15 января 1925 г. в статье о лозунге «Лицом к деревне!» против «неоспоримой» сталинской «истины» косвенным образом (без указания авторства) выступил Зиновьев. Это была уже принципиальная дискуссия о мировой революции и о политике Советского Союза. Баталии были неизбежны, однако на данном этапе от генерального сражения воздержались обе стороны: Сталин не был готов аппаратно, Зиновьеву не хватило решимости вовремя поставить на карту весь свой авторитет в качестве ведущего партийного литератора – для персонализации «стратегической угрозы» и заострения вопроса в ленинских традициях «тотального оппонирования». По более позднему свидетельству Зиновьева, «перед XIV конференцией», состоявшейся 27–29 апреля 1925 г., Зиновьев и Каменев прямо выступили в “семерке” против теории “социализма в одной стране”, и XIV конференцией была предложена компромиссная резолюция»[320]. С Григорием Евсеевичем, правда, не согласился Сталин. По заявлению генсека 1926 г., его формулировка о возможности «построения социализма в одной стране», собственно, «…и легла в основу известной резолюции XIV партконференции “О задачах Коминтерна и РКП(б)”, рассматривающей вопрос о победе социализма в одной стране в связи со стабилизацией капитализма […] и считающей построение социализма силами нашей страны возможным и необходимым»[321]. Пленум ЦК РКП(б), происходивший 23–30 апреля 1925 г., утвердил резолюции, принятые XIV конференцией РКП(б), в том числе и резолюцию «О задачах Коминтерна и РКП(б) в связи с расширенным пленумом ИККИ»[322].
В любом случае с момента выдвижения сталинской теории принципиальное выяснение вопроса стало делом времени: большевистская партия потому и была «большевистской», что длительные компромиссы ее вождей в вопросах стратегии были абсолютно невозможны.
По справедливому замечанию Виктора Сержа, «Зиновьев и Каменев несли ответ за несколько лет бесславной и безуспешной деятельности: две подавленные революции, в Германии и Болгарии, кровавый и глупый инцидент в Эстонии; внутри страны – возрождение классов, почти двухмиллионная безработица, нехватка товаров, скрытый конфликт между деревней и диктатурой, удушение всякой демократии; в партии чистки, репрессии (мягкие, но вызывающие возмущение из-за своей новизны), множащиеся низости по отношению к организатору победы, Троцкому. Было ясно, что Сталин разделял ответственность за все это, но он уклонился от нее, выступив против своих коллег по триумвирату. Зиновьев и Каменев пали буквально под тяжестью своих ошибок, и однако, по большому счету, в тот момент правота была на их стороне, мы это видели. Они выступали против импровизированной теории «социализма в отдельно взятой стране» во имя традиций международного социализма. […] Масса функционеров хотела жить спокойно, ничего больше»[323], и это тонко чувствовал Сталин.
Исходным пунктом этого принципиального противостояния Г.Е. Зиновьева большинству ЦК РКП(б) стала т. н. «стабилизация или частичная стабилизация международного капитализма»[324] (термин «коллективного руководства» 1925 г.) или «равновесие / относительное равновесие»[325] (ленинский термин 1921 г.). На XIV конференции РКП(б), проходившей 27–29 апреля 1925 г., было официально признано отсутствие «непосредственно-революционной ситуации»[326]. Объективно «стабилизация» подрывала курс большевиков на мировую революцию, субъективно – позиции Л.Д. Троцкого как ее главного «певца» (впрочем, его позиции во власти были подорваны уже довольно давно) и – главное для внутрипартийной жизни 1920‐х гг. – Г.Е. Зиновьева как председателя Исполкома Коминтерна. Поэтому естественно, что давний ленинский соавтор был категорически не согласен с заявлениями своих оппонентов о том, что налицо не «временная стабилизация», а «новый период капитализма»[327]. Его аргумент, впрочем, был достаточно веским: из российского опыта парадоксальным образом следовало, что «моменты подъема стачечного движения, сначала экономического, потом перераставшего в политическ[ое], очень часто совпадали как раз с моментами подъема промышленности»[328]. По мнению Зиновьева, «…коммунистическая партия, которая не сумела внедриться в массы в нынешний период затишья, в нынешней особенно тяжелой обстановке, не смогла бы стать во главе революционного движения тогда, когда создастся непосредственно-революционная ситуация»[329]. В своей теоретико-практической работе «Большевизация – стабилизация» Зиновьев декларировал: «Большевизация партий Коминтерна есть использование опыта большевистской партии в трех русских революциях (как и опыта других лучших секций Коминтерна) применительно к конкретной обстановке каждой данной страны»[330].
В январе 1925 г. на XXI Ленинградской конференции РКП(б) большевик Д.А. Саркис обвинил Н.И. Бухарина в синдикализме: «Мы читали в московской «Правде» статью т. Бухарина о рабочих и сельских корреспондентах. Такие взгляды, какие развивает т. Бухарин, в нашей организации не имеют сторонников. Но такие взгляды, можно сказать, взгляды своего рода синдикалистские, не большевистские, антипартийные, имеются у ряда даже ответственных товарищей […]. Взгляды эти трактуют о независимости и экстерриториальности разных массовых рабоче-крестьянских общественных организаций от коммунистической партии»[331]. Результатом стала, как сказал бы И.В. Сталин, «буря в стакане воды». Кончилось дело тем, что, как заявил Г.Е. Зиновьев на заседании фракционной «семерки» 17 февраля, «Саркис выступил уже в печати или имеет выступить на днях, с заявлением об извинении за допущенные им в своей речи на конференции недопустимые в данной партийной обстановке квалификации в отношении т. Бухарина, и о том, что он берет их назад»[332]. Григорий Евсеевич добавил на «семерке»: он, Зиновьев, «не сомневается, что Бюро Ленинградского губкома единогласно выскажется за необходимость такого заявления со стороны т. Саркиса»[333]. Д.А. Саркис действительно открыто покаялся в своей ошибке и дал основание И.В. Сталину как «главмиротворцу» заявить впоследствии: «Инцидент показал, что открытое признание своей ошибки является лучшим способом избе[жать] открытой дискуссии и изжить разногласия в порядке внутреннем»[334].
В апреле 1925 г. Н.И. Бухарин сделал в одном из официальных выступлений оговорку по Фрейду: он выдвинул лозунг «Обогащайтесь!»[335], который можно было трактовать как официальный переход от нэпа не к социализму, а к капитализму. Ошибочность этого лозунга Н.И. Бухарин к XIV съезду РКП(б) – ВКП(б), между прочим, успел признать трижды[336], однако для Г.Е. Зиновьева и ленинградской большевистской верхушки бухаринский лозунг стал формальным поводом для объявления войны большинству ЦК РКП(б). Член РСДРП с 1912 г. Н.К. Антипов намекнул, что Г.Е. Зиновьев «искусно» выбрал «удобный случай для того, чтобы стрельнуть через т. Бухарина в Центральный Комитет»[337]. Л.Б. Каменев «упрекал» И.В.Сталина в том, что он «вряд ли согласен с […] линией» Н.И. Бухарина, однако ее «прикрывал»[338]. Г.Е. Зиновьев обвинял Н.И. Бухарина и его «школу “молодых” профессоров»[339] («молодых бухаринцев»[340], лидерами которых были Александр Николаевич Слепков и Владимир Сергеевич Богушевский) в ревизии ленинизма, угрожавшей «союзу» пролетариата с беднейшим и средним крестьянством[341]. Показательно признание М.П. Томского в том, что вопрос о возможности «строительства социализма в одной стране […] сейчас как будто не является кардинальным»[342]. Однако при этом основания для дискуссии в РКП(б) были: Н.И. Бухарина, с точки зрения правоверных «марксистов-ленинцев», превзошел Иосиф Михайлович Варейкис, который в одной из своих брошюр договорился, по остроумному зиновьевскому замечанию, «до полного возрождения “самобытного” народничества, до утверждения, что община является у нас социалистической ячейкой»[343].
Г.Е. Зиновьев написал и тщательно отредактировал «Проект резолюции об идейных шатаниях», в которой обобщил критику, с одной стороны, Н.И. Бухарина с его лозунгом, с другой – ряда местных организаций РКП(б) за неумение или нежелание проводить жизнь «курс партии в деревенском вопросе»[344], а Л.Д. Троцкого – за «заимствование» наиболее «вредных ошибок у представителей обоих вышеочерченных уклонов»[345]. Общий вывод Зиновьева: «Указание партии на то, что нашим лозунгом не может быть в настоящий момент “разжигание классовой борьбы”, было и остается правильным. Рабочий класс не заинтересован в том, чтобы вызывать новую гражданскую войну в деревне. Партия отвергает разговоры о “новой революции в деревне” как политически ошибочные и вредные. Рабочее правительство слишком сильно для того, чтобы самому бросать сейчас лозунг разжигания классовой борьбы, которая по логике вещей быстро могла бы превратиться в гражданскую войну. Но это не значит, что следует затушевывать классовую борьбу, как это наблюдается в целом ряде выступлений»