После формирования первого стратегического эшелона в непосредственной близости от границы, вперед двинулись войска второго стратегического эшелона, дата полного сосредоточения которого была четко определена— 10 июля 1941 года. Именно эту дату и считают многие историки началом упреждающего удара Красной Армии. Другие военные историки аргументированно доказывают, что начало наступления, а вернее вторжения Красной Армии должно было наступить в воскресенье 6 июля и не потому, что Сталин любил начинать военные действия именно в воскресенье. Дело в том, что все довоенные учебники по стратегии говорят о том, что ждать сосредоточения второго стратегического эшелона незачем, что многократно подтверждает история военного искусства. С уходом в наступление первого стратегического эшелона второй эшелон займет его место, то есть брошенные казармы, учебные поля, складские помещения для боеприпасов, аэродромы и т. д.
В противном случае ему просто негде было бы сосредотачиваться, кроме как в чистом поле или в лесных массивах. А вот если б июля войска первого стратегического эшелона двинутся в наступление, второй эшелон в течение 4 суток полностью сосредоточится, как это и предусматривалось стратегическими планами высшего военного командования.
Нынче это уже не секрет и не стоит «пинать» В. Суворова, что это он все выдумал в своем сочинении «День-М». Вот заместитель начальника Генерального штаба генерал армии Иванов проговаривается, что Гитлеру удалось нас упредить на две недели. Как это он мог «упредить», если с официальной точки зрения мы готовились к отражению нападения, то есть к обороне? Значит, войска изготовились к обороне, заняли все укрепрайоны, как существующие до переноса границы («линия Сталина»), так и воздвигнутые вдоль новой границы, а Гитлер взял и за две недели нас «упредил». А вот если начало наступления наших войск готовилось на воскресенье 6 июля 1941 года, тогда действительно Гитлер нас упредил, что и явилось величайшей катастрофой для нашей страны.
Наконец, четвертым фактором, подтверждавшим замысел Сталина об упреждающем ударе по гитлеровским войскам и начале освободительного похода на Запад, является широкомасштабная пропагандистская кампания, охватившая всю страну, о необходимости ведения освободительной войны Советского Союза, которая должна произойти на «чужой территории» и с минимальными потерями «освободителей» — малой кровью. Точку в этой кампании поставил сам Сталин, выступив 5 мая 1941 года на приеме в Кремле, устроенном в честь выпускников Академий Красной армии. В частности, согласно дневниковой записи Г. Димитрова, присутствующего на приеме, Сталин сказал:
«…Наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне»[66]. И вот, когда один из генералов, присутствующих на приеме (по некоторым данным это был начальник Военной академии имени Фрунзе генерал-лейтенант Хозин), провозгласил тост за мирную Сталинскую внешнюю политику, Сталин взял слово и сказал:
«Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению.
Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная армия есть современная армия, а современная армия— армия наступательная»’.
По воспоминаниям другого участника торжественного приема Э. Муратова этот эпизод выглядел несколько иначе. Якобы генерал Сивков громким басом произнес:
— Товарищи! Предлагаю выпить за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики, за нашего великого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина.
Сталин протестующе замахал руками. Гости растерялись. Сталин что-то сказал Тимошенко, который объявил: «Просит слова товарищ Сталин». Раздались аплодисменты. Сталин жестом предложил всем сесть. Когда в зале стало тихо, он начал свою речь. Он был очень разгневан, немножко заикался, в его речи появился сильный грузинский акцент.
— Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял. Мы, коммунисты, — не пацифисты, мы всегда были против несправедливых войн, империалистических войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся. Мы всегда были за справедливые войны за свободу и независимость народов, за революционные войны за освобождение народов от колониального ига, за освобождение трудящихся от капиталистической эксплуатации, за самую справедливую войну в защиту социалистического отечества. Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина. Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление в войне, за нашу победу в этой войне…»[67]
И, наконец, последний аргумент в пользу того, что Сталин готовил Красную армию именно к решительному наступлению на гитлеровскую Германию — это сам факт заключения пакта Молотова — Риббентропа и подписания секретного протокола о разделе Польши. Если бы Сталин не хотел воевать с Германией, то он должен был сохранять барьер нейтральных государств между Германией и Советским Союзом. Тогда нападения Германии не было бы! Но Сталин с Гитлером вместе разделили Польшу, установилась общая граница между СССР и Германией. Сталин придвинул свои границы к границам Германии везде, где только это было возможно, — от Финляндии до Румынии. То есть, от Ледовитого океана до Черного моря, в результате чего прибалтийские страны: Литва, Латвия, Эстония «добровольно» вошли в состав Советского Союза, дав возможность прямого выхода СССР к акватории Балтийского моря. Это ли не великолепный плацдарм для наступления по линии фронта от Балтийского до Черного моря?
Так что Сталин вряд ли долго раздумывал над тем, освобождать Европу от гитлеровского порабощения или нет. Из двух зол — коллективного руководства и войны — наименьшим являлась именно война, причем война победоносная с минимальными потерями со стороны Красной Армии — единственный шанс предотвратить неизбежный (лет через двадцать — тридцать) мощнейший политический кризис, способный разорвать первую страну Советов в клочья. К великому сожалению так и произошло, правда, через 38 лет после смерти Сталина. А посему 15–17 июня 1940 года части РККА оккупировали Прибалтику, 28 июня — Бессарабию, оперативно отреагировав на падение Парижа 14 июня и капитуляцию Франции 22 июня. В итоге Советская армия взяла в полукольцо Восточную Пруссию и оказалась очень близко от румынских нефтепромыслов в Плоешти. Затем в течение года шла интенсивная, неприметная подготовка к вторжению с тем расчетом, чтобы закончить ее к середине июля 1941 года. В январе 1941 года Г.К. Жуков возглавил Генштаб РККА, 4 мая 1941 года И.В. Сталин— Совет Народных Комиссаров СССР. Вот два знаковых события кануна войны. По ним нетрудно расшифровать смысл предстоящей акции: успешная военная операция, спланированная Жуковым, гарантирует Сталину успех при осуществлении важной политической реформы.
Искусной игрой в миролюбие и прямо-таки паническую боязнь войны удалось заморочить голову противнику так, что немецкая разведка ничего не заподозрила и существенного усиления советских войск, в приграничных районах не обнаружила, несмотря на всю свою активность. Наша же, наоборот, сосредоточение и переброску крупных германских соединений к советско-польскому кордону засекла[68]. Теперь Сталину оставалось вычислить, куда реально нацелена эта группировка — на СССР или на английский Ближний Восток. Во втором случае транзит через Польшу — всего лишь отвлекающий маневр немцев, запутывающий и союзника (Сталина), и врага (Черчилля).
Откровенно говоря, главу государства, не замышляющего нападение на соседа, не должно особо волновать, в каком направлении от Буга устремится пехота и танки потенциального соперника — на восток или на юг. Он обязан немедленно распорядиться о приведении всех наличных дивизий и полков около границы в боевую готовность и дать добро на отражение любых попыток пересечения разграничительной линии, как провокационных, так и агрессивных, то есть подготовиться к активной обороне, когда враг у твоих ворот.
Почему Сталин этого не сделал? Невразумительные оправдания о неподготовленности СССР в июне 1941 года к войне, о нехватке нескольких месяцев для выпуска нужного числа танков и самолетов новейших модификаций — смехотворны. Относительно, якобы, нашего желания оттянуть дату объявления войны до 1942 года выше уже говорилось. Многомиллионную армию, вышедшую на старт решительного наступления, уже в сентябре 1941 года нужно было отпустить по домам.
«Сталин, прирожденный политик, хорошо все вышеизложенное знал. Почему же вел себя столь странным образом? Почему всячески уклонялся от уже в июне точно назревшего перевода армий Северо-Западного, Западного, Юго-Западно-го и Одесского военных округов в режим полной боевой готовности? Потому что угодил в ситуацию, в которую не дай бог кому-либо когда-либо попасть вновь.
Да, Иосиф Виссарионович, конечно, мог приказать всем без промедления занять оборонительные рубежи. Однако такой приказ тотчас ставил жирный крест на триумфальной освободительной миссии РККА, ибо задуманная им наступательная война мгновенно превращалась в войну оборонительную, то есть затяжную и изматывающую. Сталин же нуждался в войне стремительной, молниеносной. Лишь блицкриг, скоротечное освобождение Европы еще в 1941 году обеспечивало главу советского правительства несусветной славой и колоссальным авторитетом в армии. Оборонительная война непременно обернулась бы отступлением войск пусть и не глубоко, но все же в советский тыл с потерей некоторых городов и селений. Кроме того, оборонительная война на первый план неминуемо выдвинула бы военных, тогда как в освободительном походе доминировали бы, безусловно, политики. К тому же влияние партийных органов на солдат и офицеров, воюющих на своей территории, а не на вражеской, тоже возросло бы. В результате, если наступательную войну выигрывал лично Сталин, гениально предвидевший и добившийся низвержения фашизма, то в оборонительной побеждали все вместе — и Сталин, и народ, и армия, и партия. Значит, армии боготворить было бы некого, и она ничего