елто-зеленом ужасном, вонючем дыму. Вечно лежать здесь не имеет смысла. Если уж погибать – так лучше в поле. Мы снова бежим вперед. Я прыгаю и бегу изо всех сил по лугу, через свекольные грядки, перепрыгиваю через окопы, перелезаю через проволоку и кустарниковые заросли и вдруг слышу впереди крики: «Сюда, все сюда!» Передо мной длинная траншея, и через мгновение я спрыгиваю в нее. Передо мной, за мной, слева и справа туда же прыгают и другие. Рядом со мной вюртембержцы, а подо мной мертвые и раненые англичане. Теперь становится ясно, почему мне было так мягко спрыгивать. В 240–280 метрах слева от нас видны еще английские окопы, а справа – дорога, которая находится в руках англичан. Над нашей траншеей беспрерывный железный град. Наконец в 10 часов начинает работу наша артиллерия. Пушки бьют одна за другой. То и дело перед нами снаряд попадает в английские окопы. Англичане выскакивают, как из муравейника, и мы снова бежим в атаку. Моментально проскакиваем поле и после рукопашной, которая местами была довольно кровавой, выбиваем их из окопов. Многие поднимают руки. Всех, кто не сдается, мы приканчиваем. Так мы освобождаем траншею за траншеей. Наконец выбираемся на большую дорогу. Слева и справа от нас молодой лес. Входим в него. Выгоняем оттуда целые своры англичан. Наконец доходим до места, где лес кончается и дорога идет дальше по чистому полю. Слева стоят какие-то хутора, которые еще заняты противником, и по нам открывают оттуда ужасный огонь. Люди падают один за другим. Офицеров у нас уже нет, да и унтер-офицеров почти не осталось. Поэтому все, кто еще в состоянии, вскакивают и бегут за подкреплением.
Мы движемся через лес слева от дороги, по дороге не пройти. Четыре раза мы поднимаемся в атаку – и четыре раза вынуждены отойти. Изо всей моей команды кроме меня остается всего один человек. Наконец и он падает. Мне отрывает выстрелом рукав кителя, но каким-то чудом я остаюсь живым и здоровым. В 2 часа мы идем наконец в пятую атаку и на этот раз занимаем опушку леса и хутор. Вечером в пять часов мы собираемся вместе и окапываемся в 100 метрах от дороги. Три дня идут бои, пока, наконец, на третий день мы не опрокидываем англичан. На четвертый день – маршируем назад. Только тут мы оценили, насколько тяжелы наши потери. За четыре дня наш полк сократился с трех с половиной тысяч человек до 600. Во всем полку осталось всего три офицера, четыре роты пришлось переформировать. Но мы были горды тем, что опрокинули англичан»[41]. В этом сражении часть потеряла своего командира и приобрела печальную известность, зато многие из выживших были представлены к награде за храбрость. Был награжден Железным крестом второй степени и Адольф Гитлер.
Эта награда, как ни странно, еще до вручения спасла ему жизнь. Когда обсуждался список представленных к награде, солдат выставили из штабной палатки на улицу – там остались только полковник и четыре командира роты. Не прошло и нескольких минут, как в палатку попал артиллерийский снаряд. Все находившиеся там были убиты или ранены, Гитлер же и три его товарища остались невредимы.
Нужно сказать, что на войне Адольф отличался, помимо всего прочего, необычайным везением. Описано несколько случаев, когда он, повинуясь внутреннему голосу или стечению обстоятельств, избегал смерти. Один из таких случаев он описывал в беседах с соратниками. Обедая на передовой, он как будто услышал внутренний голос, повелевающий ему перейти в другое место. «Я встал и отошел на 20 метров, прихватив свой обед в котелке, снова сел и спокойно продолжил трапезу. Едва начав есть, я услышал взрыв в той части воронки, которую только что покинул. Шальная граната угодила именно в то место, где я только что обедал вместе со своими товарищами. Все они погибли». Способность чувствовать опасность на подсознательном уровне и эффективно ее избегать Гитлер демонстрировал и позднее, во время многочисленных покушений на его жизнь.
Что такое честь для немца?
…Высшей моральной нормой для немца является честь. Уровень его личности и степень уважения к нему определяются тем, насколько развито у него чувство чести, и отсутствием своекорыстных побуждений. Не бояться ответственности за свои ошибки и упущения, обсуждать неприятные или даже постыдные для себя темы и делать надлежащие выводы, отстаивать, разумеется в уважительной форме, свое мнение перед старшим, если того требуют интересы сообщества или долг, преодолевать все препоны, добиваясь исполнения признанного правильным решения, вести борьбу с собственными слабостями и недостатками – это тоже требует стойкости и мужества. Выполнять свой долг – означает самоотверженно служить всему обществу. Скромность, высокая требовательность к себе, постоянная готовность пожертвовать собой – вот необходимые предпосылки для пользования теми привилегиями, которые полагаются в соответствии со званием и служебным положением. Честь подвержена нападкам извне. Любое оскорбление и любое сомнение в благородном образе мыслей затрагивают честь, за исключением тех случаев, когда оскорбителем выступает человек, не отвечающий за свои поступки.[42]
Впрочем, это было позже, а пока, выжив после первого страшного сражения, он получил должность связного между штабом полка и передовыми позициями – стал самокатчиком – посыльным на велосипеде. Несмотря на то что это подразумевало довольно серьезный каждодневный риск, сам Адольф оценивал новое назначение весьма положительно. «Служба здесь немного почище, хотя и опаснее», – писал он приятелю с фронта.
Командиры оценивали его как человека добросовестного, солидного и спокойного, несколько невоенного вида, который мало чем отличался от своих товарищей. Однополчане же очень скоро приклеили ему «ярлычок» чокнутого. Слишком уж необычной казалась им молчаливость Гитлера, его привычка, когда не было дел, с отсутствующим видом замирать в раздумьях, из которых его было не вырвать никакими силами. Впрочем, время от времени он становился чрезвычайно словоохотлив и разражался длинными тирадами, почти речами на тему своих мыслей. В большинстве их речь шла о его беспокойстве за победу, о врагах по ту сторону фронта и врагах в тылу. Дело в том, что на Гитлера сильно подействовала кайзеровская пропаганда, твердившая о международном заговоре против Германии. Наложившись на цветущий буйным цветом антисемитизм и нелюбовь к социал-демократам (стоит сказать, что многие активисты социал-демократической партии тоже были евреями), эта пропаганда дала необыкновенные всходы – Гитлер уверовал в «Теорию об ударе в спину» – в утверждение, что одновременно с врагами, выступающими против Германии открыто, есть и заговорщики, подтачивающие ее силы изнутри. «У каждого из нас одно желание, – писал он, – как можно быстрее рассчитаться с этими бандитами, чего бы это ни стоило, и чтобы те из нас, кому повезет снова вернуться на родину, увидели ее очищенной от всякой иноземщины, чтобы благодаря тем жертвам и страданиям, которые сотни тысяч из нас испытывают каждый день, и тем рекам крови, которые проливаются в борьбе с международным заговором врагов, мы не только разбили внешних врагов Германии, но чтобы рухнул и внутренний интернационализм».
Речи эти настолько же лежали в русле официально насаждаемого мировоззрения, насколько и поведение Гитлера – в рамках устава. Он казался образцово усердным солдатом, сошедшим со страниц патриотического календаря или агитлистка. Естественно, что о горячей любви к нему однополчан не могло идти и речи. Они считали его больным на голову ефрейтором, мечтающим заработать еще одну нашивку. Он платил им тем же: интеллигентному, пуритански воспитанному Адольфу было тяжело вписаться в их среду – его шокировал казарменный юмор, вгоняли в краску разговоры о бабах и борделях. Поэтому на протяжении долгого времени Адольф оставался одиночкой, крепкая дружба не связывала его практически ни с кем.
Впрочем, это никоим образом не умаляет его храбрости и заслуг. Известны случаи, когда он спас командира полка, буквально вытащив его из-под огня вражеского пулемета, сумел в одиночку захватить английский патруль, дотащил до немецких окопов раненого осколком ротного, под огнем добрался до артиллерийских позиций, предотвратив обстрел своей пехоты. Правда, верить можно далеко не всем рассказам, дошедшим из тех времен. Скажем, вошедший в хрестоматии Третьего рейха случай, когда Гитлер в одиночку обезоружил полсотни французов, – чистой воды фантастика из разряда отечественных хрестоматийных рассказов про Ленина и чернильницу.
Но, как бы то ни было, в августе 1918 года он был награжден редкой для солдата наградой – Железным крестом первой степени. В представлении к награде было написано: «В условиях и позиционной, и маневренной войны он являл собой пример хладнокровия и мужества и всегда вызывался добровольцем, чтобы в самых тяжелых ситуациях с величайшей опасностью для жизни доставить необходимые распоряжения. Когда в тяжелых боях обрывались все линии связи, важнейшие сообщения, несмотря на все препятствия, доставлялись по назначению благодаря неутомимому и мужественному поведению Гитлера». Лестная рекомендация, не правда ли?
Кстати, со временем его храбрость и умение по наитию избегать бессмысленной опасности снискали-таки ему авторитет среди фронтового братства. Он стал чем-то вроде полкового талисмана: однополчане были уверены, что если рядом Гитлер – ничего не случится. Нельзя не отметить, что это здорово ударило ему в голову, подкрепив тлевшую еще с детства мысль о своей избранности, присущую всем чересчур развитым и потому одиноким детям и молодым людям.
Аналогичным образом укрепилась за годы войны и его уверенность в том, что внутренний заговор все-таки существует. Произошло это во время его пребывания в тылу осенью 1916 года, когда после легкого ранения в бедро он был направлен в лазарет под Берлином. В тылу он провел почти пять месяцев, и, по его собственному признанию, это было не лучшее время. Дело в том, что к этому моменту общий, объединивший всех немцев энтузиазм по поводу войны как-то схлынул, война превратилась в явление сугубо привычное и уже, честно говоря, набившее оскомину. Как следствие, что весьма характерно для военного времени, на поверхность всплыла разнообразная человеческая «пена» – обнаглевшие тыловики, с презрением относящиеся к тем, кто гниет в окопах, прожигатели жизни – сынки богатых родителей, политические агитаторы пораженческого толка. В принципе, настроение солдата, прибывшего на краткий срок с фронта, отлично описано у Эриха Марии Ремарка в романе «На Западном фронте без перемен». Для человека, подобного Гитлеру, находящегося целиком и полностью под влиянием фронтовых переживаний и военной пропаганды, эта картина должна была быть просто шокирующей. Особое раздражение вызвали у него социал-демократы, продолжавшие свою революционную агитацию, несмотря на тяжелое положение Германии. Их, а следовательно – евреев, Гитлер и посчитал главными виновниками происходящего. Насмотревшись на то, что творится в тылу, он пришел к выводу, что они и есть главные враги Германии. Эпитеты, которыми он награждает их в письмах и воспоминаниях, говорят о том, что эмоции Гитлера были более чем искренними: «паразиты», «пустомели» и «прес