[136]» Ну что ж, может быть, сам и не воображал, но его окружение активно создавало новую религию. Веру коммунистического государства, которая должна была просуществовать вечно. Именно во славу этой веры воздвигались изваяния вождя, при том что христианские храмы разрушались. Именно для этого корректировалась история в духе оруэлловского «Министерства правды». Именно этой цели служат разнообразные литературные сочинения, как, например, «Сказки народов мира о Сталине», якобы народные песни, стихи, оды и тому подобное. Лучшей иллюстрацией сказанного послужит «народная былина», записанная, как сказано в аннотации, «в марте 1937 года со слов сказительницы Марфы Семеновны Крюковой из деревни Нижняя Золотица Приморского района Архангельской области»:
Не Белое море взволновалося —
Молодецкое сердце стрепенулося,
Могучи плечи сшевелилися,
Иосиф-свет призамыслился.
Он задумал думушку крепкую.
Темны ноченьки просиживал,
Дни же белые продумывал.
Он решился идти в превеликий бой,
В превеликий бой за рабочий люд.
Он скорехонько тут собирался,
В путь-дорожечку поспешался.
Две-то зорюшки утренние сходилися,
Два-то ясных сокола слеталися,
Два дородных молодца съезжалися.
Первый-от был Ленин-свет,
Второй-от – славный Иосиф-свет.
Они свиделись, познакомились,
Познакомились, разговорилися.
Они начали меж собой разговор вести,
Что собрать надо крепку партию,
Крепку партию большевистскую,
Чтобы с ней заодно за весь мир стоять,
За весь мир стоять, за народ умирать.
Храбро бился за народ Иосиф-свет,
Не жалел себя, не жалел труда,
Многих он людей от смерти спас.
Да подкрались к нему лиходеи царя,
Когда крепко спал Иосиф-свет,
Да связали ему руки белые,
Опутали путами ременными,
Задергали в арканы железные.
Провели его через строй солдат,
Издевались над ним, изгилялися.
Да не дрогнул тут Иосиф-свет!
Он прошел походочкой смелою,
Черны кудри его не стряхнулися,
Очи ясные его не помутилися,
Он смотрел вперед с улыбочкой.
Рассердились тут слуги царские,
Засадили его в темну темницу,
В темну темницу – злодейку заключевную.
Они хотели Иосифа-свет огнем сожгать,
Они хотели Иосифа-свет водой залить,
Они хотели его злым зверям отдать,
Они хотели сморить его голодом.
Уводили его во темны леса,
В страну северную, тундру, холодную.
Они думали, что он там замрет,
Что погибнет он там смертью лютою.
Да не так-то все случилося,
Не по лютым врагам приходилося!
Где Иосиф-свет пройдет —
Там ведь ключ пробьет,
Ключ пробьет, трава растет,
Трава растет, цветы цветут.
Полюбил Иосифа-свет трудовой народ,
Любил, хранил его от лихих врагов!
Ясна зорюшка занималася,
Друзья мудрые опять сходилися:
Первый-от был все Ленин-свет,
А второй-от – его верный Сталин-друг.
Скоро, скоро созвали они крепку партию,
Крепку партию большевистскую.
Приходили к ним солдаты ратные,
Говорили, что прогнали царя-изменщика,
Что разорил царь, разрушил родину.
Вместе сделали заседаньице,
Порешили так дела свои:
Пусть народ теперь правит сам собой!
Руководит им славный Ленин-вождь
Со своим другом мудрым Сталиным.
Узнавали о том змеи лютые,
Узнавали о том звери дикие,
Узнавали о том птицы хищные,
Еще та ли вся армия белая
С офицерами да со царскими,
Стали грабить они и жечь города,
Стали бить-обижать трудовой народ.
Не ясный сокол тут полетывал,
Славный Сталин-свет поразъезживал
Со своими друзьями со храбрыми,
Со Красною Армией верною.
Он рубил и бил силу белую,
Он рубил и бил не день, не два.
Те остались жить, кто успел сбежать.
Он очистил дороги прямоезжие,
Он очистил города и деревеньки,
Еще те ли границы русские.
Он поставил на них стражу верную,
Еще славных ребят-пограничников.
Тут свалились с земли цепи крепкие,
Светом вся земля осветилася.
Растаяли, отошли вековые льды,
И свободным стал трудовой народ!
Тут взялись вожди за строительство,
За строительство за советское.
Да несчастье вдруг случилося —
Подкосила смерть вождя-Ленина.
При кончине своей он призвал к себе
Друга верного славна Сталина:
«Ты примай, примай все дела мои,
Ты веди народ к счастью светлому,
Ты учи его, помогай ему».
Сталин дал ему слово верное,
Как булат, оно было крепкое.
Он пошел путями Ленина
И стопами большевистскими[137].
Или вот еще «перевод с курдского» – «Я вижу Сталина». Тоже по-своему знаменательное стихотворение:
Я хожу по Москве,
Я смотрю на гранитные стены Кремля.
Вижу Сталина,
Он говорит,
И ответом ему
Поднимается наша земля,
Поднимаются соки земли
От корней до листвы,
И листвою шумят тополя.
Ты – самый душистый и яркий цветок
базилик!
Ты – Энгельса, Маркса и Ленина лучший,
большой ученик!
Встречает тебя, провожает тебя народа
ликующий крик!
Народ понимает всем сердцем твой мудрый
и ясный язык!
Ты в самые корни законов Вселенной проник!
Сталин стоял у Кремля
Над могилою Ленина.
Глядя вперед,
Говорил он:
«Республика наша заветы твои
До великих побед пронесет.
Если ж грянет война,
С клятвой, данною Ленину,
Встанет великий, свободный
И непобедимый народ».
Ты – самый красивый и яркий цветок
базилик!
Ты – Энгельса, Маркса и Ленина лучший,
большой ученик!
Встречает тебя, провожает тебя народа
ликующий крик!
Всем сердцем народ понимает твой мудрый
язык!
Ты – сильный, ты – твердый, мы любим
тебя! Ты велик![138]
Вот вам и постулаты новой веры. Вождь предстает чудотворцем и создателем, мифологическим персонажем, канонизированным уже при жизни. Причем не как отдельный персонаж, а как часть нового пантеона. Стилизацией под народное творчество достигался весьма любопытный эффект: с одной стороны, все эти «русские былины», узбекские, казахские и прочие сказания демонстрировали «всенародную любовь» к вождю, а с другой – создавали ощущение, что Сталин был всегда, прежде всех век. Само его существование как бы размазывалось по времени, вождь становился поистине бессмертен, равен былинным героям. Вот – былина о Владимире Красно Солнышко, вот – об Илье Муромце, а вот – об Иосифе Сталине. Отличный пропагандистский ход – хотя и несколько наивный, но действенный.
Я понимаю, что звучит это несколько необычно, я бы даже сказал – слегка безумно. Но это – правда. Пусть даже напрямую такая задача не была сформулирована соответствующими органами, но она выполнялась. Строго определенным образом, принося совершенно определенные плоды. Вот еще одно подтверждение правдивости моих слов: «народная» сказка «Что всего дороже», текст которой я просто не могу не привести в этом разделе:
«В нашей Карелии, у самого Онежского озера, был колхоз. Самолучшие колхозники в нем были: Федор-старик, Марья-колхозница да Алексей. Федор по рыбному делу ходил, Марья смотрительницей детей была, а Алексей был конюхом. Вот сошлись все колхозники в правлении и начали говорить, что есть на белом свете самое лучшее и дорогое. Люди они были небывалые и заговорили по-своему, по-деревенскому. Бабы говорят: «Наши коровы самолучшие: они нам молоко дают, всех нас питают. Мы молочка надоим, сливочки сольем, маслица собьем, в печь поставим, оттворожим, лепешек напечем, сметанкой зальем». Ловцы говорят: «Неверны слова ваши! Рыба дороже всего! Она нас кормит и поит. Мы мережи поставим, рыбы наловим, что лосося, что малька, что сига, что ряпушку, уху наварим, рыбничков напечем, стопочкой запьем». Ратаи-то говорят: «Неверные ваши речи! Мы рожь да жито посеем, а как выспеет – хлебушек соберем, в скирды накладем, скирды выволочим да дома вымолотим, солоду насолодим да пива наварим. Без хлебца никому не прожить! Рыбничков без муки не спечь, да и пива не сварить.» Надумали тут колхознички разрешить спор: послать Федора, да Марьюшку, да Алексея по всей земле русской ходить и узнавать, что есть на белом свете самое лучшее и дорогое.
Сошлись Федор, Марьюшка да Алексей и не знают, куда им путь держать. Тут Марья и говорит, что бабушка ей перед смертью наказывала: «Коли ты чего знать не будешь либо пути-дороги не знаешь, возьми-ка ты мой клубочек, за кончик ниточки держись да на дорожку и брось. Куда клубочек покатится, туда тебе и путь лежит». Сказала это Марьюшка Федору да Алексею, взяли они за печкой клубочек, все, как бабушка велела, сделали и пошли за клубочком. Идут они и дивуются. Где прежде реки бродом брели, ни проходу, ни провозу не было, там построили мосты через речки на полверсты: сваи позабивали, доски настлали да балясы на них сделали. Где при старой власти болота непролазные, ни проходу, ни проезду не было, – проложены дороженьки хорошие, мощеные. По этим дорожкам ходят машины разные, а у самого Онежского озера самолет стоит. Хошь – пешком иди, хошь – на машину садись поезжай, хошь – на самолет садись лети. Где были леса дремучие, непроходимые, там проложены дороженьки широкие, вся земелька углажена и фонари расставлены. Днем идешь – светло, и ночью идешь – светло. Безо всякой трудности идут Федор, Марья да Алексей за клубочком, и подкатился клубочек к самой каменной Москве. По матушке каменной Москве машин много бегает! Много в Москве светлоты, будто и ночи нет! Федор говорит: «Машины мне понравились. У старого тупы ноги ходить, дак хоть под старость на машине проехать». Марья-то говорит: «Не зря клубочек-то прикатился сюда. Москва – мудреная. В Москве-то и узнаем, что есть самое лучшее и самое дорогое». Алексей говорит: «Походим-ка мы по Москве и посмотрим: может, самое дорогое не у нас в колхозе есть, а в самой Москве.» На том и согласились.