[271]. Зиновьевские предложения стали известны представителям второго эшелона большевистской верхушки[272].
Как и Зиновьев с Бухариным, Сталин приехал на Кавказ – отдохнуть от трудов праведных. Григорий Евсеевич предложил встретиться. Сталин ответил в субботу 8 сентября 1923 г.:
«Т[ов]. Зиновьев!
До понедельника остаться не смогу, так как в 11 ч утра в понед[ельник] должен принять грязевую ванну.
Могу приехать вечером в понедельник или вторник (как хотите), или можно приехать вам в Эссентуки в любой день (я каждый день свободен после ванны, которая кончается обычно в 1 ч – 1 ½ ч дня).
Если подымем Ильича (откровенная утопия. – С.В.), я готов стать религиозным человеком (следовало бы стать во время обучения в семинарии. – С.В.), поверить в чудо и… перебить нерусских врачей, которые до смерти нас напугали своими резолюциями, будь они трижды прокляты»[273].
После предварительных переговоров на отдыхе (очевидно, уже не в пещере), на Пленуме ЦК РКП(б) 25 сентября было постановлено: «Пополнить состав Оргбюро двумя членами Политбюро – тт. Зиновьевым и Троцким, а число кандидатов Оргбюро – тт. Коротковым [Иваном Ивановичем] и Бухариным»[274]. С учетом фактора индивидуальных особенностей и многочисленных обязанностей вождей результат вполне предсказуем: В.М. Молотов констатировал впоследствии, что была предпринята попытка «изменить фактическое руководство», однако «это не прошло»[275]. По признанию Г.Е. Зиновьева как основного инициатора «пещерных совещаний», сам он «посетил заседание Оргбюро, кажется, один или два раза», а Н.И. Бухарин и Л.Д. Троцкий «как будто не были ни разу. Из этого ничего не вышло»[276]. При этом даже в тех редких случаях, когда Г.Е. Зиновьев посещал заседания Оргбюро ЦК РКП(б), он явно не пытался вникнуть в те вопросы Секретариата, которые на этих заседаниях поднимались. Так, присутствуя в 1923 г. на важнейшем заседании, посвященном организационно-распределительной работе в партии и положившем начало феномену советской номенклатуры, не принял никакого участия в прениях по докладу заведующего отделом ЦК РКП(б) Лазаря Моисеевича Кагановича Г.Е. Зиновьев – даже когда речь шла об утверждении в ЦК редакторов не только центральных, но и региональных газет, хотя решение ограничивало его собственные возможности в случае эскалации конфликта с И.В. Сталиным, поскольку ставило персональный состав карманного печатного органа главного партийного литератора – газеты «Ленинградская правда» – в зависимость от решений Секретариата ЦК и автоматически штемпелевавшего его постановления Оргбюро[277].
Виновны в этом были сами сталинские оппоненты: им следовало вникнуть в работу Секретариата ЦК и упорно и систематично отменять его решения, направленные на кадровые перестановки в руководстве местных партийных организаций и центральном аппарате управления РКП(б). В этом случае Сталину вряд ли удалось бы организовать «выборы» на партийные съезды делегатов, готовых поддержать любой предложенный им проект резолюции по любому вопросу. Сталин, поостыв, пошел на создание необременительного «политкома» над своим Секретариатом, поскольку понимал: Троцкий не снизойдет до систематической работы, Бухарин предпочтет партийную теорию практике, а Зиновьев попросту не сможет разорваться между Москвой и Петроградом, пусть и во многом номинально, но все же руководя к тому же Коммунистическим Интернационалом. Неудивительно в данном контексте, что в состав всех трех центральных учреждений партии: Политбюро, Оргбюро и Секретариата ЦК РКП(б) – на первом Пленуме ЦК XIII созыва вновь вошел один Сталин (до него во все три органа полноправным членом входил секретарь – ответственный секретарь ЦК, член Политбюро ЦК Крестинский) [278].
Борис Бажанов справедливо заметил в своих воспоминаниях: «Сталин и Молотов заинтересованы в том, чтобы состав Оргбюро был как можно более узок – только свои люди из партаппарата. Дело в том, что Оргбюро выполняет работу колоссальной важности для Сталина – оно подбирает и распределяет партийных работников: во-первых, вообще для всех ведомств, что сравнительно неважно, и во-вторых, всех работников партаппарата – секретарей и главных работников губернских, областных и краевых партийных организаций, что чрезвычайно важно, так как завтра обеспечит Сталину большинство на съезде партии, а это основное условие для завоевания власти. Работа эта идет самым энергичным темпом; удивительным образом Троцкий, Зиновьев и Каменев, плавающие в облаках высшей политики, не обращают на это особенного внимания. Важность сего поймут тогда, когда уж будет поздно»[279].
Впоследствии, в конце 1925 г., Г.Е. Зиновьеву припомнили частные совещания членов ЦК РКП(б) на отдыхе летом 1923 г., которые в партии окрестили «пещерными совещаниями». И.В. Сталин при каждом удобном случае издевался над «пещерными людьми»[280], не забывая подчеркивать свое якобы неучастие в «комбинациях»[281]. Генсек дошел до представления зиновьевской инициативы как попытки отстранить от руководства партией А.И. Рыкова, М.И. Калинина, М.П. Томского, В.М. Молотова и других членов ЦК РКП(б)[282].
Как справедливо отмечали сами члены высшего руководства РКП(б), по-настоящему «коллективного руководства партией […] и в ЦК, и в Политбюро […] не было»[283] никогда. Если в связи с необходимостью вести бой с тенью (ленинским посланием съезду) и защищать Политбюро от нападок со стороны Леонида Борисовича Красина, Валериана Валериановича Осинского и других представителей «целевой аудитории» ленинского т. н. «завещания», на XII съезде 1923 г. Зиновьев и Сталин еще вынужденно поддерживали друг друга, то уже к XIII съезду 1924 г. от трогательного единодушия осталась только общая ненависть к Троцкому[284]. Когда к XIII съезду из супертяжеловесов остались Сталин с Зиновьевым, уже стало ясно, что, по выражению последнего, наметились разногласия «среди основного ядра большевиков-ленинцев»[285]. Тем более что Политбюро ЦК РКП(б) перестало быть компактным органом и в нем, как к концу 1917 г. в ЦК (большевиков) РСДРП, помимо вождей появились статисты[286].
От вчерашнего властного тандема (чтобы не сказать подковерного сговора двух членов Политбюро) остались только красивые слова, которые, естественно, произносил более слабый «партнер». За зиновьевской декларацией от 27 мая 1924 г. о том, что он солидарен со Сталиным в вопросе «о работе в нашей партии женщин»[287], «как и во всех остальных»[288], скрывалось осознание серьезной политической ошибки: для начала следовало, объединившись с Лениным, снять Сталина с поста генерального секретаря ЦК, как это и предлагал вождь мировой революции в своем т. н. «завещании». Совсем недавно, в феврале 1924 г., Зиновьев уже выражал недовольство решительно всем, особенно позицией Бухарина как руководителя Центрального органа партии, который никак не мог определиться в своих пристрастиях и временно (не в последний раз) перебежал на сторону генсека. Бухарин (отметим, несколько забегая вперед) вернется к Зиновьеву с Каменевым, но ненадолго. На XIII съезде РКП(б) Г.Е. Евдокимов, по свидетельству делегата-выборжца, «не только в выступлениях, но и в отдельных беседах с делегатами съезда (а мы знаем, что т. Евдокимов очень часто говорил то, что думал т. Зиновьев) ставил главным образом вопрос в отношении Троцкого персонально, заявляя, что если мы оставим Троцкого в том же положении, или, вернее, в правах члена Политбюро и председателя Реввоенсовета [СССР], то он нам отвинтит башку»[289][290].
Л.Д. Троцкий вскользь упомянул в своем «труде» о генсеке, что осенью 1925 г. Сталин прекратил заседания «триумвирата»[291] (в это время «семерки»), «привлекая к себе большинство в Политбюро»[292]. По форме это была ошибка, а по содержанию – чистая правда. В ходе сквозного просмотра личного фонда Г.Е. Зиновьева нами был выявлен уникальный документ, содержащий важные данные об эволюции узких руководящих групп в составе ЦК и ЦКК. Не позднее конца октября 1925 г., в преддверии XIV съезда РКП(б) – ВКП(б) (датируется по упоминанию М.В. Фрунзе) Г.Е. Зиновьев сделал запись о заседании фракционной «семерки», на котором обсуждался вопрос о ее фактическом преобразовании в «пятерку». В записи упомянуты в качестве выступающих Г.К. Орджоникидзе, М.В. Фрунзе и Ф.Э. Дзержинский. Если это не запись собственного выступления Г.Е. Зиновьева, то именно Ф.Э. Дзержинский сделал более чем объективное заявление о если так можно выразиться, арифметической трансформации негласного фракционного руководящего центра:
«Трещинка в трещине […]
ПБ с 7 до 5.
Семерка [сокращена] до пятерки.
Надо доверять друг другу»[293].
В принципе Дзержинский всегда действовал в отношении товарищей по большевистскому руководству по принципу «давайте жить дружно»…