– Во-первых: я и знать не знала, что мы едем к вам. Поэтому и не придала значения тому, что там, у Арнольда остались документы. Во– вторых, вы для меня и есть малявка. А в третьих: не задавайтесь. У нас в гимназии задавак так и лечили щелчком по носу.
– В гимназии у них лечили, – тихо бухтел Свирид, заводя автомобиль, – забудьте вы уже эти старорежимные гимназии. В другой стране живём уже. В свободной.
Но своего он добился. Женщина уже не плакала.
Победно улыбаясь, Ракель Самуиловна дымила папироской и спрашивала:
– Ну и куда вы меня повезёте, товарищ Тыжных, раз в ваши апартаменты нам нельзя.
– Знаю куда, туда, где нас никто не найдёт.
– И где это, в Швейцарии? Я, кстати, знаю там один неплохой отель в горах рядом Цюрихом.
– А я знаю место ещё лучше, прямо здесь, в Москве, в РабФаковской общаге, там мои друзья живут с которыми я учусь. У них там кровати с простынями!
– Какая прелесть! Даже не верится, прямо так и с простынями? И что, они нас приютят и позволят поспать на простынях?
– Уж будьте спокойны, позволят, это надёжные товарищи, многие из них комсомольцы, уж не продадут. Это вам не гимназия.
Она хмыкнула, а он завёл автомобиль, включил фары, и они поехали по Большой Грузинской, а у прудов свернули налево, к улице Спиридоновке, на которой и находилось хоть и старенькое, но светящееся окнами и живое до глубокой ночи общежитие РабФака.
А вот автомобиль, поехавший за ними фарами не светил, ехал в темноте, крался как вор, но не отставал. Ефрем не хотел их упускать.
Малюсенькая каморка с малюсеньким окном. Стол величиной с большую табуретку, кровать из ящиков на полкомнаты. Вместо подушки вещмешок. Вместо простыни ветхое одеяло, вместо одеяла шинель. Верёвка с парой чистого исподнего и штопаной-перештопанной выцветшей гимнастёркой. Старый солдатский чайник, ложка, плошка, кружка. Зато на маленьком подоконнике россыпь самых разнообразных патронов. Товарищ Толмачёв взял в руки шашку со стены. На шашке была латунная табличка:
«Товарищу Тыжных, самому храброму разведчику полка, за бои у станиц Горловки, Дебальцевской и Иловайской. Командир Второго полка Одиннадцатой кавалерийской дивизии т. Нахальный».
– Ишь ты, да он у нас герой, – взглянул на клинок старшина милиции.
– Ну да ничего, мы его, героя, проверим, останемся тут да подождём, и поглядим каков он, – сказал старший милиционер.
– Анацефалы вы, – сухо сказал товарищ Толмачёв, вешая шашку обратно на гвоздь, – не придёт он сюда. Дураков в КРО не берут. И уж точно не придёт когда узнает, что вы Эгунда убили. Он после этого вообще на дно заляжет, а Незабудка, эта шлюха вонючая, так она полжизни в конспирации прожила, теперь их и вовсе тяжело сыскать будет. Недоумки. На выход, оба.
Выходя из комнатки, товарищ Толмачёв оглядел комнатушку ещё раз и выключил свет.
– Васька, Васька Ярохин, спишь что ли, чёрт? – Негромко кричал Свирид стоя под открытыми и освещёнными окнами на втором этаже.
– Кто орёт-то? – Высунулась голова из окна.
– Это я, Свирид.
– Ну, заходи. Чего ты там встал?
– Я не один.
– А с тобой кто? – Пытался разглядеть Васька Ярохин спутника Тыжных, но со света это было сделать не просто.
– Товарищ.
– Ну чего ты там встал, с товарищем, заходите оба, книжки почитаем, – донеслось из окна и ещё одна голова появилась рядом с Васькиной. Это был Володька Киселёв, – идите сюда, политэкономию будем учить.
– Да я не для того, мне переночевать нужно. С товарищем.
– Ну, так идите, у нас Ермолаев и Ковшов в ночную смену, койки свободны. Только у нас жрать нечего, не мыльтесь даже. – Радушно пригласил Васька.
– Да мы потрескали, и ещё вам баранок купили. – Заверил Свирид.
– Ну, так чего там стоишь, подавай сюда баранки. – Кричали им из окна весёлые, молодые голоса.
Свирид и Ракель Самуиловна вошли в общежитие и сразу оказались в круговерти ночной молодёжной жизни, хотя было уже одиннадцать часов. Кто-то стирался у раковины. Кто-то варил картошку в мундире и не отходил от плиты, чтобы картошку не спёрли. Кто-то орал в комнате с открытой дверью о скорой мировой революции. А кто-то читал книгу под лампой в коридоре. Проходя мимо, Свирид с некоторыми из ребят здоровался за руку, даже с девушками. И вскоре они были уже на втором этаже, у небольшой комнаты. Тут Свирид остановился и сказал как бы извиняясь:
– Товарищ Катя, вы не очень-то надейтесь, люди здесь простые, из пролетариев, зельцев по Германиям не ели. Так что…
– Товарищ Тыжных, прекратите вы это. Я не только в европах бывала, я и по каторгам и по ссылкам помоталась, и в тайге, в землянках пожила, партизанила, так что не волнуйтесь, мне не впервой обходиться без ванны и парикмахерской.
Они вошли в небольшую комнату, в которой было четыре кровати у стен и стол под лампочкой, за столом, над книгами, сидели четверо ребят от семнадцати до двадцати лет и девушка. Все они уставились на вошедших, а один из них, Васька Ярохин, начал говорить:
– Ну, давай свои… – и он замолчал, удивлённый увиденным, а потом с трудом договорил, – баранки.
Все остальные ребята изображали знаменитую гоголевскую сцену, и не отрывали глаз от товарища Незабудки. Пока один из них, самый молодой, не произнёс с придыханием:
– Нэпманша!
Свирид уверенно прошёл в комнату, небрежно бросил на стол связку баранок и, здороваясь со всеми парнями за руку, говорил:
– Может хоть чай поставите?
Самый молодой тут же схватил большой мятый чайник, и выскочил в коридор, крича:
– Комсомольцы, у кого сахар есть?
– Зачем тебе, ты что буржуй? – Отзывались ребята из других комнат.
– Свирид кралю привёл ночевать, чаем её поить будем.
Учащиеся РабФака из соседних комнат стали забегать, чтобы поглядеть «кралю» Свирида. Прибегали, разевали рты от удивления, а Свирид гнал их, хотя ему очень льстило, что все считают Ракель Самуиловну его кралей.
– Ну чего, чего вы, чай не зоопарк тут. Идите к себе. Это товарищ Катя, мы работаем вместе. Чего вы, сотрудников никогда не видели. Лупыдры таращите, словно в цирк пришли.
Кто-то принёс кусок сахара, а девушка, что сидела за столом с учебниками, звали её Валентина, вскочила и убежала, а когда вернулась, так принесла настоящую фарфоровую чашку с блюдцем и ложечкой.
Ракель Самуиловну усадили за стол, но чувствовала она себя странно, не то выставочным экземпляром, не то высокородной принцессой.
– А не плоха, краля-то у Свирида, – шептали семнадцатилетние рабфаковцы.
– Да уж не твоя Нюрка толстозадая, – со знанием дела шёпотом отвечали восемнадцатилетние специалисты, – краля класса люкс.
– Да, Свирид знает толк в кралях.
– Уж Свирид не промах.
Ракель Самуиловна эти разговоры слышала, слух у неё был острый, и оттого краснела немного. И удивлялась. Ей, женщине, которая всю свою жизнь слушала комплементы и объяснения в любви эти слова от деревенских ребят и ребят из городской бедноты казались честными и настоящими, хотя чуть напыщенными и наивными. Оттого она краснела и чуточку стеснялась. И попросила, наверное, от того же:
– Товарищ, Тыжных, садитесь рядом.
Свириду тут же был выделен стул, и он сел рядом с ней. И все, кто мог, уселись за стол. Все кому хватило кружек стали пить чай, но сахар, небольшой кусок, положили только товарищу Незабудке. А вот по баранке хватило всем собравшимся.
Ребята и пришедшие девочки стали болтать, задавать вопросы о работе. О планах. И один из ребят, одногруппник Свирида, по имени Яшка, спросил:
– Свирид, а ты политэкономию сдал?
– Нет. Не сдал, этот Вильчевский с меня с живого не слезал. Думал на этой неделе сдам, да не придётся. Уезжаю.
– Я просто с тобой хотел пойти, я тоже не сдал. А куда поедете? – Спросил Яшка.
– По делу, – не стал распространяться Тыжных.
– Наверное, в мягком вагоне поедете, – мечтательно сказала Валентина.
– Ещё чего, деньги на ветер кидать, у меня лишних нету. – Отрезал Свирид.
– Ну, нет, дорогой мой товарищ Свирид, – ласково улыбаясь, заговорила Ракель Самуиловна, – только в мягком, иначе я за восемь суток с ума сойду.
– Ну, значит в мягком, – согласился оперуполномоченный.
И тут то ли в припадке благодарности, а может от выпитой недавно водки, а может, чтобы смутить товарища Тыжных или ещё для чего, товарищ Незабудка обвила шею Свирида, и поцеловала его в левую щёку, а потом нежно стёрла рукой след от помады с его щеки.
Свирид окаменел от смущения, сидел и наливался краской, да такой густой, что веснушек не стало видно. А ребята за столом сначала замерли, а потом стали шушукаться и посмеиваться.
И чтобы прервать этот неловкий момент Свирид забубнил:
– Ладно, поздно уже, спать пора. Давайте разбредайтесь отсюда.
– Ишь ты, – ехидно заметила Валентина, – сидел-сидел и тут ему спать приспичило. Аж пунцовый весь стал, как спать хочет.
Ребята засмеялись.
– Зря ты Валька, я ж не в том роде, – оправдывался Свирид, косясь на Ракель Самуиловну, а та только улыбалась и цвела.
Тем не менее, ребята стали уносить стулья и расходиться. А к Свириду подошёл Васька Ярохин и тихо сказал:
– Слушай, Свирид, ты, конечно, спи у нас, а мы уйдём, вот только простыней у нас нет.
– Как же так нет, вам же комендант выдавал? – Искренне удивился Тыжных.
– Да выдавать то выдавал, да мы их ещё в зиму на портянки извели, так что спи так.
– Вот дураки сермяжные, – огорчался Свирид, – ну как так можно, учат вас культуре, учат, простыни государство даёт, а они их на портяны пускают, эх вы, вам дуракам и в хлеву очень прекрасно будет.
– Да ладно, сейчас всё найдём, – обещал Васька и закричал, – Валька, Валька, дай простыню чистую. Товарищу Незабудке без простыни никак. Она на фронтах в телегах не валялась.
Когда почти все уже ушли, Валентина принесла чистую простыню и, вручая её Ракель Самуиловне сказала, с намёком едким:
– Самая чистая во всём общежитии, вам будет сладко спать на ней. Сильно только не пачкайте.