Гитлеру поражение путча отчасти даже сыграло на руку. Лучшей PR-кампании было и не придумать. Он превратил процесс в политическую трибуну, заявив на всю Германию то, что раньше мог говорить только на собраниях в пивных: «Я обвиняю Эберта, Шайдемана и прочих в государственной измене. Я обвиняю их потому, что они уничтожили 70-миллионную нацию». Эффект от его речей был настолько силен, что запрещенная НСДАП пополнилась сотнями новых членов. Были среди них и те, кто стрелял в колонну путчистов.
В тюрьме Ландсберг Гитлеру предоставили удобную камеру. Он завтракал в постели, выступал перед товарищами по заключению и гулял в саду, иногда обедая вместе с комендантом крепости и его семьей. Мягкость условий содержания напоминает больше санаторий, нежели тюрьму, но тут, судя по всему, подсуетились его верные почитатели или почитательницы. Здесь он начал диктовать, сперва Эмилю Морису, а потом Рудольфу Гессу, первый том «Моей борьбы» – политической библии национал-социалистического движения.
Рецензия на «Майн Кампф» Адольфа Гитлера[60]
Символичной для нынешнего бурного развития событий стала осуществленная год назад публикация издательством «Херст энд Блэкетт» полного текста «Майн кампф» в явно прогитлеровском духе. Предисловие переводчика и примечания написаны с очевидной целью приглушить яростный тон книги и представить Гитлера в наиболее благоприятном свете. Ибо в то время Гитлер еще считался порядочным человеком. Он разгромил немецкое рабочее движение, и за это имущие классы были готовы простить ему почти все. Как левые, так и правые свыклись с весьма убогой мыслью, будто национал-социализм – лишь разновидность консерватизма.
Потом вдруг выяснилось, что Гитлер вовсе и не порядочный человек. В результате «Херст энд Блэкетт» переиздало книгу в новой обложке, объяснив это тем, что доходы пойдут в пользу Красного Креста. Однако, зная содержание книги «Майн кампф», трудно поверить, что взгляды и цели Гитлера серьезно изменились. Когда сравниваешь его высказывания, сделанные год назад и пятнадцатью годами раньше, поражает косность интеллекта, статика взгляда на мир. Это – застывшая мысль маньяка, которая почти не реагирует на те или иные изменения в расстановке политических сил. Возможно, в сознании Гитлера советско-германский пакт не более чем отсрочка. По плану, изложенному в «Майн кампф», сначала должна быть разгромлена Россия, а потом уже, видимо, Англия. Теперь, как выясняется, Англия будет первой, ибо из двух стран Россия оказалась сговорчивей. Но когда с Англией будет покончено, придет черед России – так, без сомнения, представляется Гитлеру. Произойдет ли это на самом деле – уже, конечно, другой вопрос.
Предположим, что программа Гитлера будет осуществлена. Он намечает, спустя сто лет, создание нерушимого государства, где двести пятьдесят миллионов немцев будут иметь достаточно «жизненного пространства» (то есть простирающегося до Афганистана или соседних земель); это будет чудовищная, безмозглая империя, роль которой, в сущности, сведется лишь к подготовке молодых парней к войне и бесперебойной поставке свежего пушечного мяса. Как же случилось, что он сумел сделать всеобщим достоянием свой жуткий замысел? Легче всего сказать, что на каком-то этапе своей карьеры он получил финансовую поддержку крупных промышленников, видевших в нем фигуру, способную сокрушить социалистов и коммунистов. Они, однако, не поддержали бы его, если бы к тому моменту своими идеями он не заразил многих и не вызвал к жизни целое движение. Правда, ситуация в Германии с ее семью миллионами безработных была явно благоприятной для демагогов. Но Гитлер не победил бы своих многочисленных соперников, если бы не обладал магнетизмом, что чувствуется даже в грубом слоге «Майн кампф» и что явно ошеломляет, когда слышишь его речи. Я готов публично заявить, что никогда не был способен испытывать неприязнь к Гитлеру. С тех пор как он пришел к власти, – до этого я, как и почти все, заблуждался, не принимая его всерьез, – я понял, что, конечно, убил бы его, если бы получил такую возможность, но лично к нему вражды не испытываю. В нем явно есть нечто глубоко привлекательное. Это заметно и при взгляде на его фотографии, и я особенно рекомендую фотографию, открывающую издание «Херста энд Блэкетта», на которой Гитлер запечатлен в более ранние годы чернорубашечником. У него трагическое, несчастное, как у собаки, выражение лица, лицо человека, страдающего от невыносимых несправедливостей. Это, лишь более мужественное, выражение лица распятого Христа, столь часто встречающееся на картинах, и почти наверняка Гитлер таким себя и видит. Об исконной, сугубо личной причине его обиды на мир можно лишь гадать, но в любом случае обида налицо. Он мученик, жертва, Прометей, прикованный к скале, идущий на смерть герой, который бьется одной рукой в последнем неравном бою. Если бы ему надо было убить мышь, он сумел бы создать впечатление, что это дракон. Чувствуется, что, подобно Наполеону, он бросает вызов судьбе, обречен на поражение и все же почему-то достоин победы. Притягательность такого образа, конечно, велика, об этом свидетельствует добрая половина фильмов на подобную тему.
Он также постиг лживость гедонистического отношения к жизни. Со времен последней войны почти все западные интеллектуалы и, конечно, все «прогрессивные» основывались на молчаливом признании того, что люди только об одном и мечтают – жить спокойно, безопасно и не знать боли. При таком взгляде на жизнь нет места, например, для патриотизма и военных доблестей. Социалист огорчается, застав своих детей за игрой в солдатики, но он никогда не сможет придумать, чем же заменить оловянных солдатиков; оловянные пацифисты явно не подойдут. Гитлер, лучше других постигший это своим мрачным умом, знает, что людям нужны не только комфорт, безопасность, короткий рабочий день, гигиена, контроль рождаемости и вообще здравый смысл; они также хотят, иногда по крайней мере, борьбы и самопожертвования, не говоря уже о барабанах, флагах и парадных изъявлениях преданности. Фашизм и нацизм, какими бы они ни были в экономическом плане, психологически гораздо более действенны, чем любая гедонистическая концепция жизни. То же самое, видимо, относится и к сталинскому казарменному варианту социализма. Все три великих диктатора упрочили свою власть, возложив непомерные тяготы на свои народы. В то время как социализм и даже капитализм, хотя и не так щедро, сулят людям: «У вас будет хорошая жизнь», Гитлер сказал им: «Я предлагаю вам борьбу, опасность и смерть»; и в результате вся нация бросилась к его ногам. Возможно, потом они устанут от всего этого, и их настроение изменится, как случилось в конце прошлой войны. После нескольких лет бойни и голода «Наибольшее счастье для наибольшего числа людей» – подходящий лозунг, но сейчас популярнее «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». Коль скоро мы вступили в борьбу с человеком, провозгласившим подобное, нам нельзя недооценивать эмоциональную силу такого призыва.
Джордж Оруэлл, 1940 год
Отто Штрассер рассказывает, что главной причиной создания этой книги было нежелание товарищей Гитлера по заключению выслушивать его бесконечные монологи. Поэтому они посоветовали ему изложить все, о чем он думает, в письменной форме, чтобы сохранить гениальные откровения Вождя для потомков. Гитлер углубился в работу, а они вздохнули спокойно: ему стало не до речей. Работа над книгой, ставшей позднее культовой, началась в июне 1924 года и велась лихорадочными темпами: первая часть была вчерне продиктована уже через 3,5 месяца. Надо сказать, что по форме она довольно примитивна и сумбурна. Биографические фрагменты мешаются с оголтелыми нападками на евреев и социал-демократов, откровенно марксистские лозунги – с критикой профсоюзов и откровениями относительно идеального государственного и общественного устройства. Честно говоря, единственной по-настоящему здравой частью книги можно назвать только фрагмент, посвященный военной пропаганде. Вторая часть была написана уже после выхода Гитлера из заключения в 1925–1927 годах, но тоже не отличается стройностью изложения. Впрочем, как считает публицист А. Пученков: «Книга с самого начала была ориентирована именно на коммерческий успех: она должна была быть написана в лозунговой форме, быть ориентированной на возможно более массовую аудиторию. Поэтому не является случайным то, что первое – авторское – название книги – «Четыре с половиной года борьбы против лжи, трусости и глупости» – было заменено на более краткое и выразительное «Моя борьба». Популярность Гитлера сделала его сочинение бестселлером: к 1932 году было продано 5,2 млн экземпляров; книга была переведена на 11 языков. Всем молодоженам в Германии навязывали покупку одного экземпляра сочинения Гитлера. Благодаря «Mein Kampf» лидер нацистов стал миллионером. Первоначальный успех книги объясняется, по-видимому, массовым психозом, который сложился к середине 20-х годов вокруг фигуры лидера НСДАП Адольфа Гитлера, тем ореолом мессии, который он искусно раздувал вокруг своего имени. Сама же книга не содержала ничего сенсационного, что с удивлением констатировал уже первый читатель работы Гитлера – издатель «Mein КатрР Макс Аман»[61].
Самое забавное, что глава НСДАП действительно не сказал на ее страницах ничего нового. Остается только удивляться, что сегодня его творение запрещено к продаже. Это лишь создает вокруг никчемной, в общем-то, книги нездоровый ажиотаж. Это при том-то, что большинство доморощенных нацистов вряд ли знают историю начала XX века достаточно хорошо, чтобы понять две трети ее пассажей. Другое дело, что идеи Гитлера, изложенные в «Моей борьбе», упали на благодатную почву и дали обильные всходы. Гитлер писал о реванше в войне, о безоговорочном превосходстве немцев над любым другим народом мира. А главное – предлагал общего, зримого врага, в которого можно было бросить камень. Врага, для борьбы с которым не нужно сильной армии, но который всегда рядом, – евреев. Добавить чисто гитлеровскую эмоциональность и своеобразный «рваный» стилистический строй книги, превращающий ее из литературного произведения в подобие священного бреда – литературны