Но ни Жирный, ни Ефрем не вступились за него, только поглядывали на всё это из-за плеча, да посмеивались там, на переднем диване, а вот Фельдшер заговорил сухо и медленно, не отнимая скальпеля от глаза Чапы:
– Язык у вас, товарищ Чапыга, враг ваш, чрезмерно много вы им пользуетесь, и его использование вы никак не увязываете с работой своего скудного мозга? А это может повредить при нашей работе. Всем повредить.
– Да ты чё, Фельдшер, я ж просто так, шуткую, тут все свои. – Объяснял Чапа. – Встретились люди, все друг друга знают, можно ведь пошутить.
– Ещё раз пролаете что-нибудь про Колчака или Семёнова и партизан, я вам ампутирую либо ваш язык, либо… мозг. Обещаю. Мадьяр свидетель. – Фельдшер убрал скальпель и аккуратно спрятал его в саквояж.
Мадьяр выпустил руки Чапыги, и тот стал приводить себя в порядок, расправляя пиджак и говоря:
– Да понял я, понял, чё ты забурлил-то? Шутки понимать нужно. Чё ты сразу-то бычишься, как Ленин на буржуазию.
Фельдшер ему не отвечал, Мадьяр тоже, а вот Ефрем сказал ему:
– Ты баклан, Чапа, живёшь по-баклански и сдохнешь так же. Хорошо, если накроешься сам, так ещё и за собой кого-нибудь заберёшь.
– Да ладно вам, чё вы забурлили, – он вдруг запел: – Жизнь проста моя, проста, жизнь проста жиганская, пуля швайка и чахотка – доля уркаганская.
– Да захлопнись ты уже, босота, Фельдшер, ты бы в натуре ему язык укоротил бы, уважение всем сделал, – загремел Жирный.
Ему никто не ответил, но Чапа замолчал, стал смотреть в окно, на Москву.
Глава 9
Свирид не пошёл с Буханкиным и Незабудкой к модистке. И Ракель Самуиловна больше не просила его её охранять. Пусть этот рыжий, деревенский революционер посидит в машине, а вот обходительный Арнольд с ней пойдет. Примерка платьев у модистки, которую, кстати, звали Олимпия, больше походила на светский приём, где они пили роскошный картофельный самогон, крепкий как филейная часть самой Ракель Самуиловны, и закусывали его умопомрачительным копчёным салом, которое прислала тётка модистки из Полтавы, да с чёрным хлебом и едким зелёным луком. Арнольд терпеливо ждал, а женщины обсуждали новости и мерили платья. Одно из которых Ракель Самуиловна надела сразу, так как её платье было в пятнах от кофе. Они не торопились, особенно не торопилась Ракель Самуиловна про себя надеясь, с улыбкой, что этот дурень в авто на улице, сидит там и психует. Только через час они с Арнольдом вышли из дома с коробками и сели в машину, где сидел товарищ Тыжных, и был он черные тучи.
– А теперь можно и домой. Поехали, – повелела госпожа Незабудка таким тоном, что Свирида передёрнуло, но он смолчал. Завёл мотор и авто покатилось по солнечным улицам Москвы.
Так они и ехали по утренней Москве, машина с товарищем Незабудкой и её охрана из юных КРОковцев. И в то же время, и в ту же точку на карте ехала машина с товарищами из МУРа, и ехали они все, чтобы встретиться там.
Товарищ Тыжных привёз Ракель Самуиловну на пять минут раньше, чем приехал товарищ Жирный со своими людьми.
– Вы недолго там, – бурчал Свирид. – Нужно ещё место тихое найти.
– Мы быстро, – обещал Буханкин, – соберём вещи и сразу уйдём.
А товарищ Незабудка только улыбнулась в ответ. Она собиралась помыться и помыть голову, ей это было необходимо. Она не спала всю ночь, ей нужно было накраситься, собрать вещи, так что обещание товарища Буханкина она восприняла с улыбкой типа: «Ну-Ну».
Они ушли, а Свирид снял фуражку и повалился на диван, прячась от летнего солнца. Собрался ждать. Молодой его организм требовал сна, даже несмотря на хорошую порцию кофе, но опытный боец знал, что на посту спать нельзя, и мужественно боролся со сном, вспоминая полковую песню.
Боролся, боролся, пока не увидел, как в десяти шагах перед ним не остановилось авто у подъезда, и оттуда стали выходить люди. Одного короткого взгляда Свириду было достаточно, чтобы он понял, это совсем не выездная бригада бухгалтеров и учётчиков. И на мастеровых маляров-штукатуров они были вообще не похожи. Веяло от них большими неприятностями. Четверо вышли из автомобиля, один из них, самый мелкий, задрал голову, огляделся и уверенно указал на тот подъезд, в который вошла Ракель Самуиловна с Буханкиным.
«Совпадение? – Сам у себя спросил молодой оперуполномоченный Контрразведывательного Отдела и сам себе ответил. – Не думаю!»
Он достал из внутреннего кармана кожанки «наган», машинально крутанул барабан, проверил патроны, и спрятал его в левый карман галифе. Вышел из машины и пошёл за неприятными на вид товарищами.
Шофёр Ефрем, который остался в автомобиле у подъезда, видел, как товарищ Тыжных вошёл в подъезд, но значения этому не придал, ну зашёл какой-то пролетарий в подъезд, мало ли их ходит по подъездам в Москве.
А Чапа и его соратники уже стояли у квартиры, где была зарегистрирована товарищ Незабудка. Чапа медленно читал список из восьми жильцов утверждённый ДомКомом:
– Ага, вот она, Незабудка. Лярва эта тут проживает. Комната шесть её.
Он достал нечто напоминающее отвёртку с тонким и плоским жалом и без усилия, одним движение отпер замок. Товарищи МУРовцы зашли в квартиру один за другим.
В квартире царил густой дух квашенной, недоквашенной капусты, которую «переворачивала» на кухне гражданка Коновалова, тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года рождения. Чапа сразу пошёл на запах, а Жирный, Фельдшер и Мадьяр пошли по длинному коридору коммунальной квартиры, разыскивая комнату «шесть».
А по лестнице подъезда бежал вверх товарищ Тыжных, судорожно пытаясь вспомнить в какой квартире жила товарищ Незабудка. И вспомнить не мог. Он останавливался на каждом этаже и у каждой квартиры, читал списки жильцов, а читал он не быстро. И бежал на следующий этаж.
А Чапа тем временем зашёл на кухню, и напугав гражданку Коновалову до полусмерти, из-за её спины запустил руку в чан с капустой, попробовал капусту, и чуть пожевав, сплюнув её на пол сказал:
– Не сквасилась ещё.
– Ишь ты, чёрт плюгавый, напугал, зараза такая. Ты кто? – Приходила в себя гражданка Коновалова, хватаясь рукой за сердце. – Ты кто такой, ты, видать, к Юрке пришёл? Так он на работе, вечером придёт. Все на работе.
– К Юрке, к Юрке, – кивал Чапа, – ты бабка скажи, гражданка Незабудка где? Дома она?
– А, так ты к шалаве этой? – Догадалась гражданка Коновалова. – Не знаю я, дома они или нет. А чего ты к ней?
– Я по делу, я из НарКомФина, хочу узнать, откуда у неё столько денег, – говорил Чапа.
– Да какой ты НарКомФин, – не верила старая женщины, – ты себя видел? Урка ты. Ты либо грабить её пришёл, либо шалавиться с ней.
– Но-но, гражданка, не надо так. Читай. – Он сунул под нос гражданки Коноваловой листок-удостоверение, – Я сотрудник органов. Ты скажи бабка, чёрный ход у вас тут есть?
– Да есть, – чуть растеряно отвечала женщина, читать она особо не любила, но развёрнутому листу с красивой печатью поверила, – есть чёрный ход, есть, прямо по коридору и выйдешь на чёрную лестницу.
– А телефон? Есть?
– Телефона нету.
– Чапа, – загремел из коридора Жирный, – иди сюда. Мы нашли комнату.
– Иду, – откликнулся сотрудник МУРа, – а вы гражданка, соблюдайте спокойствие, ясно?
Гражданка Коновалова понимающе кивнула.
А товарищ Тыжных, уже добежал до последнего этажа так и не найдя квартиры товарища Незабудки. Он тёр вспотевший лоб под фуражкой и произнёс слова, которые настоящий коммунист произносить не должен:
– Господи, да как же так-то? Как я её просмотрел? Или она не прописанная тут живёт?
Эту мысль он отбросил, и начал читать фамилии жильцов, что были у каждой квартиры, но уже более внимательно.
А в это время Чапа уже стучал кулаком в дверь, с цифрой «шесть» и бубнил:
– Гражданка Незабудка, откройте, ДомКом! Гражданка Незабудка!
А гражданка Незабудка в это время стояла совершенно голая за ширмой, надевала халат из шёлка и собиралась идти ванную. Она выглянула из-за ширмы и с испугом поглядела на товарища Буханкина. Тот жестом успокоил её и пошёл открывать дверь.
Товарищ Чапа был удивлён, когда дверь ему открыла не миловидная женщина, а высокий, на голову выше него, мужчина, иностранного вида. И холодно спросил:
– How can I help you, comrade?
Чапа завис, раскрыл рот, и смотрел на товарища Буханкина, хлопая глазами.
– Товари-и-и-щ, – попытался вернуть его в реальный мир, Арнольд, – вы, что варежку-то разинули, вы кто и что вам надо?
Ракель Самуиловна выглядывая из-за ширмы тихонько потянула к себе с комода свой ридикюль.
И тут Чапу отодвинул Жирный. Великан загородил весь проём двери, и теперь Буханкину приходилось смотреть снизу вверх. Но Арнольд был не из пугливых, и товарищ Жирный всем своим гигантским нутром почуял, как в него, в его великое нутро, упирается что-то твёрдое.
Жирный глянул вниз и сразу узнал в упиравшемся в него предмете револьвер системы «наган».
– Товарищ, мы из МУРа, – загромыхал он, протягивая Буханкину удостоверение. – Товарищ Чапыга покажите ваше удостоверение тоже.
Чапа из-за косяка двери тоже продемонстрировал листок.
Товарищ Арнольд сразу стал мягче, отступил от двери, впуская МУРовцев, и спрятал револьвер:
– Извините, товарищи, я вас просто не знаю, мы с товарищами из МУРа сотрудничаем, с бригадой товарища Косых.
– Да? А вы кто? – входил и озирался по комнате Чапа. – Документик у вас какой-нибудь есть?
Свирид уже спустился на два этажа и читал имена на том этаже, на котором жила Ракель Самуиловна.
– Конечно, – Арнольд полез в карман и не без гордости вытащил удостоверение, протянул его под нос Чапе.
– Так, товарищ Буханкин, – читал тот громко, – КРО ОГПУ по городу Москве. Товарищ оперуполномоченный Буханкин, а что вы тут делаете?
Тем временем все МУРовцы уже вошли в комнату.
– Я не могу вам ответить, товарищи, – говорил Арнольд, – но я здесь на задании.
– На задании, – ехидно интересовался Жирный, – с вот этой вот гражданочкой? А вы знаете, товарищ Буханкин, что эта дамочка занимается похабным промыслом? Вы знаете, кто она? Она, между прочим, неокрепшим нравственно товарищам, бобра продаёт. Мы вообще-то за ней пришли.