц или, как минимум, велика неизбирательность репрессий. Историк уточняет, что данные МВД, на которые опирался Берия, были проверены по партийным источником. Для секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущёва по Эстонии альтернативную справку готовил ответственный сотрудник ЦК Е. Громов: «Громов был человеком Хрущёва, и именно он составил докладную по Эстонской ССР, одним из основных сюжетов которой были ошибки, допущенные в борьбе с движением сопротивления в республике. (…) Приведённые Е. Громовым факты совпадают (с небольшими отклонениями) с данными, собранными Министерством внутренних дел Эстонской ССР весной 1953 г. и переданными на Лубянку»[1082]. По докладам МВД СССР и были приняты решения Президиума ЦК от 26 мая 1953 года по Украинской и Литовской ССР с критикой местных органов власти за наличие масштабного вооружённого антисоветского подполья. Это стало первым бюрократическим ходом для «нового курса»[1083].
Т. Таннберг в своём очерке о послесталинском «новом курсе» Берия в отношении Прибалтики заключает: «Общая схема реализации „нового курса“ Л. П. Берии была такова: по линии МВД собиралась информация о внутренней обстановке в союзной республике; с учётом этих данных составлялись докладные, которые обсуждались на высшем уровне — в Президиуме ЦК КПСС. На основании составленных Берией докладов в Кремле принимались конкретные решения и затем передавались в союзные республики для непосредственного исполнения. Согласно решениям Президиума ЦК КПСС от мая — июня 1953 г. в республиках следовало прекратить необоснованную и массовую политику насилия…»[1084]. Прекращение массовых карательных операций и замена их более изощрённой системой агентурной работы сопровождались «национализацией» карательных и партийно-советских органов. Именно эта новая чистка кадров и вызывала наибольшие протесты тех лиц в республиках, кто лично участвовал в проведении прежней карательной политики и чья замена символизировала «новый курс». Поэтому легко понять, почему именно, например, А. Ю. Снечкус пытался позже (неубедительно) доказать, что «новый курс» Берия был основан на «неправильной» статистике и, следовательно, нет никаких мотивов к тому, чтобы прекращать ставшее в итоге рекордно длительным (1940–1974) его, А. Ю. Снечкуса, пребывание во главе Литовской ССР. Специалист по истории Советской Прибалтики Е. Ю. Зубкова детализирует:
«Судя по оперативности, с которой предложения Берия прошли обычный в таких случаях порядок обсуждения и согласования, а также оформление их в виде постановлений Президиума ЦК КПСС, инициативы министра не встретили серьёзных возражений со стороны его кремлёвских соратников. Некоторые из них, в первую очередь, Н. С. Хрущёв, не только энергично поддержали начинания шефа Лубянки, но даже попытались перехватить у него инициативу. (…) Записка Л. П. Берия доводится до сведения других членов Президиума ЦК и с этого момента решения „по Прибалтике“ начинают отрабатывать по двум линиям — в МВД и в ЦК КПСС. В ЦК эту работу возглавляет Н. С. Хрущёв, а информационные материалы готовит заведующий Отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК КПСС Е. И. Громов. (…) Хрущёв выступает в качестве автора двух других записок и готовит два других аналогичных решения — по Латвии и Эстонии».