К концу 1932 г., по более позднему признанию Зиновьева, «стало очевидным», что «генеральная линия побеждает»[1494]. Естественно, переговоры различных партийных группировок стали менее оживленными.
Как утверждал Н.И. Бухарин на очной ставке с Е.Ф. Куликовым 7 декабря 1936 г., в последний раз он «видел Угланова летом 1932 года» и позднее он «ни единого человека из углановской группы и своей бывшей группы … после этого ни разу не видел»[1495]. Чуть ранее, в своем послании Политбюро ЦК ВКП(б) и прокурору СССР А.Я. Вышинскому от 27 августа 1936 г., Н.И. Бухарин написал, что он, «…вероятно, с [19] 33 г. оборвал всякие личные отношения со своими бывшими единомышленниками, М.П. Томским и А.И. Рыковым»[1496]. «Как ни тяжела подобного рода самоизоляция, – пояснил Бухарин, – но я считал, что политически это необходимо, что нужно отбить по возможности даже внешние поводы для болтовни о “группе”. Что это не голословное утверждение, а реальный факт, можно очень просто проверить опросом шоферов, анализом их путевок, опросом часовых, агентуры НКВД, прислуги и т. п.»[1497]. Если Бухарин прекратил общение с ближайшими товарищами по руководству Правой оппозицией, то что уж там говорить о контактах с зиновьевцами!
Вместе с тем переговоры бывших зиновьевцев не с бывшими Правыми, но с деятелями других партийных группировок продолжались. Весьма характерно, что зиновьевца Н.А. Каннера исключили в 1933 г. из ВКП(б) «…за принадлежность к контрреволюционной организации, возглавляемой Слепковым – Марецким»[1498]. Информация об «организации, возглавляемой» Александром Николаевичем Слепковым и Дмитрием Петровичем Марецким, содержится в записке Г.Г. Ягоды И.В. Сталину от 3 февраля 1933 г.: «1. В Москве под руководством Слепкова существует к[онт]р[революционная] организация Правых, имеющая разветвленную периферию (в Ленинграде во главе с Марецким, в Самаре во главе с Петровским, в Саратове во главе с Зайцевым и Левиной, в Казани во главе со Слепковым В. и Медведевым, в Свердловске во главе с Кармалитовым и Кротовым, в Воронеже во главе с Сапожниковым, в Новосибирске во главе с Кузьминым и Юдалевичем). Организация существует с 1928 г., причем организационно руководящая роль в ней все время принадлежит Слепкову А. 2. В начале сентября 1932 г. в Москве на квартире Астрова и Марецкого состоялась конференция к[онтр]р[еволюционной] организации, в которой приняли участие Слепков А., Марецкий, Александров, Петровский, Айхенвальд, Астров, Кузьмин, Астрова, Левина Тэя, Гасперская, Петровская Софья и Идельсон. Конференция обсуждала экономическое положение СССР, вопросы Коминтерна и наметила перспективы дальнейшей работы. Был заслушан доклад Александрова об итогах выполнения народно-хозяйственного плана на 1932 г. и информация Идельсона о Пленуме ИККИ. После обмена мнениями конференция приняла сформулированные Слепковым решения об активизации работы по пропаганде своих (к[онтр]р[еволюционных] правых) взглядов и вербовки сторонников. За время своего существования организация провела помимо летней (1932 г.) конференции два совещания. 3. Члены организации использовали свои служебные возможности (в советских учреждениях и на педагогической работе) для систематического извращения линии партии и протаскивания к[онтр]р[еволюционных] правых установок. Оставаясь в ВКП(б) на своих старых к[онтр]р[революционных] правых позициях, члены организации широко проводили тактику двурушничества. 4. Руководящее отношение к указанной организации имел Угланов, связанный со Слепковым и другими Правыми. Летом 1932 г. Угланов поручил Слепкову написать платформу Правых. 15 февраля 1933 г. были арестованы все вышеперечисленные лица, кроме Левиной, находящейся в розыске. Кроме того, в Москве арестованы члены организации Арефьев, Радин, Чернухин, Цейтлин и Лобова. Большинство арестованных, в т. ч. Угланов, Слепков, Марецкий, Петровский, Астров, Александров, Кузьмин и другие, сознались в принадлежности к к[онтр]р[еволюционной] организации Правых и дали первые показания»[1499].
8 мая 1933 г. Зиновьев направил в ЦК и ЦКК ВКП(б) пространное заявление с очередным покаянием[1500]. Григорий Евсеевич дал «слово революционера», что он станет «одним из самых преданных [генеральной] линии членов партии» и сделает «все, чтобы хотя бы отчасти загладить свою вину перед партией и ее ЦК»[1501]. 25 мая в «Правде» вышла статья Каменева, в которой Лев Борисович написал, что сопротивление сталинской политике «исходило из тех же предпосылок, которые заставляли членов партии в октябре 1917 г. выступить противниками политики Ленина»[1502]. Каменев заявил о разрыве со старыми друзьями и закончил статью призывом отбросить всякое сопротивление, мешающее делу строительства социализма[1503]. В мае 1933 г. в Центральном органе ВКП(б) было напечатано и заявление Зиновьева[1504]. Во второй раз Зиновьеву было даровано «высочайшее» «прощение». 26 мая Григорий Евсеевич написал «тов. И.В. Сталину»:
«Дорогой товарищ!
Горячо благодарю ЦК и Вас лично, т. Сталин, за то, что мое заявление напечатано в “Правде” и мне дана возможность приехать в Москву. Теперь позволяю себе просить Вас помочь мне до конца и дать возможность повидать Вас хотя бы только на ¼ часа. Очень, очень прошу Вас удовлетворить эту мою просьбу и надеюсь, что Вы не откажете мне в ней.
Буду ждать Вашего ответа с нетерпением.
С коммун[истическим] приветом,
Г. Зиновьев»[1505].
После возвращения из ссылки Каменев организовал Институт мировой литературы при СНК СССР и стал его первым директором. У Зиновьева с трудоустройством возникли проблемы. Он звонил в ОГИЗ Томскому с просьбой принять его на работу. Михаил Павлович не хотел подставляться, однако не нашел никакого формального повода для отказа. В конечном итоге Зиновьев пришел в ОГИЗ, и Томский был вынужден его принять. Зиновьев, по свидетельству Томского, «держался очень подавлено» и имел вид человека, «безвинно страдающего». Жаловался на отсутствие работы. Поскольку ЦК ВКП(б) все время подчеркивал, что Зиновьева с Каменевым можно было трудоустраивать, Томский отдал распоряжение рассмотреть вопрос о возможности принятия Зиновьева на работу и возобновить старые договоры ОГИЗ с Григорием Евсеевичем. Записку, полученную от Зиновьева, Томский переслал в ЦК – во избежание ненужных осложнений[1506].
Позднее, 13 января 1935 г., Г.Е. Зиновьев написал: «Вернувшись в 1933 г. из ссылки (где я внутренне много пережил и старался сломать в себе старые антипартийные настроения, я с преступным легкомыслием не раскрыл партии всех лиц и всех попыток антипартийных сговоров. […] настроение было какое-то эгоцентрическое: дескать, я же себя почти совсем сломал и внутренне, я же говорю и пишу теперь так, чтобы не оставить никаких сомнений в том, что все прошлое кончено и я подчиняюсь партии всерьез и окончательно; Каменев поступает так же, значит – говорил я себе – все будет кончено и у тех, кто к нам прислушивается. Не раз мы говорили тогда с Каменевым: “Ну, теперь последний шанс остаться в партии, изжить полосу отщепенства и отчуждения, поведем себя теперь по крайней мере так, что, если, скажем, через год спросят о нас и нашем поведении ОГПУ, ОГПУ ответило:
– Ничего плохого сказать о них не можем”.
Сначала косо посмотрел на мое (и Каменева) настроение даже Евдокимов. Я отлично помню ощущение, что мне даже физически трудно было говорить с ним после возвращения из Кустаная на эту тему, так как читал у него в глазах: “Ты что это – всерьез?”
Никаких организационных попыток возрождения старого действительно не делал. Но я “только” постепенно опять все-таки стал собирать все “новости”. Затем тому же Евдокимову стал “только” давать опять отрицательные характеристики многого из того, что делало партруководство. Затем с Каменевым мы стали опять подробно обмениваться всем услышанным с сооветственными комментариями и т. п.»[1507].
Если бывшие вожди Новой оппозиции капитулировали окончательно, то наиболее принципиальные «лениградские» оппозиционеры по-прежнему не сдавались. Однако нельзя не отметить тот факт, что рядовые зиновьевцы были крайне скверно информированы о настроении верхов. Есть все основания верить И.И. Котолынову, когда он заявил на допросе 12 декабря 1934 г.: «Все мы, зиновьевцы, продолжали поддерживать организационные связи, и все декларации Зиновьева об отказе от борьбы с партией рассматривали как маневренную тактику…»[1508] Но после сразу же следует фактическая ошибка. Котолынов заявил: «Руководят организацией Зиновьев, Каменев и связанные с ними Евдокимов, Бакаев, Харитонов и Гертик»[1509]. Но известно, что с оппозицией порвал как минимум М.М. Харитонов, причем в 1928‐м.
По словам Зиновьева, в 1933–1934 гг. у них с Каменевым встреч с их бывшими сторонниками «уже почти не было совсем. Но все-таки в различных комбинациях они друг с другом (! – С.В.) виделись (отчасти по родственной линии). Я старался по-прежнему все узнавать – о коминтерновских делах через Мадьяра [Людвига, с 1928 г. работника аппарата Коминтерна] (когда я работал в “Большевике”, многое я узнавал и через официальные источники), о хозяйственных делах отчасти у Горшенина [Ивана Стапановича – начальника сводно-планового отдела Госплана СССР]»