Черный трон
Моя совесть чиста. Я не чувствую за собой вины. Моя единственная ошибка состояла в том, что я поверил в вас, Адольф Гитлер, фюрер, и в ваше движение. Я поверил с тем пылом, который присущ страстному немцу. С 1923 года я приносил огромные жертвы ради национал-социалистического движения. Я стремился стать членом партии и боролся ради этого, не требуя и не выпрашивая ничего для себя. Я всегда воодушевлялся надеждой, что наши старания спасут наш несчастный германский народ. Когда национал-социалистическая партия пришла к власти, первоначальные события, казалось, подтверждали мою веру./…/Однако со временем произошли гибельные изменения./…/Теперь вы заключили договор с коммунистами. Ваше министерство пропаганды даже смеет утверждать, что добропорядочные немцы, голосовавшие за вас и открыто противостоявшие коммунизму, по существу схожи с теми звериными анархистами, которые ввергли Россию в трагедию и которых вы лично охарактеризовали как «обыкновенных, запятнанных кровью преступников.
Оказавшись у власти, Гитлер принялся создавать и укреплять в стране абсолютную диктатуру НСДАП. С этой целью он предпринял сразу несколько ходов, говорящих о нем одновременно как о грамотнейшем политике, умелом манипуляторе массовым сознанием и о коварном игроке, легко поступающемся принципами, честью и дружбой ради неких высоких целей.
Для начала необходимо было неразрывно связать народ и партию, сделать так, чтобы законопослушные немцы и подумать не могли о другой власти, кроме власти НСДАП. С этой целью Гитлер провел хитрую многоходовую интригу, заключавшуюся в приведении к присяге на верность Германии военных и государственных служащих. Формулировка присяги была в высшей степени благородной, отчасти традиционной, и не могла вызвать нареканий ни у крайне левых, ни у крайне правых политиков. Сама по себе она не играла особенной роли. Однако принятый вскоре Закон о защите единства партии и государства полностью изменял ее смысл, объявляя НСДАП носительницей германской государственности. Таким образом, выступать против НСДАП, не выступая против Германии в целом, было уже невозможно.
Пропагандистские открытки «Наш вождь»
Дополнительной защитной мерой стало сперва усиление полиции кадрами из СА, а затем постепенная замена ключевых полицейских чинов национал-социалистами. В подмогу преданным партии полицейским было издано «Постановление о защите германского народа», позволявшее легально бороться с политическими противниками и соперниками, закрывать их издания, запрещать демонстрации и собрания, если они, по мнению полиции, «угрожают общественной безопасности и правопорядку». К февралю 1934 года эта подготовительная работа была проведена, и Гитлеру осталось последнее действие в этом направлении – напрочь вычеркнуть политических противников из списков представляющих опасность персон. Повод для этого подали они сами. Точнее, конечно, руководство коммунистической или социал-демократической партии ни за что не отдало бы приказа, который привел бы к тому, что произошло 27 февраля 1934 года. Скорее всего, национал-социалистам пришлось бы изыскивать какой-то хитрый способ для провокации, чтобы вынудить левых пойти на откровенно деструктивные действия. Но тут им на помощь пришел фанатик-одиночка – голландский анархист Ван дер Люббе. Он, ратовавший за победу левых, сыграл на руку национал-социалистам, избавив их от необходимости изобретать компромат на политических соперников.
Портрет вождя перед домом под Рождество
Стремясь активизировать затихшее рабочее движение в Берлине, он решил совершить некое символическое действие, которое всколыхнуло бы народ, подтолкнуло его вырваться из-под тяжелой руки правых. Неизвестно, был ли он отчасти не в своем уме или просто был человеком несколько не от мира сего, каких среди революционеров начала минувшего века встречалось немало, но в качестве этого символического действия он избрал поджог Рейхстага. В отечественной историографии достаточно часто встречается мнение, что поджог Рейхстага был акцией, заранее спланированной руководством НСДАП. Но рассказы об отряде штурмовиков, проникших в здание по подземному ходу из резиденции Германа Геринга, звучат как сказки в духе арабского цикла Гауфа. Как-то это малоправдоподобно и слишком уж отдает декадентским романтизмом, к которому Геринг никогда не был склонен. Но как, бы то ни было, пожар в здании Рейхстага позволил пропагандистам НСДАП открыто заговорить об антинародном и антиправительственном заговоре коммунистов. По стране прокатилась целая волна арестов и терактов, организованных национал-социалистами. Лидеры партий-соперниц, в том числе и Эрнст Тельман, были схвачены. Компартия была запрещена. Вскоре, кстати, ее судьбу разделила и социал-демократическая партия. Прочие соперники НСДАП поспешили уступить дорогу национал-социализму и самораспустились либо ушли в подполье еще до начала лета. Между Гитлером и столь желанной ему неограниченной властью в стране стояли лишь престарелый генерал-фельдмаршал Гинденбург и преданные Адольфом штурмовики. И если Гинденбург был преградой временной (в конце концов, ему уже исполнилось 86 лет и он явно доживал последние месяцы), то со штурмовиками ситуация была гораздо более сложной. Нужно было предпринимать активные действия, пока предательство руководителя партии не выплыло наружу, не стало причиной раскола в партии и новой революции.
Нельзя сказать, что сделать выбор такого рода Гитлеру было просто. В конце концов, в рядах СА было множество «старых борцов», знакомых ему еще по Мюнхену, а возглавлял организацию капитан Эрнст Рем – фронтовой товарищ Вождя. Но с другой стороны, если не избавиться от левого крыла, точнее – от самой опасной боевой его части, можно утратить поддержку промышленников и банкиров, опасающихся планов руководства штурмовиков продолжить революцию до ее логического завершения. На ранних стадиях строительства нового государства это смерти подобно. Был и еще один немаловажный момент: «старые борцы» из числа членов СА, те, кого Гитлер втянул в НСДАП сразу после демобилизации из армии, еще до мюнхенского путча и смены политики партии, требовали для себя возможности вернуться в армию. Причем теперь, когда Гитлер стал имперским канцлером, они претендовали на командные должности. «Коричневый поток должен залить серую скалу», – провозглашал Рем, рассчитывая заменить серомундирных офицеров рейхсвера коричневорубашечниками из СА. Но германские генералы ясно дали понять Адольфу Гитлеру, что не потерпят этого никогда и предложили, во избежание конфликта между канцлером и армией, распустить штурмовые отряды. Это было легче сказать, чем сделать: штурмовики никогда не согласились бы сложить оружие и разойтись по домам. Скорее, отдав такой приказ, Гитлер подписал бы себе смертный приговор, потому что Рем весьма отчетливо дал понять ему еще год назад: «Если вы не хотите идти с нами – мы пойдем без вас. А если будет нужно – и против вас». Теперь Адольфу Гитлеру предстояло сделать еще один выбор между мечтой о правильном мироустройстве и понятиями о чести. Мечта победила.
Орудием Гитлера в «Ночи длинных ножей» стали отряды СС, которые к тому времени из личной охраны Гитлера превратились в его личную гвардию – подразделения, обученные и вооруженные гораздо лучше, чем штурмовики, а то и чем солдаты рейхсвера. Бесконечно преданные Гитлеру, они были готовы выполнить практически любой его приказ. Эрнст Рем напрасно считал, что обладает самой значительной силой в Империи. Чернорубашечников он просто не принимал в расчет. С позиции силы он и вел дискуссию с Адольфом, рассчитывая в конце концов переубедить его, встать, как и раньше, по одну сторону фронта. Но СА уже выполнило свое предназначение. Теперь этой организацией Гитлер уже вполне мог пожертвовать. 30 июня 1934 года они нанесли сокрушительный удар по руководству СА. Он объявил о заговоре Рема, о том, что руководство СА решило захватить власть в стране. В заявлении по поводу расправы с СА он называет эту организацию «чумной язвой» и требует немедленной ее ликвидации. Составляются списки лиц, подлежащих уничтожению. Руководствуясь ими, отряды СС приступили к кровавой чистке.
Пока отряды СС занимались ликвидацией штурмовиков по всей стране, Гитлер вылетел на курорт в Бад-Висзее, в Верхней Баварии, в санаторий, где отдыхали Эрнст Рем и несколько его сторонников. Рем был арестован. Два дня спустя Гитлер через посредников предложил ему покончить с собой. Тот не поверил, что подобное предложение исходит от Гитлера, и отказался, после чего был застрелен в своей камере.
Под шумок расправляясь со штурмовиками, вождь НСДАП уничтожил и некоторых своих давних недоброжелателей, проявив при этом поистине дьявольскую мстительность. Были расстреляны без суда и следствия Густав фон Кар, который десятью годами раньше приказал подавить гитлеровский путч; Грегор Штрассер, слишком упорно тянувший на себя одеяло внутрипартийной власти; бывший канцлер Курт фон Шлейхер, мечтавший расколоть НСДАП. Точное число уничтоженных «обидчиков» Гитлера неизвестно. Зато известно, что только в Берлине арестовали и казнили около 150 высших руководителей СА. О том, что творилось на местах, и какие счеты сводились под маркой приказа фюрера, не хочется даже и думать. «В те часы, – вспоминал Гитлер, – я чувствовал себя высочайшим судьей германской нации». На утро он проснулся практически непререкаемым диктатором Третьего рейха. Пауль фон Гинденбург, уже практически отошедший от дел и остающийся лишь номинальным главой государства, после событий «Ночи длинных ножей» официальной телеграммой поздравил Гитлера с «победой над изменниками» и выразил ему благодарность за решительные действия.
Долгожданный момент полной и неограниченной власти наступил для Адольфа Гитлера 2 августа 1934 года, когда перестало биться сердце Гинденбурга. Главенство закона в Германии на этом закончилось. Гитлер отменил пост имперского президента, обосновав это тем, что никто не вправе занимать его после фигуры такого масштаба, как Гинденбург, и стал единолично править Германией, в качестве Вождя германского народа и канцлера Германской империи. Армия и чиновники еще раз присягнули на верность, но теперь уже не государству, а лично ему, и у Вождя оказались практически развязаны руки.