Самое интересное, что, как только это произошло, Гитлер почти тотчас стал постепенно отходить от дел. Он постепенно оставлял за собой функции стратега: принимал исторические решения, объявлял войну и выносил приговоры целым городам и странам, а тактику – то, что касалось внутренней политики в Германии, – практически полностью оставил своим паладинам. Единственное, за чем он следил тщательнейшим образом, – чтобы никто из них не набрал достаточно силы, чтобы покуситься на его единоличную власть. Для этого он предпринял несколько шагов, позволяющих одним мановением руки, путем одного-единственного вмешательства ставить все с ног на голову, менять приоритеты, изменять направление политики. Им была введена двойная система подчинения. Она была продумана гораздо тщательнее, лучше, чем система управления в СССР. У нас партия и государство слились воедино, образовав аппарат настолько же надежный, насколько и малоподвижный. Система была основана на прямом подчинении и представляла собой могучую пирамиду. Гитлер же оставил партийные и государственные органы существовать порознь. Но поскольку многие из них отвечали за одни и те же участки государственной жизни, между ними шла постоянная конкуренция, не дававшая системе застыть в неподвижности, превратиться в нечто статичное. К тому же государственные и партийные чиновники, постоянно занятые взаимными интригами, не тратили свое время на интриги против высокого начальства. В случае же надобности они были взаимозаменяемы. Это, конечно, вносило некоторый сумбур в государственное управление, но служило благим целям.
Другое дело, что любой стратегический приказ, отданный на растерзание тактикам из двух подвластных Гитлеру пирамид власти, часто видоизменялся до неузнаваемости. А то и не приказ, а просто фраза, оброненная за чаем. Сказал вождь, что неплохо бы привлечь молодых эсесовцев к делу улучшения генофонда германской расы, а Генрих Гиммлер – гляди-ка ты! – уже основал на базе вполне неплохой организации «Лебенсборн», занимавшейся сиротами и внебрачными детьми, некую помесь имперского борделя и лаборатории селекционера, где под лозунгом «Подари Вождю дитя!» каждая арийская девушка может зачать элитного арийского ребенка. Такие курьезы встречались сплошь и рядом. Впрочем, где их не было?
При этом во многих начинаниях он, его слово, сказанное сейчас или много раньше, служили неким перводвигателем. Он, подобно ученику чародея из старой сказки, дал ход страшным по своим масштабам и намерениям силам, которые дальше уже могли обходиться и без него. Естественно, вслух это не произносилось. Об этом было даже страшно громко думать. Но тем не менее чем дальше, тем в большей степени Гитлер удалялся от реального управления страной, превращаясь в некий символ.
Естественно, нельзя утверждать, что, скажем, так называемые Нюрнбергские законы о гражданстве и расе, лишавшие евреев гражданства и запрещавшие браки между арийцами и неарийцами, были приняты без его ведома. Или что без его ведома строились концлагеря. Напротив. На каждое из этих деяний было дано не только одобрение, но и распоряжение Гитлера. Так же, как и на проведение ряда акций по оздоровлению демографического положения в стране. Каких? В духе все того же ефрейтора-отставника, сильно ударенного войной: инородцев уничтожить или изгнать, больных и неполноценных стерилизовать, чтобы не плодили всякую заразу, инвалидов и преступников ликвидировать физически, чтобы не проедали и без того небогатый государственный бюджет. (Не кажется ли вам эта программа смутно знакомой? Уже не раз и не два слышанной в исполнении хмельных мужских голосов где-то на коммунальной кухне?)
Но дело в том, что это были указания стратегические, общие. Гитлер на полном серьезе чувствовал себя вершителем судеб, строителем нового мира, богоизбранным спасителем Германии, не снисходящим до судеб отдельных людей, если те не играли в его планах ключевой роли. Нет, я ни в коей мере не пытаюсь оправдывать человека, по чьей воле погибли миллионы. Вопрос в другом: правление Гитлера не было бы столь страшным и кровавым, не будь у него настолько исполнительных и инициативных подручных, зачастую выполнявших помимо собственно приказа то, что, как они считали, под этим приказом подразумевается. Официальная пропаганда при этом заявляла: Гитлер всегда прав. Йозеф Геббельс провозглашал по радио, в речах, в газетных статьях: «Мы являемся свидетелями величайшего события в истории. Гений создает мир! Его голос мы слышали, когда Германия спала. Его руки снова создали из нас нацию! Он один никогда не ошибается! Он всегда как звезда над нами!»
Рисунок на салфетке – будущий «народный автомобиль».
История «фольксвагена» началась с разговора за кофе между Гитлером и Шпеером
Но кроме политики откровенно негативной, направленной на уничтожение, ограничение, разрушение, делалось многое и в позитивном плане. Строились многочисленные дороги, снова открывались фабрики и заводы, сокращалась инфляция и безработица. После долгих лет жизни от кризиса к кризису у немцев впереди появилась какая-то перспектива. По крайней мере, период с 1933 по 1942 год пожилые немцы вспоминают с улыбкой, как светлое время, время надежд на великое будущее. Потом, конечно, спохватываются, начинают ругать гитлеровский режим, потому что понимают, что так говорить положено. Но факт остается фактом: Гитлер сотоварищи сотворили чудо, в кратчайшие сроки вытащив Германию из кризиса. Естественно, речь идет именно о немецком народе. Всем остальным, оказавшимся на пути его развития, намеченном Гитлером, пришлось тяжело. Их ожидало если не уничтожение, то, по крайней мере, участь населения второго сорта, призванного обслуживать хозяев мира – немцев. Забавную роль тут сыграл романтизм Гитлера, его увлечение средневековьем. Вот, что пишет об этом Фриц Шмидт, один из сотрудников Министерства народного просвещения и пропаганды: «Мы видим гитлеровскую систему господства погрузившейся на 1000 лет в прошлое, в средневековую феодальную систему с ее всесильными ленными владельцами и несвободными крестьянами, в этот мир особых прав и привилегий, застывшего сословного деления». Именно так должен был выглядеть мир по Гитлеру: немцы – сеньоры, остальные – сервы.
Оставив многие вопросы своим соратникам, Гитлер отнюдь не исчезает с горизонта. Напротив, он старается как можно чаще появляться на публике, демонстрировать свое участие в восстановлении Германии. Лично кидает лопатой песок на строительстве автобанов, появляется на митингах, чтобы все могли увидеть его, а счастливчики – даже прикоснуться. Но эти действия скорее символические. Они должны демонстрировать близость власти к народу. В этом – различие того, что наполняло жизнь Гитлера до прихода к власти и после. До – он был деятельным политиком, непосредственно участвовавшим в штурме власти. После – стал символом этой власти, персонажем, с каждым годом все более виртуальным. Каждое его движение, каждое проявление становилось, вольно или невольно, демонстрацией, работой на имидж. Вот, например, описание прогулки Гитлера, оставленное Альбертом Шпеером: «Последний участок пути нам пришлось прокладывать, преодолевая толпу многочисленных туристов, которых выманила из-под крыши хорошая погода. Странным образом все эти люди поначалу не узнавали Гитлера в его баварском национальном костюме, поскольку никто и подумать не мог, что Гитлер тоже гуляет, как и прочие. Лишь недалеко от цели нашего похода – трактира «Шифмайстер» – накатила волна восторженных поклонников, которые задним числом осознавали, кого они только что встретили по дороге, и следовала за нашей группой. Мы с трудом – Гитлер торопливым шагом несколько впереди – достигли двери прежде, чем вокруг нас сомкнется быстро растущая возбужденная толпа. Пока мы сидели за кофе и пирожными, большая площадь перед трактиром постепенно заполнялась народом. Лишь когда прибыл отряд полиции, Гитлер залез в открытую машину, встал рядом с шофером и возложил руку на ветровое стекло, так что его могли видеть даже те, кто стоял совсем далеко. Восторги достигли истерического накала. Ибо многочасовое ожидание наконец было вознаграждено. Два человека из охраны шли впереди и по три с каждой стороны, пока машина медленно продвигалась сквозь густеющую толпу. Куда бы ни приезжал Гитлер, повсюду в первые годы его правления повторялись такие сцены»[132]. Чем дальше, тем в большей степени он становился чисто репрезентативной фигурой: вся жизнь его превращалась в один большой спектакль, «отыгрыш» на публику.
Впрочем, функции стратега неизменно оставались за ним. Он готовился к выполнению еще одной цели, ясно обозначенной на страницах «Моей борьбы» – восстановлению былого величия Германии и уничтожению «оков Версальского договора». Его подручные принялись за возрождение былой германской военной мощи, сперва тайно, а потом открыто нарушая условия Версальского мира. Германские промышленники глядели на это в восторге: законсервированные или глубоко законспирированные (как у Крупа фон Хольбаха) военные заводы снова начали работать на полную мощность. Стали выделяться крупные государственные субсидии на вооружение, в армию и на заводы хлынули безработные. В марте 1935 года Гитлер уже во всеуслышание объявляет о создании вооруженных сил мирного времени в составе 36 дивизий численностью 550 тысяч человек. Это нарушает все установления Версаля, однако западные державы отчего-то мнутся и лишь выражают вялые протесты. Тогда Гитлер идет, что называется, ва-банк и направляет свои войска в Рейнскую демилитаризованную зону. Затем – участие в гражданской войне в Испании, военно-политический союз с Италией. При этом делаются публичные заявления о стремлении к миру.
И тут наступает пора для еще одного предательства. Вероятно, вступив на этот путь, Гитлер уже не то чтобы не мог остановиться, но пришел к выводу, что власть вполне оправдывает какие бы то ни было действия. Фельдмаршал Вернер фон Бломберг и генерал-полковник Вернер фон Фрич противились агрессивным замыслам Вождя. Им нужна была великая Германия, но вовсе не Германия, воюющая со всем миром. Поэтому о планах Адольфа Гитлера завоевать дополнительное «жизненное пространство» они отзывались отрицательно. Этого он им простить не мог. Несмотря на то, что фон Бломберг был одним из первых генералов, поддержавших его после прихода к власти, тем самым человеком, который ввел римское приветствие в армии. На обоих военных были сфабрикованы компрометирующие материалы, после чего их отстранили от власти, выставив перед обывателями в самом неприглядном свете: Бломберга – как мужа воровки и проститутки, а Фрича – как гомосексуалиста. Теперь внутри Германии препятствий для осуществления гитлеровских планов не существовало.