[158]. Интересные сведения. Были бы они опубликованы в более серьезном издании – им бы не было цены. Потому что есть и другая информация, заставляющая сделать иные выводы. Например, о том, что осенью 1945 года у вождя случился первый инсульт[159]. Никаких медицинских деталей о характере заболевания не сохранилось. Ответственен за это был сам Сталин. Дело в том, что 1952 году он распорядился арестовать своего личного врача Виноградова, к которому он утратил доверие. Попутно по личному распоряжению были уничтожены все медицинские документы, которые могли бы прояснить ситуацию. Что заставило Сталина (или не Сталина?) поступить подобным образом, остается только догадываться. Светлана Аллилуева писала о том, что осенью 1945 года «… отец заболел и болел долго и трудно». Что это было за заболевание, она не сообщает ни слова. С отцом в этот период ей не позволяли ни видеться, ни говорить. Эти и ряд других событий косвенно указывают на то, что у него наблюдалась временная потеря речи. Видимо, поняв, насколько серьезными могут стать последствия следующего инсульта, Сталин полностью меняет свой темп жизни.
После болезни он не просто стал бережнее относиться к своему здоровью, а буквально подчинил своему режиму все государственные дела. С 1946 года он позже и реже появлялся в Кремле, начиная прием лишь в 20, 21 или даже в 22 часа и заканчивал через 3 часа. Дольше трех часов Сталин в Кремле уже не работал и приезжал в свою официальную резиденцию далеко не каждый день. Для решения различных текущих проблем посетители чаще приглашались к нему на дачу, днем или на ужин после полуночи. Большую часть времени проводил в большом лесном парке, в центре которого и была построена его кунцевская дача. В парке ему поставили несколько беседок со столиками. Перемещаясь от одной беседки к другой, он подписывал необходимые документы, прерываясь при первых же признаках усталости. Мало того, он, которого сложно себе даже представить без трубки, бросил курить. Но, несмотря на столь щадящий режим, Сталин опять заболевает, причем весьма странно для человека, за бытом и питанием которого следят самым тщательным образом: диагноз гласит – дизентерия[160]. Все источники, касающиеся этого нового недуга, выглядят очень странно. Настолько странно, что на свет появилась версия о двойнике. О том, что настоящий Сталин скончался именно тогда, в 1947, от отравления, и был заменен послушным двойником. Несколько завирально, конечно, но чем хуже версии о двойниках Гитлера?!
Но оставим двойников в области предположений, так же как и информацию о первом инсульте. Вернемся к событиям мартовских дней 1953 года. Эдвард Радзинский подробно цитирует показания помощника коменданта «Ближней дачи» Лозгачева: «В 10 часов в его комнатах нет движения (так у нас говорилось, когда он спал). Но вот пробило 11 – нет, и в 12 – тоже нет. Это уже было странно: обычно вставал он в 11–12, а иногда даже в 10 часов он уже не спит. Но уже час дня – и нет движения. И в два нет движения в комнатах. Ну, начинаем волноваться. В три, в четыре часа – нет движения. Телефоны, может, и звонили к нему, но когда он спит, обычно их переключают на другие комнаты. Мы сидим со Старостиным, и Старостин говорит: «Что-то недоброе, что делать будем?». Действительно, что делать – идти к нему? Но он строго-настрого приказал: если нет движения, в его комнаты не входить. Иначе строго накажет. И вот сидим мы в своем служебном доме, дом соединен коридором метров в 25 с его комнатами, туда ведет дверь отдельная, уже 6 часов, а мы не знаем, что делать. Вдруг звонит постовой с улицы: «Вижу, зажегся свет в малой столовой». Ну, думаем, слава Богу, все в порядке. Мы уже все на своих местах, все начеку, бегаем, и. опять ничего! В восемь – ничего нет. Мы не знаем, что делать, в девять – нету движения, в десять – нету. Я говорю Старостину: «Иди ты, ты – начальник охраны, ты должен забеспокоиться». Он: «Я боюсь». Я: «Ты боишься, а я герой, что ли, идти к нему?» В это время почту привозят – пакет из ЦК. А почту передаем ему обычно мы. Точнее – я, почта – моя обязанность. Ну что ж, говорю, я пойду, в случае чего, вы уж меня, ребята, не забывайте. Да, надо мне идти. Обычно входим мы к нему совсем не крадучись, иногда даже дверью специально громко хлопнешь, чтобы он слышал, что ты идешь. Он очень болезненно реагировал, когда тихо к нему входили. Нужно, чтобы ты шел крепким шагом и не смущался и перед ним чтоб не тянулся. А то он тебе скажет: «Что ты передо мной бравым солдатом Швейком вытягиваешься?» Ну, я открыл дверь, иду громко по коридору, а комната, где мы документы кладем, она как раз перед малой столовой, ну я вошел в эту комнату и гляжу в раскрытую дверь в малую столовую, а там на полу Хозяин лежит и руку правую поднял. вот так. – Здесь Лозгачев приподнял полусогнутую руку. – Все во мне оцепенело. Руки, ноги отказались подчиняться. Он еще, наверное, не потерял сознание, но и говорить не мог. Слух у него был хороший, он, видно, услышал мои шаги и еле поднятой рукой звал меня на помощь. Я подбежал и спросил: «Товарищ Сталин, что с вами?» Он, правда, обмочился за это время и левой рукой что-то поправить хочет, а я ему: «Может, врача вызвать?» А он в ответ так невнятно: «Дз. дз.» – дзыкнул и все. На полу лежали карманные часы и газета «Правда». На часах, когда я их поднял, полседьмого было, в половине седьмого с ним это случилось. На столе, я помню, стояла бутылка минеральной воды «Нарзан», он, видно, к ней шел, когда свет у него зажегся. Пока я у него спрашивал, ну, наверное, минуту-две-три, вдруг он тихо захрапел. слышу такой легкий храп, будто спит человек. По домофону поднял трубку, дрожу, пот прошибает, звоню Старостину: «Быстро ко мне, в дом». Пришел Старостин, тоже оторопел. Хозяин-то без сознания. Я говорю: «Давай его положим на диванчик, на полу-то неудобно». За Старостиным Туков и Мотя Бутусова пришли. Общими усилиями положили его на диванчик, на полу-то неудобно. Я Старостину говорю: «Иди звонить всем без исключения». Он пошел звонить. А я не отходил от Хозяина, он лежал неподвижно и только храпел. Старостин стал звонить в КГБ Игнатьеву, но тот испугался и переадресовал его к Берии и Маленкову. Пока он звонил, мы посовещались и решили перенести его в большую столовую на большой диван. Мы перенесли потому, что там воздуха было больше. Мы все вместе это сделали, положили его на тахту, укрыли пледом, видно было, что он очень озяб, пролежал без помощи с семи вечера. Бутусова отвернула ему завернутые рукава сорочки – ему, наверное, было холодно. В это время Старостин дозвонился до Маленкова. Спустя примерно полчаса Маленков позвонил нам и сказал: «Берию я не нашел». Прошло еще полчаса, звонит Берия: «О болезни товарища Сталина никому не говорите»»[161].
Но вот что интересно: Геннадий Коломенцев, на воспоминания которого мы уже ссылались, описывает ситуацию иначе: «Охрана забеспокоилась. Позвонили в Главное. нет, в 9-е управление. Тогда уже, кажется, было 9-е управление, а не ГУО. Оттуда приехали. Когда вскрыли дверь, он лежал на полу около тахты, на которой спал. У него тахта была. Он лежал на полу уже мертвый.»[162] Вот ведь! А как же тогда сообщения о болезни, воспоминания Хрущева, показания охраны? Очень похоже, что Сталина «оставили в живых», чтобы было время поделить власть, издать необходимые указы о назначениях. Ведь смотрите, как красиво получается: только вечером 5 марта завершилось совместное заседание ЦК, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР, только новое руководство собралось отправиться в Кунцево, как Сталин возьми и умри! Всего через час после новых назначений. Красиво получается. Но для вящего спокойствия, благо все равно на одном свидетельстве доказательств не выстроишь, остановимся на официальной версии.
Итак, в 3 часа ночи «верные соратники» появляются на «Ближней даче». Они смотрят на Сталина и. якобы принимают его за мирно спящего здорового человека, после чего возвращаются по домам. Лозгачев вспоминал: «Приехали Берия и Маленков. У Маленкова ботинки скрипели, помню, он снял их, взял под мышку. Они входят: «Что с Хозяином?» А он лежит и чуть похрапывает. Берия на меня матюшком: «Что ж ты панику поднимаешь? Хозяин-то, оказывается, спит преспокойно. Поедем, Маленков!» Я им все объяснил, как он лежал на полу, и как я у него спросил, и как он в ответ «дзыкнул» невнятно. Берия мне: «Не поднимай панику, нас не беспокой. И товарища Сталина не тревожь». Ну и уехали».[163] И только около 7 утра появляются медики, Берия, Маленков, Хрущев, Булганин, а в придачу – министр здравоохранения. Ну и дальше – все как в учебнике: сообщения, попытки реанимации и пр. И очень «своевременная» смерть.
Хороший день, чтобы умереть[164]
«Нью-Йорк Таймс» сообщила о выходящей в апреле книге «Последнее Сталинское Преступление», которая приводит новые свидетельства, поддерживающие старую теорию об отравлении Сталина. Другая новая книга «Почему Сталин Не Уничтожил Всех Евреев?» рассматривает возможное отравление в исторической перспективе. Автор этой только что опубликованной книги, д-р Алекс Рашин, пишет, что последняя сталинская кампания массового террора была направлена против евреев, сионистов, Израиля и их «американских хозяев». Сионизм был объявлен одним из главных заклятых врагов Сталина, когда в 1947-49 гг. провалились его планы превратить Израиль в одну из его марионеток. Имеются многочисленные свидетельства, проанализированные в книге и указывающие на то, что в 1953 г. Сталин планировал депортировать и уничтожить от 2 до 4 миллионов евреев. Рашин отмечает, что Сталин неожиданно впал в приведшее к смерти коматозное состояние 1 марта 1953, в точности в день праздника Пурим, в разгаре утверждения окончательных деталей антиеврейского террора.