Собственно, к концу года Зиновьев уже не мог решить ни один сколько-нибудь серьезный вопрос без согласования со Сталиным. В качестве иллюстрации – переписка от 4 ноября 1924 г.:
«– Тов. Сталин, очень прошу Вас прочитать корректуру моей статьи, которая должна появиться 7/XI. Если есть места, которые могут вызвать разногласия между нами, я охотно готов все похерить. Захватите, пожалуйста, корректуру завтра с собой на Политбюро. Привет! Г. Зиновьев.
– Тов. Зиновьев! Не имею никаких возражений. И. Сталин»[294].
Подобная переписка – не единичная[295].
Вынужденное продолжение опостылевшего и Сталину, и Зиновьеву «партнерства» было связано с активизацией деятельности Троцкого. 15 сентября 1924 г. Лев Давидович закончил статью «Уроки Октября», с которой началась т. н. «Литературная дискуссия в партии». В данном труде о предыстории Октября Троцкий обрушился с резкой критикой на Зиновьева и Каменева. Последний воспринял статью как личное оскорбление. 18 ноября Лев Борисович прочел доклад «Ленинизм или троцкизм» на собрании Московского комитета РКП(б) с активными работниками Московской парторганизации, 19 ноября – на собрании Коммунистической фракции ВЦСПС, а 21 ноября – на совещании военных работников. В последнем случае Каменев перенес дискуссию в армию[296]. В своем докладе Лев Борисович прямо заявил: «Тов. Троцкий – искусный литератор, и его искусное перо неоднократно служило партии. Здесь же оно служит антипартийным элементам, здесь оно служит не большевизму, а делу разложения и дискредитирования большевизма как идеологии пролетарской революции и как организации боевых элементов пролетариата»[297]. Каменев сделал вывод о том, что Троцкий «…стал тем каналом, по которому мелкобуржуазная стихия проявляет себя внутри партии»[298]. Артиллерийским литературным «огнем» Каменева поддержали Сталин, Зиновьев и другие видные деятели РКП(б). Проанализировав «арабские сказки» Троцкого, «компрометирующие Ленина»[299], Сталин сделал вывод: «Задача партии состоит в том, чтобы похоронить троцкизм как идейное течение»[300]. Зиновьев заявил: большевистская партия должна «…добиться того, чтобы партийная дисциплина была обязательна и для т. Троцкого»[301], и партия этого добьется.
Впоследствии, во времена Объединенной оппозиции (1926–1927), когда Зиновьев и Каменев вступят в тактический блок с Троцким, Лев Давидович задаст Григорию Евсеевичу и Льву Борисовичу прямой вопрос:
– Состоялась ли бы дискуссия против «троцкизма», если бы на свет не появились «Уроки Октября»?
И получит прямой ответ Зиновьева:
– Конечно, состоялась бы.
Григорий Евсеевич пояснил: данная дискуссия была необходима, «тройка» искала «только повода»[302]. Никто из присутствующих при этом зиновьевцев не возражал. Все приняли ответ Зиновьева «как факт общеизвестный»[303]. Весьма характерно, что книге «О марксизме т. Троцкого в теории и политике», написанной 28 января 1925 г. и напечатанной в «Государственной типографии имени т. Зиновьева»[304], члена ЦК РКП(б) Залуцкого справедливо говорилось о необходимости отделения «“троцкизма” как политического направления от Троцкого как личности, от Троцкого как таланта устного печатного слова»[305].
Очевидно, где-то в это время состоялась, как написал Л.Д. Троцкий в своем фундаментальном труде о генсеке, «задушевная беседа Сталина, Дзержинского и Каменева за бутылкой вина на даче. На вопрос, что каждый больше всего любит в жизни, разогретый Сталин ответил с необычной откровенностью: “Наметить жертву, все подготовить, беспощадно отомстить, а потом пойти спать”»[306]. Каменев признался, что «в тройке приходилось быть откровенными друг с другом, хотя личные отношения и тогда уже не раз грозили взрывом»[307]. Если верить Троцкому, Зиновьев говорил ему в 1926 г. о том, что Сталин отдал бы приказ об убийстве Льва Давидовича, когда бы «не боялся в ответ террористических актов со стороны» партийной «молодежи»[308] – тех, кто вступил в РКП(б) в годы Гражданской войны и для кого Троцкий стоял на втором месте после Ленина.
В конце 1924 г. Г.Е. Зиновьев и его ленинградская партийная группировка, а также Л.Б. Каменев потребовали исключения Л.Д. Троцкого из партии, И.В. Сталин и большинство ЦК РКП(б) решительно воспротивились этому[309], однако радикальное предложение было использовано в начале 1925 г. для формального снятия Л.Д. Троцкого с поста председателя РВС СССР (Троцкий уже практически не принимал сколько-нибудь серьезное участие в работе высшего военного коллегиального органа) и его замены на М.В. Фрунзе, у которого были ровные отношения с обеими властными группировками. Позднее генсек пояснял, что «политика отсечения чревата большими опасностями для партии, что метод отсечения, метод пускания крови – а они (Зиновьев и Каменев. – С.В.) требовали крови – опасен, заразителен: сегодня одного отсекли, завтра другого, послезавтра третьего»[310].
На провокационный вопрос, «что же у нас останется в партии?» – ответ в 1925 г. был уже очевиден: это «что-то» – сам Сталин. Сравните его выступления в 1925 и 1927 годах: 1) XIV съезд ВКП(б) 1925 г.: «Мы против отсечения. Мы против политики отсечения. Это не значит, что вождям (здесь и далее следует читать – другим вождям. – С.В.) позволено будет безнаказанно ломаться и садиться на голову. Нет, уж извините. Поклонов в отношении вождей не будет»[311]; 2) XV съезд ВКП(б) 1927 г.: «Если просмотреть историю нашей партии [в данном случае – с 1903 г. – С.В.], то станет ясным, что всегда, при известных серьезных поворотах нашей партии, известная часть старых лидеров выпадала из тележки большевистской партии, очищая место для новых людей. Поворот – это серьезное дело, товарищи. Поворот опасен для тех, кто не крепко сидит в партийной тележке. При повороте не всякий может удержать равновесие. Повернул тележку, глядь – и кое-кто выпал из нее»[312].
Именно совместные действия против Троцкого были главной консолидирующей силой союза Сталина с Зиновьевым. После одержанной победы над Троцким Сталин с Зиновьевым стали усиленно готовиться к выяснению отношений друг с другом[313].
Глава 3Мировая революция или построение социализма в одной стране? Дискуссии вокруг стратегии РКП(б) и мирового коммунистического движения
Конфликт в руководящем ядре РКП(б) между членами ЦК Г.Е. Зиновьевым, Л.Б. Каменевым, М.М. Лашевичем и П.А. Залуцким, а также членом ЦКК Н.К. Крупской, в которой оболочка совершенной «развалины» скрывала «бездну энергии и хорошие острые когти»[314], с одной стороны, и членами ЦК И.В. Сталиным, В.М. Молотовым, А.И. Рыковым, М.И. Калининым, М.П. Томским и Н.И. Бухариным, а также председателем ЦКК В.В. Куйбышевым и членами Президиума ЦКК Е.М. Ярославским и С.И. Гусевым, вылился в расхождение по ряду вопросов: 1) о диктатуре пролетариата; 2) о «союзе» с крестьянством; 3) о современных задачах и работе профсоюзов в СССР; 4) о роли Троцкого в партии; 5) о единоличном или коллегиальном руководстве партией; 6) о роли и месте Ленинградской организации РКП(б)[315]. Расхождения были по большей части лишь формальным поводом к объявлению войны. Не покривил душой генеральный секретарь ЦК РКП(б), когда заявил XIV съезду: «Каменев говорил одно, […] Зиновьев […] другое, […] Лашевич – третье, Сокольников – четвертое (забыл добавить, что Крупская – пятое. – С.В.). Но, несмотря на разнообразие, все они сходились на одном. […] Их платформа – реформа Секретариата ЦК»[316], то есть отстранение генсека от власти.
Зиновьев в черновом наброске (1926) к «Истории наших разногласий» утверждал, что «нападающей стороной» был Сталин, публично выступивший в докладе против формулы Ленина, которую принял XII съезд РКП(б): «Диктатура пролетариата невозможна иначе, как через диктатуру компартии»[317]. По его заявлению, «фракционное совещание членов ЦК (около 25 человек, в т. ч. шесть членов Политбюро) в августе [1924 г.] дезавуировало Сталина, признав его выступление ошибочным, антиленинским, и утвердило статью Зиновьева “о диктатуре пролетариата и диктатуре партии”, напечатанную в “Правде” 24 августа 1924 г. как редакционную. Это выступление Сталина и послужило толчком к фракционному оформлению во время Августовского Пленума»[318]. Генсек поднял брошенную перчатку.
В декабре 1924 г. генсек впервые выступил со своей теорией о возможности «построения социализма в одной стране» (Сталин вынашивал эту идею по меньшей мере с лета 1917 г.). В своей брошюре «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов» генсек, по его собственному убеждению, стал глашатаем основанной на ленинском труде «О кооперации» «неоспоримой истины» о том, «что мы имеем все необходимое для построения полного социалистического общества»